И мы занимались среди дюжины других учеников, от семи до семидесяти лет. Удивительно, но после занятия я действительно почувствовал себя много бодрее и увереннее, нежели до.
А потом, уже после филиппинского завтрака, пошли малые заботы. Я поручил Нодирбеку, Антону и Ефиму Петровичу проанализировать мой вчерашний позор и отыскать его причины.
А сам стал смотреть газеты, пока не пришел товарищ Миколчук, тоже с газетой.
— Вы видите? Видите? — сказал он, потрясая спортивным листком.
— Вижу. Газета. Местная. Рассчитанная на широкие слои населения.
— Как мы только вчера не заметили!
Я стал разглядывать фотографию. Вот я. Вот Карпов. Вот шахматный столик, на нём часы. На доске все фигуры, никто ладью не украл.
— Да вот же, вот!
У Карпова на табличке с фамилией нарисован флажок. Не американский флаг, а…
— Это флаг шахматного клуба Нью-Йорка! — сказал товарищ Миколчук.
— Да, похоже… — в шахматном клубе Нью-Йорка я ещё не выступал, и потому твердо сказать не мог, так ли это.
— Совершенно точно. Представитель команды Карпова, мистер Ломбарди, это подтвердил.
— Подтвердил, и что из этого следует?
— Следует подать протест! По регламенту никаких флагов шахматного клуба быть не должно. Только флаг ФИДЕ, национальный флаг Филиппин, как организатора, флаг нашей страны — ну, это понятно, — и всё. У Карпова флага нет, он человек без гражданства. Вид на жительство не считается.
— Ага. И тогда он вместо государственного флага вывесил вымпел своего шахматного клуба.
— Вот именно!
— За неимением гербовой решил писать на простой.
— Что? Ну да, в некотором роде.
— Нужно заявить организаторам, что и я хочу!
— Что вы хотите?
— Вымпел спортобщества «Динамо»! Пусть все видят, что у нас поощряются общественные организации, в том числе и спортивные. Нет, непременно нужно заявить! Прямо сейчас, чтобы ко вторнику динамовский вымпел противостоял вымпелу нью-йоркского шахматного клуба!
— Но я думаю, нужно его вовсе убрать, этот нью-йоркский клуб.
— Но тогда как мы прославим «Динамо»? Нет, раз уж соперник сделал интересный ход, нужно этим воспользоваться! Или вам не нравится «Динамо», Адольф Андреевич? Может, вы за «Спартак» болеете? Или за «ЦСКА»?
Болеть за «ЦСКА» с некоторых пор люди в чинах перестали, во всяком случае, явно. Не афишируют.
— «Динамо», так «Динамо», — согласился Миколчук. — Я сам старый динамовец, выступал за нашу команду по пулевой стрельбе, второй разряд имел.
Я не стал уточнять, что за «наша команда». Какая надо, такая и наша.
Удивительно, но Миколчук выглядел бодрее любого из нас. Крепкий кофе? Или старый конь чует битву?
Мы расстались в состоянии взаимного благорасположения, и Миколчук пошёл биться за «Динамо».
А к нам устремились корреспонденты «Baguio Midland Courier» — один обыкновенный, другой с магнитофоном, а третий с фотоаппаратом.
И я тут же надел фирменные очки с квадратными стеклами.
О разговоре вчера попросила госпожа Имельда, как откажешь?
И вот пошла речь о том, о другом, о третьем. Очки? Особые, для концентрации на шахматах. Особенно полезны при фотографировании. О «Пустыне» — это действительно я исполняю партию Улугбека? Да, я. И ваша мама тоже участвовала в записи? Тоже. Соколова-Бельская? Именно. Ночная Царица Пустыни? Точно так. А о Багио вы напишете что-нибудь? Возможно. В такой манере мы и поговорили пятнадцать минут, после чего девочки сказали, что гроссмейстеру нужно готовиться к следующей игре. Журналисты явно хотели спросить о наших взаимоотношениях, моих и девочек, но решили отложить на следующий раз.
Глава 18
25 июля 1978 года, вторник
Марш!
Костюм я надел синий. Галстук — светло-серый. Рубаха кремовая, шёлковая. В остальном без перемен.
Поможет, нет?
Не дожидаясь, пока фотографы ослепят нас вспышками, я достаю «шахматные» очки, Карпов просто щурится.
Наконец, фотосессия кончилась, и настало время игры.
