- Держите, держите его!
Кто-то успел ухватить, Волк, кажется. Богдан посветил ему в лицо факелом - глаза у Ждана были широко открыты и не моргали от света, не жмурились. И лицо какое-то жуткое было - как из камня высеченное! Видно было, стоит чуть ослабить хватку - вырвется он и уйдет за братом.
Тут бабушка подбежала.
- Пение он услышал, не иначе!
- Что за пение такое? Я не слышал ничего! - Богдан спешился.
- Шутихи женихов зовут. Ты-то и не услышишь его. Только тот услышать может, чье сердце свободно. Только некогда объяснять, нужно второго спасать и быстрее. Если поцелует его шутиха, навсегда с ней останется!
Богдан с мечом в одной руке и факелом в другой тут же в чащу леса ринулся. А я у Волка меч схватила - и за ним! Никто не остановил. Наверное, не до этого было. Слышала сзади возьню - видимо, Ждан вырваться пытается и бабушкин голос:
- Связывайте его! Да покрепче!
А сама за Богданом шла, он в свете факела хорошо виден был. Скоро он понял, что кто-то следом идет. Да только я так в темноту вглядывалась, что обступала нас со всех сторон, что заметила, что он остановился только тогда, когда в спину его со всего маху врезалась. Сама же от неожиданности вскрикнула.
- Ясна? Ты что здесь делаешь?
- Неждана спасаю.
- А ну, назад быстро! Спасает она! - по голосу слышно было, что зол он безмерно. - Придумала тоже!
- Богдан, иди быстрее, иначе поздно будет - утащит его шутиха, ты будешь в этом виноват.
Он покачал головой, посмотрел назад, понял, что одну меня отправлять к повозкам опасно, потому что уже далеко мы отошли, и пошел дальше:
- Держись рядом.
Ох, голос его ничего хорошего не предвещает! Плохи мои дела! Ругать будет! Почему тогда улыбаюсь я? Чему радуюсь?
28 глава
Вот ведь, неугомонная! Следом за мной пошла, даже меч в руки схватила! Неужто и мечом умеет? Никогда таких женщин не видывал!
Что это за шепот такой? Будто кто-то страдает, просит о чем-то?
- Ясна, ты слышишь?
- Слышу. Говорит она: "Иди сюда, любимый!" Зовёт!
- Я слов не разбираю... Откуда звук идет этот?
- Мне кажется, вон там за теми кустами.
Теперь каждый шаг давался с трудом - вместо твердой земли, ноги ступали в трясину болотную. Я старался кочки выбирать, да факел почти не светил уже.
- Ясна, стой здесь, иначе, затянет.
- Нет, Богдан, не понял ты... из трясины ты меня вытащишь, а вот шутиха если... опасно только вам мужчинам здесь быть-то, на вас они охотятся. Меня точно не тронет ни одна.
Так и шла следом, легко с кочки на кочку перескакивая. Когда кустарник миновали, руки и одежду разорвав не единожды, увидел я картину странную, да так и замер, как зачарованный.
Полянка небольшая, деревьями окруженная взору открылась. От травы свечение изумрудное исходит. Посреди полянки - озерцо небольшое, тоже сияющее, а на краю его - девушка красоты необыкновенной. Тело ее в воде находится, а все, что выше пояса - над озером. Руками она в берег упирается. Ах, какое лицо у нее - глаза огромные, носик маленький и песня из уст ее льется, ручейком журчит. А в метре от озера мой дружинник стоит - на девушку неотрывно смотрит!
А она еще пуще старается! Руку к нему тянет и пальчиками манит-манит! Он шаг делает, другой! А я хочу его удержать, схватить, да только двинуться не могу - словно занемело тело мое. И тут Ясна к озеру бросается и мечом прямо по девушке ударяет! Замерло будто все. А потом меч ее, в воздухе повисший, с размаху о воду бьет, а девушка уже с другой стороны озера находится - и хохочет-хохочет страшным грубым голосом.
- Ты что здесь делаешь, глупая! Уходи, это мой избранник!
- Не отдам! Уходи, нечисть! - Ясна ей отвечает.
- Не любит он тебя, любил бы, на зов мой не откликнулся.
- Все равно не отдам! Богдан, вяжи его! Он сам к озеру идет!
