Читать интересную книгу Нет - Анатолий Маркуша

— Понял, — ответил Блыш, и в голосе его послышалось явное недоумение: подумаешь, горизонтальный полет! Нет, он ничего не сказал, но, должно быть, так подумал.

Блыш установил заданные обороты, снизился и, следя за курсом и скоростью, полетел по прямой. Виктор Михайлович не прикасался к управлению и ничего не говорил. Когда пять минут истекло и Блыш доложил, что задание выполнено, Виктор Михайлович сказал:

— Посмотрите на высотомер.

Высота была две тысячи семьсот пятьдесят метров.

— Виноват, ошибся. Хватанул лишнюю тысячу метров, — и, прежде чем Хабаров успел как-то отреагировать на это признание, Блыш опрокинулся в перевороте, сбросил лишнюю тысячу метров и погнал новую площадку.

— Не гоняй стрелки, Антон, — сказал Хабаров, — пилотируй по высотомеру. — И через пять минут: — Дай управление, посмотри, как это надо делать.

И Блыш увидел: в руках Хабарова машина будто замерла. Стрелка высотомера прилипла к циферблату, компас не дышал, и только стрелочка указателя скорости ползла потихонечку вперед.

— Ты думал, гнать площадку — ерунда? Ни черта, брат, не ерунда! По горизонту летать надо уметь. Все движения должны быть двойные — дал, убрал, еще дал и опять споловинил. И упреждать машину надо. Вот она собирается носик опустить, а я не даю, не даю. Видишь? Вот ее влево сейчас потянет, не пускаю. Ухватываешь?

Вернувшись на аэродром и мельком взглянув на расстроенную физиономию Блыша, Хабаров спросил:

— Ты чего?

— Видно, зря я сунулся с суконным рылом да в калашный ряд, — сказал Блыш, — какой из меня испытатель…

— Правильно. Пока — никакой. Выучишься, будешь нормальным испытателем.

— Уж лучше бы не успокаивали, Виктор Михайлович.

— Хватка у тебя, Антон Андреевич, хорошая. И нахальство есть. Это ж надо было так шарахнуть — с двух семисот пятидесяти до тысячи семисот пятидесяти?.. Пойдет у тебя. Техника пилотирования — отлично, а площадка не в счет.

Хабаров осунулся, похудел. На столе у него выросла целая стопка непрочитанных газет. Виктор Михайлович никак не мог съездить в ателье забрать готовый костюм. Он ничего не успевал. И все-таки был доволен. Дело двигалось. Хорошо двигалось. Заметно!

К двадцатому марта предварительные работы были завершены. График опередили на четыре дня. И Хабаров проспал двое суток подряд.

Отоспавшись, Виктор Михайлович собрался съездить на рыбалку. Договорился со штурманом, приготовил снасть. Перед выездом, сам того не ожидая, позвонил Марине.

— Мариночка, здравствуйте, Хабаров.

— Ой, Виктор Михайлович! Что это вы пропали?

— Да так, дела всякие…

— Вам Павел Семенович нужен?

— Нет.

— Павел Семенович вам не нужен?..

— Скажите мне что-нибудь хорошее, Мариночка. Можете?

— Могу. Только не по телефону. — И тут Хабаров услышал слова, обращенные явно не к нему, а к кому-то, кто был в комнате Марины: — Я же вам сказала, неужели непонятно — Павел Семенович будет после трех. Да. И можете закрыть дверь. Виктор Михайлович, вы не позвоните мне позже — тут сейчас нормальная психбольница, совершенно нет возможности разговаривать? Позвоните?

— Постараюсь, Мариночка.

Но тут явился Орлов, и позвонить Хабаров не успел. Они уехали на рыбалку.

Лед был уже непрочный, ноздреватый, солнце грело во все лопатки, и головастые окуньки кидались на мотыля как сумасшедшие. Они провели на озере два дня. Загорели, помолодели и вернулись домой такими счастливыми, такими свежими, будто за спиной у них не было месяцев напряженной работы, недосыпания, постоянно натянутых нервов.

Сороковка-дублер стояла перед ангаром. Машина была кремово-желтая, сияющая. В лучах предвесеннего солнца на иссиня-белом снегу машина смотрелась особенно четко, как-то празднично.

Хабаров забрался в кабину и разом отключился от внешнего мира. Он принялся проигрывать, репетировать предстоящий полет. Виктор Михайлович двигал рулями, переводил рычаг управления двигателем во взлетное положение, сам себе отдавал команды и тут же их исполнял. Его не мучили сомнения, он был уверен — все сделано как надо, все должно быть хорошо.

По приставной лесенке в кабину поднялся инженер.

— Как дела, Акимыч? — спросил Хабаров.

— Это я у тебя завтра спрошу. Хорошо баян переставили? — спросил Болдин и показал на левый пульт.

— Хорошо, — сказал Хабаров. — Ты график изменения центровки смотрел?

— Смотрел.

— И как?

— Как будто нормально.

Конечно, они тревожились. Человек не компьютер. Сколько успокаивающей, превосходнейшей, обнадеживающей информации ни оседало бы у него в голове, нужно ощущение, нужен еще ровный гул работающего двигателя, и мягкое раскачивание послушно рулящей машины, и чистая реакция летящего самолета на отклонения послушных рулей — вот тогда, и только тогда, человек может поверить до конца: все в порядке.

Накануне первого полета Виктор Михайлович снова позвонил Марине.

— Что ж вы меня обманули, я ждала, а вы не позвонили больше? — сказала девушка.

— Обстоятельства, — сказал Хабаров. — Сегодня я вам тоже не смогу назначить свидания. Завтра могу. Как, Мариночка?

— Завтра я занимаюсь до половины одиннадцатого.

— А после?

— А после мой растущий организм должен отдыхать и не волновать родителей.

— Ясно. А что вы мне скажете сегодня?

— Обязательно — сегодня?

— Желательно.

— Вы хороший, Виктор Михайлович, вы… — И она, видимо, взяла трубку другого аппарата. — Да, слушаю, Павел Семенович вышел… Минут через пять…

— Что через пять минут? — спросил Хабаров.

— Это не вам.

— А мне?

— Ох, позвоните мне лучше домой, завтра вечером. Запишите телефон…

— Говорите, я запомню.

— Вы все телефоны запоминаете?

— Нет. Но ваш запомню…

Наконец Хабаров разогнал сороковку по стартовой полосе, мягко оторвал ее от земли и, осторожно маневрируя, замкнул сначала один круг над аэродромом, за ним — другой. Убрал шасси и сразу почувствовал — машина сделалась послушнее, мягче, податливей. Виктор Михайлович прошел по третьему кругу и неслышно приземлился.

Хабаров выключил двигатели и, прикрыв глаза, слушал тишину.

— Ну что, командир? — спросил инженер.

— Что-то слишком хорошо. Даже подозрительно.

— Подлизывается для начала.

Подъехал Севе. Они вывалились всем экипажем на снег и окружили Генерального. И, прежде чем Вадим Сергеевич успел что-нибудь спросить, Хабаров сказал:

— Летает, Вадим Сергеевич, очень прилично летает.

— А вы говорили…

— Что я говорил?

— Надо то, надо это.

— Не беспокойтесь, я вам еще наговорю. А летает корабль вполне.

Хабаров сразу же засел писать отчет о полете. Он всегда старался составлять отчеты, заполнять всякого рода бланки — словом, вести летную документацию сразу же после выполнения задания. Пока не изгладилась острота ощущения, пока в памяти отчетливо жили все звуки, шорохи и вибрации, возникавшие в воздухе, писать было легко. Виктор Михайлович заканчивал работу, когда из коридора долетел до него ожесточенный голос начлета:

— Вчера еще я вас предупреждал, что нынче утром надо будет послать связной самолет на шестую точку. Так какого ж черта еще надо? Письменный приказ, что ли?

— Машина готова с шести утра, — это говорил командир транспортного отряда.

— И стоит?

— А кто полетит? Веселова Жаксин на Ли-2 угнал, Федорец в госпитале, мне на восток запланировано, так не могу ж я и туда и на шестую точку сразу…

— Разогнал народ, попереводил, чем думал?

— Я, что ли, разгонял? Сами разогнали. Бокуна в испытатели вы, а не я перевел. И Веселову полетный лист лично подписали, так чего ж теперь кричать и возмущаться? Давайте своего летчика.

— Давайте, давайте. А у меня, между прочим, лишние летчики тоже не валяются.

— Ну и у меня не инкубатор. Нема народу.

— На шестой точке Аснер ждет… Хабаров вышел в коридор.

Грузный, рослый начлет и такой же громоздкий, пожилой уже командир транспортного отряда стояли друг против друга нахохленные, казалось, готовые сцепиться, как петухи.

Хабаров посмотрел на них, усмехнулся и сказал:

— Ладно вам ершиться. Давайте я слетаю за Аснером — и дело с концом.

— Ты же только что из сороковки вылез, — сказал Кравцов, — неудобно тебя на черепаху тратить.

— Бачьте на этого благодетеля: ему неудобно! Человек выручить готов… А ему — неудобно…

Хабаров поиграл замком молнии на комбинезоне и сказал:

— Через десять минут я буду готов. Пусть механик прогреет двигатель.

Давно уже Виктор Михайлович не летал на этой игрушечной машинке, больше напоминавшей потрепанное такси, чем настоящий самолет. Хабаров взлетел прямо со стоянки, развернулся на высоте каких-нибудь тридцати метров и лег на курс. Час пятьдесят минут предстояло ему топать по прямой, вдоль железной дороги, потом развернуться на шестьдесят градусов и еще через двадцать минут выйти на шестую точку. Он держал высоту двести метров и не глядел на приборы, его вел самый надежный компас на свете — земной линейный ориентир, а говоря просто — железка.