Очки я спрятал в серебряный футляр. Золотой — было бы вызывающе, а серебряный — в самый раз. Для претендента.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Карпов двинул королевскую пешку на е четыре. Обычный для него ход. Никаких сюрпризов.
Разыграли испанскую партию — дебют, где белые имеют небольшой, но стабильный перевес в развитии. Задача белых — усиливать давление по центру, шансы черных — дожидаться ошибок противника.
От Карпова ошибки дождёшься, как же.
Но я не тороплюсь отыгрываться. Матч-то безлимитный, ничья не приблизит ни Анатолия Евгеньевича к победе, ни меня к поражению.
Ситуация такова: у Карпова преимущество. Во-первых, он ведет в счёте. Во-вторых, играет белыми. И в-третьих, он акклиматизирован, а мне до привыкания к местным реалиям ещё без малого две недели. Следовательно, в эти две недели он и постарается если не выиграть матч целиком, то создать хороший задел. Уже создаёт, да. И потому воленс-ноленс, он пойдёт в атаку. Должен пойти. Мое дело — угадать, где, когда и чем он будет атаковать.
Гадаю.
Грохочет гром. Опять дождь, опять гроза. Людей сегодня чуть больше, чем на первой партии, что можно считать успехом — всё же будний день.
Задумываюсь над ходом: теория рекомендует поменять коней, меньше фигур — ближе к ничьей, а это чёрным во благо.
А пусть!
Но не успел я взяться за фигуру, как яркая молния осветила зал, тут же оглушительно грянул гром — и стало темно. Совсем.
То там, то сям в зале загорались огоньки. Спички, зажигалки.
— Погасите! Погасите немедленно! — закричал распорядитель. — Это запрещено! Может случиться пожар!
Пожара боятся, и огоньки стали гаснуть. Не все, но многие.
Лотар Шмидт включил электрический фонарик, навёл на игровой столик.
— Я прерываю партию до восстановления нормальных условий, — сказал он, и остановил часы.
Однако минуты три моего времени пропало. Жаль.
— И что дальше? — несколько нервно спросил Карпов.
— Сейчас запустят запасной генератор.
— Сейчас — это когда?
— Минут десять, не больше.
Я встал из-за столика и стал осторожно прохаживаться по сцене. Три шажка вправо, три шажка влево. Карпов нервничает. Часы остановлены, но я-то думаю. А то, что отошёл от доски, пустяк — мне, как и любому сильному шахматисту, доска не очень-то и нужна. Позиция в голове, твори, выдумывай, пробуй.
И Анатолия это напрягало. Нечестно ведь.
— Протест заявить? — сказал он негромко в темноту, но сказал явно мне.
— На что? — ответил я.
— Нарушено нормальное течение партии.
— Это очевидно, но ке фер? Фер-то ке?
— Что?
— Что ты предлагаешь? Переиграть партию завтра? Я поддержу. А то пусть засчитают, как ничью, я не против.
Карпов замолчал. Думает. Переиграть партию? Позиция на доске для него, Анатолия, вполне благоприятная, что тут переигрывать, от добра добра искать? Новых ходов-то не сделано, тайны не раскрыты, чистая теория. Ничья же белыми ему не с руки, опять же позиция у него чуть лучше, и я не акклиматизирован. К тому же раз предлагаю, значит, сил отыгрываться в себе не чувствую.
— Нет, — сказал он. — Зрители пришли, их нужно уважать. Будем играть.
— Как скажешь, — и я едва слышно вздохнул. В пятом ряду не услышат, и в первом вряд ли, а вот Карпов услышал и понял — я жалею, что не принято предложение ничьей.
Тут свет сначала мигнул, а потом восстановился полностью.
Шмидт спросил:
— Готовы продолжить игру?
Мы ответили, что жаждем.
И он пустил часы второй раз в партии. Редко, но бывает.
Я, конечно, пошёл на размен, подтверждая, что играю на ничью. Размен — это упрощение, а упрощение в подобной позиции уменьшает возможности атаки.
Карпов задумался. Теория предусматривает три основных продолжения, каждое из которых сулит небольшой перевес. Карпов же известен как специалист превращать небольшой перевес в большой, а там и решающий. Но ведь и у меня репутация человека-автомата. До субботнего поражения, где я опрометчиво ринулся в атаку, у меня была беспроигрышная серия, значит, защищаться я умею.