Сначала комичный вид одежды вызвал у узников смех. Но это был ложный смех. Скорее всего, подобную реакцию людей можно было назвать инстинктивным протестом против унижения, которое им приходилось испытывать.
Одетые заключенные поочередно подходили к стоявшим у выхода из бани двум конвоирам, которые, быстро орудуя кистями, наносили желтой краской крест на спине куртки, по две вертикальные полоски спереди и горизонтальные полосы поперек брюк. Кроме того, к куртке и брюкам пришивался кусок брезента с лагерным номером узника. Мишель получил номер F (француз) 33 948.
Ритуал посвящения в узники лагеря на этом закончился, и новичков развели по баракам. Таких бараков было всего четыре. Здесь узники должны были находиться в течение карантинного срока — десяти дней.
В бараке не было никакой мебели, кроме деревянных топчанов, покрытых тонкими матрацами, и длинного стола. Почти на каждом топчане шириной около семидесяти сантиметров располагались два узника.
В девять часов вечера свет в бараке выключался, и узники должны были занять свои места на топчанах. При этом полагалось снимать брюки. Каждого, кто ложился на топчан одетым, подозревали в попытке к побегу и жестоко избивали.
После трех суток стояния в вагоне Мишель наконец получил возможность прилечь. Он так устал, что ни неудобства, ни голод не могли помешать ему уснуть.
В течение всего карантинного срока вновь прибывшие были изолированы от остальных узников лагеря и не работали.
Большую часть времени они выстаивали в строю перед бараками или в пространстве между ними. Бесконечные часы проходили в полном безмолвии. Большинство узников все еще не могло оправиться от последствий переезда и тех потрясений, которые им пришлось пережить в день прибытия в лагерь. Заключенные замкнулись в себе и вряд ли были способны на какие-либо действия, если их к этому не принуждали.
Каждый вечер, когда рабочие команды возвращались с работы, весь состав лагеря выстраивался на центральной площади для переклички, продолжавшейся иногда больше двух часов.
Вновь прибывшие впервые участвовали в этой процедуре на второй день своего пребывания в лагере. Колонны выстраивались в два ряда, образуя огромный квадрат, центр которого оставался свободным. В этот центр затем выходил духовой оркестр с дирижером.
Как только построение кончилось, дирижер взмахнул палочкой и оркестр заиграл военный марш. Строй с одной стороны разомкнулся, и через образовавшийся проход четверо заключенных пронесли какое-то массивное устройство. Это были две стойки, соединенные широкой доской, на которой болталась толстая веревка.
Под звуки оркестра соорудили виселицу и у ее подножия установили небольшую деревянную подставку. Оркестр вдруг замолк. К виселице подвели молодого парня в обычном лагерном костюме.
Староста лагеря, на голове которого была бескозырка — символ власти над узниками, подошел к парню и накинул ему на шею петлю.
Затем, обратившись к заключенным, он громко пояснил, в чем повинен приговоренный к повешению: в попытке к бегству и краже продуктов.
— Разве он не заслуживает быть повешенным? — спросил староста.
— Заслуживает, — послышались нестройные голоса.
Одобрительные возгласы раздались из передних рядов строя. Эти голоса принадлежали тем узникам, которые всячески старались доказать свою преданность лагерному начальству и этим облегчить свою судьбу.
Из всего того, что Мишелю пришлось видеть в лагере, это зрелище произвело на него наиболее кошмарное впечатление.
Над лагерем уже спустилась ночь, когда длинные колонны узников двинулись к баракам. Их ждал ужин, но, несмотря на мучивший людей голод, никто из новичков даже не притронулся к еде.
На старожилов лагеря, уже привыкших к подобным сценам, казнь внешне не произвела впечатления. Они знали, что не проходит дня без того, чтобы кто-нибудь из узников не умер. Заключенных вешали и расстреливали за малейшую провинность, они погибали от болезней, голода и непосильного рабского труда. Днем и ночью из труб крематория поднимался дым.
НОЙЕНГАММ
После окончания карантина вновь прибывших распределили по восьмидесяти блокам. Часть новичков отправили в другие лагеря. В каждом блоке насчитывалось семьсот — восемьсот человек, в большинстве русские, поляки и немцы. Французов было сравнительно немного.
Лагерный день начинался в четыре часа утра. В бараках зажигали свет. Подгоняемые окриками блокового и двух его помощников, заключенные вскакивали с топчанов и с одеждой в руках бежали к умывальникам, а затем к столу, чтобы успеть занять место: иначе приходилось есть стоя.
После завтрака и уборки бараков они собирались на площади и в ожидании команды строиться имели несколько свободных минут. Именно в это время люди разговаривали друг с другом, обменивались новостями.
Погода стояла холодная, и узники в своей потрепанной одежде по возможности старались двигаться, чтобы хоть немного согреться.
Раздавался удар гонга, и заключенные начинали выстраиваться в рабочие команды. Под звуки оркестра колонны двигались в путь.
В первый день Мишель оказался в команде, которой было приказано переносить листы жести в помещение какого-то склада. После двух часов изнурительного труда объявили десятиминутный перерыв, во время которого Мишеля подозвал к себе бригадир и поинтересовался его гражданской специальностью.
Мишель ответил, что он являлся владельцем фирмы, занимавшейся поставкой дизельных двигателей. Выслушав Мишеля, бригадир куда-то ушел, но вскоре вернулся вместе с немцем, руководившим работой узников лагеря на этом объекте. Тщательно допросив Мишеля и проверив его знания, немец сделал в своем блокноте какую-то запись и, не сказав ни слова, ушел.
Позднее Мишель узнал, что его назначили техническим помощником немца — руководителя работ. Это считалось большой привилегией, и теперь Мишель мог рассчитывать на какую-то самостоятельность.
Тем не менее Мишель не был доволен. Он очень сожалел, что рассказал обо всем бригадиру. Ведь не за тем же он столько рисковал, чтобы теперь, оказавшись в лагере, помогать немцам. Необходимо было найти какой-то способ увильнуть от порученной ему работы.
В тот же день во время обеденного построения на центральной площади лагеря староста вызвал специалистов по горячей обработке металла. Мишель шагнул вперед. Вместе с другими его зачислили в команду «металлургов».
На следующее утро Мишель отправился на работу в составе команды «металлургов». Он впервые оказался за воротами лагеря. Пройдя через двое ворот в проволочном заграждении и через мост над глубоким рвом, колонна вышла в поле. Невдалеке были видны здания завода, а за ними — какой-то канал.
Через ворота в проволочной ограде завода команда «металлургов» вошла на территорию предприятия — одноэтажного кирпичного здания.
Узников распределили по участкам, а новичков, прежде чем передать в распоряжение бригадиров, подробно расспросил сам управляющий. Мишелю поручили обслуживать металлорежущие станки, на которых изготовлялись детали для пулеметов. Мишеля эта работа вполне устраивала. Так или иначе, выбора у него не было, и он должен был работать на немцев.
Мишель должен был изготовлять около двухсот деталей в день, но он решил под любыми благовидными предлогами не выполнять этой нормы. Этого саботажа ему показалось недостаточно, и он стал ежедневно красть четыре-пять деталей. Он уносил их в карманах брюк в лагерь и там выбрасывал.
Мишель, конечно, сильно рисковал. За саботаж узников жестоко наказывали. В первую же неделю работы на заводе одного бельгийца повесили за то, что он недоброкачественно вел сварку.
Когда колонна возвращалась в лагерь, ее часто останавливал отряд эсэсовцев. Начинался выборочный обыск. За любую найденную постороннюю вещь, даже если это была зубная щетка или лезвие бритвы, узников зверски избивали.
К счастью, Мишель ни разу не оказался в числе подвергшихся обыску. Каждый раз, занимая место в колонне, он должен был думать о том, как бы не попасться на глаза эсэсовцам. Если бы это произошло, Мишелю не избежать бы немедленной смерти. Сто шестьдесят один раз рисковал он своей жизнью, но все обходилось благополучно.
Смелость Мишеля вызывает восхищение, особенно если учесть, что он не мог причинить сколько-нибудь существенного ущерба немецкой военной промышленности. Невольно встает вопрос: зачем же Мишелю понадобилось так рисковать? Казалось бы, после того, что Мишель сделал для победы над врагом, он мог бы уделить больше внимания своей безопасности. Ответ на этот вопрос таков: Мишель считал своим долгом продолжать борьбу до конца, а саботаж был теперь единственным доступным ему способом борьбы. Если бы он хоть раз уклонился от риска, то, вероятно, считал бы себя чуть ли не дезертиром.