воспоминаниями пришло и обжигающее чувство мести и ненависти.
Я хочу вернуться туда, назад в свой мир, и заставить заплатить их по счетам. А особенно моего дражайшего папашу, упекшего меня в тюрягу. И это далеко не вся его «отцовская любовь».
София моя родная сестра. Мы родились в один день, в который не стало и нашей мамы. Она не перенесла родов. Я появилась на свет второй, и в результате ошибки врачей, с родовой травмой. Отцу сказали, что я никогда не смогу нормально ходить. Одна нога нормально функционировать не будет. И вместо того, чтобы посоветоваться с другими спецами, пошуршать, пробить варианты, он тупо отослал меня в деревню. Заплатил чужой женщине, чтобы воспитывала меня.
У него была идеальная и здоровая София. Нафиг парится с больным ребенком. Никогда не пойму его, но такова психология папаши. И ведь бабки у него были, до хрена. Но он предпочел отправить меня как можно дальше от своих глаз. И до своего восемнадцатилетия я его ни разу не видела. Хотя знаю, что он исправно передавал деньги Эбби, женщине, которая меня растила. Как чуял, что я еще пригожусь.
Я знала, кто мой отец. Эбби не скрывала этого, и с восторгом показывала статьи про юное дарование Софку.
– Это твоя сестра, – говорила мне с улыбкой.
А что должна была чувствовать я? Когда, пробив инфу, узнала, как живет моя сестрица, как ею гордится отец, исполняет ее любой каприз? И с другой стороны… я… ненужный ребенок… списанный со счетов.
Софка балерина, а я неуклюжая утка. Ходить я начала поздно. И чудо было, что вообще начала. Когда мне было семь лет, Эбби в соседней деревне нашла знахарку и стала меня к ней возить. Бабулька была добродушным и светлым человеком, поила меня травками, делала массажи и заставляла ежедневно выполнять упражнения. Ее старания принесли результат. Пусть не сразу, но хромота ушла. К десяти годам я уже вовсю гоняла с пацанами по деревне. Тогда еще, будучи зеленой и наивной, верила, что папка непременно меня заберет. Эбби очень любила повторять, что я тут временно и очень скоро Патрик приедет и увезет меня к сестре. Может, и сама в эту бредятину верила, и меня пичкала розовыми сопливыми сказками. Я ждала…
– Передай папе, что я хожу, что я выздоровела! – просила ее с надеждой в голосе. Тогда я, мелкая пигалица, еще верила в добро и в отцовскую любовь.
– Обязательно передам, Златочка, – гладила меня по волосам и улыбалась.
Но, по ходу, папаше был глубоко плевать, что я там делаю, хожу или ползаю, померла или еще топчу землю. Баблишко подкидывал и считал, что этого вполне достаточно. Так я и жила в деревне, наблюдала за успехами своей сестры, за достижениями Патрика. Его часто показывали в новостях, как мецената и чуть ли не святого человека.
И этот «святой» человек, в своих интервью рассказывал, что у него только одна дочь, Софка. И правда, по документам у меня была другая фамилия, а в свидетельстве о рождении стояло имя левой женщины, а вместо отца и вовсе прочерк.
Патрик появился на пороге впервые через день после моего восемнадцатилетия.
– Едем в город, – бросил холодно. – Шмотки не бери.
И даже тогда я наивно полагала, что папаня одумался, что купит мне новые вещи, и окружит заботой, которой я была лишена все эти годы. Наивная идиотка.
На въезде в город он передал меня какому–то мужику.
– Я не хочу с ним ехать! Когда мы поедем домой? – спросила, хлопая глазами, все еще предвкушая новую жизнь.
– Ты едешь домой, – пробормотал, не глядя на меня, сел в машину и укатил.
Я подумала, что у папани дела, и он поручил своему человеку меня в дом отвезти. А вечером и он подъедет. И мы попробуем наладить наши отношения. Я забуду обиды, а он сделает все, чтобы загладить свою вину. О сестре не думала, ее я недолюбливала, слишком меня грызло, что ей досталось все, а я… росла как сорняк.
Мужик действительно привез меня в место, которое стало мне домом на пять лет… в тюрьму. Отдал конвоирам вместе с моими документами и свалил. Меня тащили по коридорам, я орала, вырывалась, только всем было пофиг. Я была виновата по умолчанию. И мои слова не имели значения.
Потом я узнала, что Софка, празднуя свое совершеннолетие, напилась в хлам, может, не только напилась, но и чего похлеще приняла. Только итог один, она поссорилась со своим парнем и прибила его. Отмазать ее никак бы не вышло, были свидетели, записи камер. Тогда папаша и вспомнил про меня, есть же вторая дочь, ненужная, забытая, выброшенная, вот ее можно и посадить за грехи Софки. А любимая доченька пусть и дальше сверкает на сцене.
Мне впаяли десять лет. Мне дико странно, как могла забыть момент оглашения приговора. Тогда, глядя в лицо судье, тетке с каменным лицом, я чувствовала, как рушится жизнь. Осыпается трухлявыми ошметками к моим ногам. Они забирают у меня молодость, ставят крест на нормальной судьбе. И всем насрать. Я для них никто, пустое место, эта самая пыль под ногами, в которую они превратили мою жизнь.
Папаша позаботился об адвокате. Уверена, мой «гениальный» защитник его рук дело. Мне дали бесплатного прыщавого пацана. Такого зашуганного, что на суде он боялся слово сказать. Мямлил несуразные вещи и мечтал, чтобы это все поскорее закончилось. Я неоднократно просила, чтоб мне заменили адвоката, писала официальные бумажки. Хрен там, они хотели только быстрее упрятать меня в колонию. Меня никто не слушал, моя правда была им невыгодна.
Патрик постарался на славу, улики хорошо подтасовал и свидетелей купил. По версии следствия, я позарилась на богатую и счастливую жизнь Софки, просекла, что мордахи у нас похожи и пробралась на вечеринку, с которой «скромница» балерина очень быстро ушла, так как почувствовала себя плохо. А я подкатила к ее парню, представившись Софкой, и когда он раскусил правду, пришибла его.
Я просила об экспертизах, о более тщательной проверке, умоляла сделать хотя бы ДНК, ведь папаша не признавал нашего родства. Меня не слушали, а на одном из допросов мне намекнули, что если и дальше буду много базарить, то меня превратят в овощ. И я даже не сомневалась – выполнят угрозы, и ни у кого рука не дрогнет.
Эбби ко мне не пустили. Хоть я и знаю, что она предпринимала попытки.