Саладен спрыгнул на землю, держа на руках Королеву-Малютку.
– Два часа в Париже – пять франков, – произнес он, – час за городом – три франка, двадцать су чтобы вернуться, двадцать су на чай, чувствуете, как я щедра? Все вместе – десять франков, вот они… премного обязана тебе, любезнейший!
Кучер получил две монеты по сто су и увидел, как старуха затрусила прочь; она пересекла дорогу и побежала по узенькой тропинке.
Кучер снял свою кожаную шляпу и почесал в затылке.
«Ну и чудная же старушенция, – подумал он. – Мне так и кажется, что меня обвели вокруг пальца, хотя она и заплатила мне неплохо, все, что причитается… и странно, одета она бедно, а деньжата водятся. Впрочем, мне-то что за дело… Но дай-ка я все-таки огляжу местность; чувствую, что не миновать мне в Париже вызова в префектуру».
Постаравшись хорошенько запомнить окрестности и узенькую тропинку, по которой умчалась загадочная женщина, кучер развернул лошадей и покатил в Париж.
Саладен не стал убегать далеко. Шагов через сто, обогнув какую-то изгородь, он наткнулся на огромную кучу навоза, лежавшую на краю поля, засаженного свеклой. Похоже, это было то, что нужно. Опустив Королеву-Малютку на кучу навоза и бросив рядом сверток с ее хорошеньким платьицем, шапочкой с перьями, ботиночками и турнюром, юнец внимательно огляделся по сторонам.
Стремительно надвигалась ночь. Вокруг не было ни души.
Желая убедиться, что кучер уехал, Саладен направился к дороге. Вполне удовлетворенный результатами осмотра, он вернулся к навозной куче и выкопал в ней руками довольно большую дыру, куда и затолкал одежду Королевы-Малютки, а следом – и свое собственное платье вместе со знаменитым чепцом, украшенным синей вуалью.
«Конечно, кто-нибудь непременно обнаружит эти тряпки, но когда это будет? – думал Саладен. – Раньше осени никому не придет в голову раскидывать навоз по полю, а то, что останется от одежды через шесть месяцев, не сумеет опознать ни один человек».
«Впрочем, – добавил юнец, убеждая самого себя, – я же не могу их сжечь! Во всяком случае, я сделал все, что было в моих силах».
Успокоив, таким образом, собственную душу, Саладен закопал яму, навалив сверху побольше навоза, который должен был полностью скрыть следы трудов юного шпагоглотателя. Теперь он вновь обрел свой привычный облик, опять превратившись в мальчишку четырнадцати лет, тощего, гибкого, с крепкими мускулами и довольно смазливой рожей, которую не портили даже старческие глаза, – уж я не знаю почему – отличающие подростков его типа.
Внезапно Саладен схватил Королеву-Малютку и принялся ее трясти; но девочка не подавала никаких признаков жизни.
– Однако! Похоже, я слишком сильно ее напугал, – философски заметил Саладен. – Пустяки, дома мы потрясем ее как следует. Вперед!
И он стремительно зашагал к дороге.
Спустя четверть часа он нагнал Французский Гидравлический театр, раскинувший свой шатер на рыночной площади Мезон-Альфора.
Отсутствие Саладена породило весьма противоречивые чувства в душах славных членов дружного семейства мадам Канады.
Горбун Поке открыто обвинял мальца в краже трех своих монет по двадцать су; великан Колонь подозревал, что именно этот пострел и стянул у него семьдесят пять сантимов, а мадемуазель Фрелюш горько сожалела о том, что доверила юному негодяю свою монету с дырочкой, которая стоила сорок су. Эта троица страстно желала, чтобы Саладен вернулся.
Эшалот был печален. Несмотря на эгоизм и скверное поведение Саладена, Эшалот испытывал к парню поистине отеческие чувства, гораздо более теплые, чем жили в душе настоящего родителя Саладена – Амедея Симилора, кутилы и щеголя. Впрочем, мы можем процитировать грустные слова самого Эшалота: «Малыш так хорошо глотал!» И правда, ни один европейский монарх не имел при своем дворе столь юного и ловкого шпагоглотателя.
– Вот уж действительно повезло, – бормотала мадам Канада. – Слава Богу, теперь этого прохвоста повесят подальше от нас!
Симилор не разделял радости достойной дамы. Несмотря на свое внешнее безразличие, он все-таки сумел сохранить кое-какие теплые воспоминания о собственном чаде. Прирожденный мародер, Саладен частенько крал в деревнях уток и кур. Иногда ему удавалось увести даже барана.
В таких, случаях Симилор немедленно вспоминал о своем отцовстве и требовал себе лучшие куски.
Когда на горизонте показался Саладен, Эшалот скрыл свою радость, чтобы не «оскорбить» чувств мадам Канады, сразу заоравшей во всю глотку:
– Черт побери, неужели этот слизняк так никогда от нас и не отлипнет?
Мадемуазель Фрелюш, Колонь и опередивший их главный кредитор Поке бегом бросились навстречу юному шпагоглотателю, однако вовсе не для того, чтобы сказать ему «добро пожаловать».
– Мои три франка! Мои пятнадцать су! Моя монетка с дырочкой! – вопила разъяренная троица.
Однако Саладен повел себя весьма надменно.
– Знать ничего не знаю, – заявил он. – И уберите ваши лапы. Если будете паиньками, каждый получит маленький подарочек по случаю удачной сделки.
– Что ты там притащил, негодяй? – раздался издалека голос мадам Канады. – Когда-нибудь ты безнадежно погубишь репутацию нашего театра!
Саладен по-прежнему шествовал с гордо поднятой головой. На вопли хозяйки балагана он важно ответил:
– Не надо разговаривать со мной таким тоном. Я – самый молодой и самый талантливый в этом заведении, без меня оно и гроша ломаного не стоит.
– Если ты будешь столь любезен, то уберешься к черту… – прохрипела побагровевшая мадам Канада.
Но Эшалот обнял ее за талию – талию, которую он при всем своем желании не мог обхватить, даже широко раскинув обе руки, – и сказал:
– Дорогая, стоит ли так волноваться! Он действительно очень способный шпагоглотатель.
– Когда мне захочется сделать вам приятное и уйги из вашего вшивого балагана, – продолжал тем временем Саладен, – мне надо будет только выбрать одно из многочисленных заведений, владельцы которых просто спят и видят заполучить меня в свои труппы; эти люди готовы оплачивать мой талант золотом! И уж тем более я не собираюсь терпеть оскорбления именно тогда, когда я принес вам целое состояние.
И мальчишка нырнул под колесо огромного фургона.
– У него какой-то сверток! – воскликнул быстренько примчавшийся на шум Симилор.
Его острый нюх издали почуял поживу.
За спиной Симилора канючили три жертвы Саладена.
– Мои три франка! Мои пятнадцать су! Моя монетка с дырочкой! – уныло тянули они на разные голоса.
Было очень темно. Сцена освещалась тусклым фонарем, раскачивавшимся на ветру. Саладен оттолкнул отца, который, как всегда забыв о скромности, попытался ощупать содержимое старой шали, и торжественно объявил: