Читать интересную книгу Соперник Цезаря - Марианна Алферова

— Смотрю, у тебя гостья. — Клодий отстранил сестру и принялся бесцеремонно разглядывать девчонку. Та опять не нашла нужным смутиться. Напротив, облизнула язычком губы, чтобы ярче блестели, и поправила волосы на лбу.

Ему показалось, что он где-то ее встречал.

— Это Фульвия, дочь Марка Фульвия Бамбалиона. Марк Фульвий на лето уехал из Города, его дом пока ремонтируют, так что девочка живет у меня, поскольку мы состоим в дальнем родстве с ее матерью.

Дочь сенатора Фульвия. Уж не того ли, который… Клодий вспомнил сцену убийства юноши неподалеку отсюда, на Палатине, и крик девочки, пытавшейся спасти брата. Да, да, Ноны декабря… Заговор Катилины. Опять приходится поминать Цицерона. В то утро девчонка казалась подлинным зверенышем. И теперь в ней чувствовалось что-то когтистое, опасное, но до времени скрытое. Она повзрослела и похорошела — стройная, гибкая. Черные, чуть раскосые, миндалевидные глаза, волнистые, с рыжинкой волосы — такими изображали своих богинь этрусские мастера.

— Да ну! Неужели ее матушка позволит ей остановиться в твоем доме? — вполне искренне удивился Клодий.

— Ее матушка в Байях.[95] А отцу совершенно все равно, где живет его дочурка. Девочке у меня понравится. Весело. В моем доме, дорогая Фульвия, можно узнать самые последние новости. Ты расскажешь нам городские сплетни, братец? — Клодия бросила на брата многозначительный взгляд.

Молодой патриций уселся рядом с девушкой, так чтобы его рука, небрежно легшая на подлокотник, коснулась ее руки. От этого прикосновения Фульвия вздрогнула всем телом, но руку не убрала.

— Я только что говорил с Цицероном. Марк Туллий отказался быть легатом Цезаря и решил остаться в Городе. Консул Цезарь, разумеется, придет в ярость. Цицерон — легат… — Клодий не мог удержаться от смеха, а смеялся он так заразительно, что Фульвия, как ни крепилась, тоже прыснула. — Лееегат… Цицерон — легат. Верхом на коняге, в панцире, в шлеме, размахивает мечом. — Он вскочил и изобразил довольно правдоподобно Цицерона. Вдова Метелла звонко засмеялась, а Фульвия, та просто скорчилась от смеха. — Вперед, воины! Надеюсь, вы читали мою первую речь против Катилины? Доколе!.. — Клодий поперхнулся и закашлялся. Фульвия едва не упала со стула — она совершенно изнемогла от смеха.

— Ты как будто не слишком любишь нашего «Спасителя отечества», — примирительно заметила хозяйка.

— Ну что ты! Я его обожаю. Он поет, как соловей. Ты любишь слушать соловьев, Фульвия?

— Люблю… — выдохнула с трудом девушка и вновь принялась хохотать.

— Вот и отлично! У моей сестрицы прекрасные сады на том берегу Тибра. Там чудно поют соловьи вечерами. Не хочешь проверить?

— Домна Клодия говорила об этих садах, — сообщила Фульвия и подмигнула молодому сенатору. Ого! Оказывается, мы очень и очень дерзки. — И читала мне стихи, которые написал Катулл из Вероны. — Ясно, что девушке хотелось быть точь-в-точь такой, как Квадрантия, — дерзкой, независимой, красивой и любимой мужчинами.

— Что же ты читала нашему воробышку? — спросил Клодий, бесцеремонно растягиваясь на ложе.

— О поцелуях, — отвечала Клодия, ничуть не смутившись.

— Тебе понравилось?

— Замечательные стихи! — отвечала девушка.

— Тогда послушаем соловьев в садах моей сестрицы, — предложил патриций-плебей.

III

О садах Клодии по Риму ходили слухи самые скандальные. Будто всякий, кто проберется туда, — а пускали многих и многих, — может делить ложе с красавицей-хозяйкой. Клодий доподлинно знал, что сама Клодия распускает эти сплетни по Риму, и они далеки от действительности. Но то, что ложе его старшей сестрицы редко пустовало и при жизни Метелла, и после смерти супруга, — было правдой.

В тот вечер Клодий явился в знаменитые сады в сумерках. Жара нехотя отпускала Город, но у реки царила прохлада. Пока Этруск гнал лодку через Тибр, Клодий наблюдал за мелькавшими среди зелени огнями: в садах Клодии веселились. Лодка ткнулась носом в песчаный берег между двух старых ив. Пляж здесь был отменный, днем всегда занят купальщиками. Вода сейчас, как парное молоко, и на этой стороне реки довольно чистая, чего нельзя сказать о стороне противоположной, ибо все нечистоты Города Большая клоака[96] непрерывно сбрасывала в Тибр.

