Вокруг было немало народа, а первосвященник не хотел, чтобы о его приезде стало известно.
— Вид у него вполне соответствующий. Одеяние из верблюжьей шерсти и кожаный пояс…
— Как Илия Пророк, — сказал Каиафа, чувствуя, как волосы на руках встают дыбом.
— И очень умно выбрано место для проповеди — Вифавар, — добавил Елеазар.
— Переправа, — согласился Каиафа. — Здесь Иисус Навин перевел евреев через Иордан. Здесь перешли его Илия и Елисей.
— И здесь Илия вознесся в вихре, — добавил Елеазар.
— И он призывает людей к тшува,[39] — сказал Каиафа.
— Я слышал, — вступил в разговор Александр, — он говорит сборщикам податей, чтобы они продолжали собирать налоги для Рима.
— Но чтобы делали это по совести, — прибавил Елеазар.
Александр посмотрел на него гневно.
— А еще он говорит солдатам не отнимать деньги силой и не обвинять ложно!
— Неплохо для начала, — подытожил Каиафа.
— Но только для начала! — возразил Александр. — Если он и правда пророк, почему он не осуждает и сборщиков податей, и солдат?
— Он говорит: «Уже и секира при корне дерев лежит», — возразил Елеазар.
Каиафа поправил матерчатый пояс. За девять лет на посту первосвященника он отяжелел, и путешествие в Иерихон по каменистой дороге утомило его.
— Вы думаете, он хочет сказать…
— Грядет Мессия, — сказал Елеазар. — Перемены, которых мы так долго ждали, не за горами. Скоро будет восстановлена добродетель.
— Мессия — это он сам? — разделяя слова, спросил Каиафа.
— Нет! — воскликнул Александр. — Этого не может быть! Господь ведает, что его миква[40] — Иордан! Он что, и храм здесь построит?
— Он проповедует против Рима? — не обратив никакого внимания на возмущение Александра, спросил Каиафа.
— Нет. По крайней мере, пока. — Елеазар покачал головой.
Каиафа удовлетворенно кивнул.
— Те, кого он погружает в воду, становятся его последователями?
Елеазар задумался.
— Некоторые из них. Но большинство расходятся по домам.
— Он дает им какие-нибудь наставления?
— Не знаю…
Каиафа думал об этом всю ночь и всю дорогу к берегам Иордана, пересекающей Иудейскую пустыню узкой полоски воды, окаймленной пышной растительностью. До сих пор во всем, что он услышал, не было ничего, чего стоило бы опасаться. Высказывания Александра о солдатах и сборщиках податей верны, но с выводами торопиться не стоит. Он должен увидеть этого человека. И тогда сможет сам судить обо всем. И случится это совсем скоро.
Каиафа искренне надеялся, что этот человек прав и что топор и правда уже занесен над корнями дерева.
56
«Рамат-Рахель»
Трейси проснулась и вспомнила вечер позавчерашнего дня. Обеденный зал, в котором было столько мужчин, женщин и детей. Эти люди всех возрастов ели, пили, пели и разговаривали. Маленькие девочки и мальчики бегали по всему залу. Плакали младенцы, других кормили или укачивали. С удивлением она поняла, что это больше всего похоже на сбор всей семьи, хотя и не такой, как те, на которых ей приходилось бывать. Сюда, казалось, все пришли по собственному желанию. И тут она поняла. Это и была семья. Не такая семья, какие она уже видела, а семья во всех смыслах этого слова.
Перевернувшись на спину, Трейси поспешила натянуть одеяло на голову. Слишком много света. Утро. Отец ушел. Вчера она так долго спала… да и что еще делать в субботу в иерусалимском отеле? Разница во времени в семь часов тоже давала о себе знать — то головной болью, то ознобом. Когда они выбрались наконец из гробницы, Трейси поняла, что страшно устала, и чем сильнее чувствовала усталость, тем больше обижалась на отца, что он этого не замечает. Он провел весь день, пересчитывая, помечая и описывая все эти штуковины. Время от времени спрашивал, не нужно ли ей что-нибудь, но не могла же она ответить: «Да, немножечко твоего внимания не помешало бы» или «Да, я хочу, чтобы ты прервался и хотя бы сделал вид, что тебе есть до меня дело».
Трейси вспомнила, как сквозь сон слышала его шаги. Этим утром, пока она спала, он раз или два выходил из номера. Она рывком села в постели. А какой сегодня день? Потерев лицо, стала соображать. Вчера был Шаббат, суббота. Значит, сегодня воскресенье.
Сбросив одеяло, Трейси огляделась. Вот он, на прикроватном столике. Радиоприемник с электронными часами, на нем 9.40.
Еще плохо соображая, Трейси стала вспоминать вчерашние события. Нет, это было позавчера. А это вчера. Точно, вчера. Я лежала в постели, а папа звонил Игалю Хавнеру, в Тель-Мареша.
Тогда она не обратила на это внимания, ей только хотелось, чтобы отец перестал наконец разговаривать по телефону и дал ей еще поспать, но потом она услышала имя Карлоса и прислушалась. Отец что-то сказал по поводу того, что встретится с ним. В десять утра в воскресенье, на месте раскопок.
То есть через двадцать минут Карлос должен подъехать к гробнице. А может быть, он уже там. И если она не поспешит, Карлос погрузит оборудование и уедет.
Выпрыгнув из постели, Трейси помчалась в ванную.
57
Западный Иерусалим, Гиват-Рам
Профессор Елон, директор Центра консервации и реставрации Музея Израиля, рассматривал завернутый в кожу свиток, который лежал в обнаруженном Рэндом оссуарии.
Он заговорил по-английски с таким странным акцентом, что Рэнд с трудом улавливал смысл.
— Вообще-то это не совсем то, чем мы тут занимаемся…
— То есть?
Жак Елон поскреб темную бородку и склонил голову набок, не сводя глаз со свитка.
— Обычно мы не беремся за лабораторные исследования предметов не из коллекции нашего музея.
— Да, но вы же делали исследования для Игаля Хавнера, так что я подумал…
— Профессор Хавнер — член совета музея, поэтому для него мы сделали исключение.
— Понятно.
Повисла неловкая пауза.
— Это было найдено в Иерусалиме? — возобновил разговор Елон.
— В Тальпиоте. Строители случайно вскрыли гробницу.
— Кажется, я знаю, о чем вы говорите. — Елон наклонился над свитком. — Когда вы его нашли, он лежал именно так?
Рэнд понял, что профессор, безусловно, заинтригован.