И правда, Неждан медленно шагал к воде. Пошевелил я руками - слушаются вроде. И к воину кинулся, повалил на землю и связывать его же поясом стал. Он вырывался, а потом глаза закрылись и Неждан шевелиться перестал. Послушал сердце его, к груди ухо приложив, билось оно ровно и громко. Спит?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Встал и увидел... нет, не на Ясну смотрел... на девушку эту волшебную, что ручки свои тоненькие в мою сторону тянула и говорила тихим нежным журчащим голоском:
- Иди ко мне, милый, иди ко мне...
А я смотрел на пальчики ее тонкие и глаз отвести не мог. И, кажется, стоял на месте, не двигаясь...
***
Богдан медленно шел к озеру, глядя на шутиху пристально. Отбросив в сторону меч, обеими руками вцепилась я в его руку, да только, легко оторвал он от себя мои пальцы... И шел дальше. Звала его, кричала, пыталась удержать, да шел он все равно. Нет в его сердце любви ко мне! Слышит зов ее! Что же делать? Как спасти Богдана? Связать-то, удержать его сил моих не хватит!
Обежала вокруг и встала между ним и озером. Только он руку протянул и начал отталкивать в сторону. Тогда, рванувшись изо всех сил, прижалась к нему всем телом, руками обхватила голову и поцеловала. Всю свою любовь в поцелуй этот вложила, всю нежность, что год копилась в моем сердце. Целовала губы его, волосы гладила.
Отодвинулась чуть и в лицо посмотрела - глаза закрыты и не двигается, не идёт дальше! Обернулась назад - а озера-то и нет никакого! И шутиха исчезла! И полянка - темная стала, только звёздами и освещаемая.
Мы спаслись! Только Богдан глаза не открывает почему-то. Более того, обнимать сам меня стал! Губы его горячие вдруг на шее моей оказались. И так нежно целовали там, что забыла я обо всем на свете!
Ничего не хочу знать, кроме губ его. Ничего не хочу слышать, кроме сбившегося дыхания моего любимого. Ни о чем не хочу думать, кроме как о том, чтобы он никогда не останавливался.
Как же я скучала по ласкам его! Как же не хватало мне его шепота нежного! Неужели имя мое шепчет? Невозможно это. Но чуть отрываясь от меня, губы Богдана еле слышно, невесомо... "Ясна-а..."
И удержаться не могла, срывала рубаху с него, чтобы к коже его гладкой руками.... "Богда-ан, любимый мой".
Не поняла, не заметила, как шнуровка на платье развязанной оказалась, как до талии спустилось оно сверху... На секунду губы его от моих оторвались только... И вот они уже к груди подбираются! И жарким, влажным движением - языком, по самым вершинкам, до боли сжатым, напряженным то ли от ветерка ночного, их обдувающего, то ли от безумного желания, которое муж мой во мне вызывает!
И ведь знаю, помню еще, что недалеко совсем дружинник спит. Понимаю, что разбудить его могу... И поэтому губы кусаю, чтобы не стонать. Но сквозь боль, сквозь зубы на губе стиснутые, мои, мои стоны наружу все равно вырываются!
- Ясна?
- Я, здесь, с тобой, милый мой!
- Не могу больше... Хочу тебя...
Какой голос у него хриплый... А руки беспорядочно, дико по платью двигаются - подол вверх поднимают. Не время, не место было, но сама не могла противиться - низ живота моего огнём горел... Вцепилась, впилась в губы его, и сама! сама одежду свою на себе срывала!
Он рубаху на землю постелил и меня хотел на нее уложить. Но мне тоже нужно было, до боли нужно было потрогать, поласкать любимого. Толкнула его на траву, да, впрочем, он и не сопротивлялся! На руки свои опиралась, а губами вниз от шеи его двигаться начала. Языком по груди водила, где целовала, кожу в рот свой втягивая, где прикусывала, чтобы тут же, языком лизнуть...
И неумолимо к штанам его приближалась, туда, где под тканью грубой большим напряженным холмом плоть его наружу, прочь из одежды рвалась.
- Потрогай меня... там...
О, я сама только этого и хочу! Что ж завязано так крепко здесь? Наши руки, мешая друг другу, то отталкивая, то сжимая пальцы другого, рвали непослушные верёвки, пока не поддались они. Богдан штаны вниз стянул, а мне в свете лунном тело его хорошо видно стало. Ах, какой он! Нет краше на всем белом свете!