Клодий пошел наверх по тропинке меж рядами кипарисов. Цвели левкои — их одуряющий терпкий аромат растекался по саду. Из-за деревьев доносились голоса и смех. Столы для пирующих, как обычно, накрыли возле бассейна. Здесь же установили светильники. Клодия возлежала среди молодых людей с чашей в руке. Сейчас ее лицо казалось загадочным и куда более красивым и молодым, чем при свете дня. Рядом с нею с одной стороны расположился Катулл, с другой Целий Руф, получивший прозвище Красавчик Язон за светлую кожу и наглый «раздевающий» взгляд.

— А вот и мой братец, мой дерзкий братец, который в будущем году станет народным трибуном, — нараспев проговорила хозяйка. Она уже была пьяна.

Разумеется, Клодий явился на пирушку без тоги — в одной тунике, вместо рукавов по последней моде — густая бахрома.

— Эвоэ-эван![97] — Матрона протянула брату серебряную чашу. — Мой брат пьет неразбавленное вино и не пьянеет. Впрочем, теперь этим можно удивить разве что стариков. — Она процитировала строчку из стиха Катулла:

«Сок несмешанный Вакха нам приятен!»

— Эвоэ-ван! — Клодий осушил чашу и подмигнул Фульвии. Девушка, в отличие от хозяйки, сидела, по старинному обычаю, на ложе. В руках ее тоже был пустой кубок, щеки горели, губы приоткрыты. Восторженным взглядом она смотрела то на хозяйку, то на ее гостей. «Фурор!» — читалось в ее глазах.

Сам обед уже завершился — подавали вино и пирожки с медом и маком. Но на столе для тех, кто не успел насытить желудок, оставлен был солидный окорок. Его золотистая кожица была натерта чесноком, а розовое мясо с каймой белоснежного жира источало прозрачную слезу, будто эта чудная ветчина сожалела о малой вместимости желудков пирующих. Раб-разрезальщик отсек от окорока тонкий ломоть, присыпал перцем, кардамоном, сельдереем и протянул тарелку запоздавшему гостю.

— Говорят, Клодий, ты заключил союз с Цезарем и Помпеем? — спросил Целий Руф, ехидно прищуриваясь. — Нельзя ли узнать, почему?

— Ты угождаешь Цицерону. Нельзя ли узнать, почему? — передразнил Клодий.

— Все очень просто. Пока борьба идет без оружия, надо держаться более честной стороны, а как только дело дойдет до войны и похода, то надо встать на сторону более сильного.

— Интересная точка зрения, — пробормотал Катулл.

— Что главное в таком подходе? — Клодий изобразил крайнюю заинтересованность.

— Главное, чтобы было достаточно времени оценить, на чьей стороне сила. — Целий Руф оставался невозмутим. Видимо, такое поведение он считал образцом добродетели, если не староримской, то новоримской — точно.

— Трезвый взгляд человека, который пьет неразбавленное вино.

— Со мной тут забавный случай приключился, — принялся рассказывать Катулл. — Возвращаюсь я домой уже за полночь и вижу в переулке: какой-то мальчишка забавляется с девчонкой, старается, пыхтит. Ну, я подошел тихонько сзади, пристроился и вонзил пареньку свое торчащее копье.

Все захохотали: Клодия — мелодично и звонко, Целий Руф — громче всех. Фульвия фыркнула.

Музыканты играли. Кто-то из них фальшивил. Кажется, флейтистка.

— А почему бы нам не станцевать! — воскликнула Клодия и повернулась к Фульвии. — Малышка? — Фульвия отрицательно затрясла головой. — Тебя не учили?

— Учили… Но я не знаю… хорошо ли.

— Станцуй, и мы посмотрим. И оценим! — настаивала хозяйка.

— Лучше выйдем мы с тобой, сестрица, — предложил Клодий. — Ты же отлично пляшешь.

— Куда лучше, чем положено порядочной женщине, — поддакнул Целий Руф.

— Порядочные римляне вообще не танцуют, — заявил поэт Катулл. Он был уже изрядно пьян. А когда пьянел, начинал говорить гадости всем подряд и всех ревновал к очаровательной хозяйке.

— Может, и так, — согласился Клодий, подавая руку сестре и помогая ей подняться. — Порядочные римляне не танцуют. И не пишут хороших стихов. Лишь отвратительные — как Цицерон.

— Катулл такой забавный, когда злится, — шепнула красавица на ухо брату.

Но Клодию дела не было до поэта: пусть сестрица следит за мрачным выражением Катуллова лица, если ее так это забавляет. Его же интересовала малышка Фульвия. Ого! Девушка так и вытянулась — будто тетива балеарского лучника. Даже привстала, следя, как легкое платье свивается вокруг стройных ног Клодии, а потом разлетается прозрачной волною. При свете факелов можно было разглядеть все изгибы тела. Клодия закружилась, удаляясь от брата, потом рванулась назад, их лица очутились рядом; пирующим даже показалось, что губы танцоров соприкоснулись. Фульвия тихо ахнула. Катулл застонал.