это еще почему? – удивился я, закидывая рюкзак за плечи и поправляя лямки. – Когда я дал вам примус, мы еще не были командой. Закон обратной силы не имеет. Я же не требую от вас бензин, который вы истратили на личные нужды. И не припоминаю вам карту, которую вы сожгли…
– Ну, вы и жук! – пробормотал Крот.
Глава одиннадцатая. Болото вампиров
Я только собрался дать Лобскому достойный ответ, как вдруг мы оба вздрогнули от внезапного треска веток. Первой моей мыслью было, что это продираются сквозь кусты Морфичев с Ирэн, и это счастье, свалившееся на мою голову, херит наше дурацкое соглашение с Кротом, и сейчас мы снова станем соперниками, и я напоследок одарю его каким-нибудь смачным напутствием, а на Ирэн, разумеется, даже не взгляну. Но… но наше приятное общение потревожил вовсе не геолог. Обернувшись на звук, мы с Кротом замерли и даже рты раскрыли. В каких-нибудь десяти шагах от нас, широко раздувая ноздри и глядя на нас раскосыми глазами, стоял крупный олень с грубой, дымчато-бурой шерстью, которая от самой шеи до хвоста была вымазана в зеленоватой грязи. В холке он был никак не ниже меня, а его метровые рога задевали высокие ветки тика. Животное, не ожидавшее встречи с нами, машинально потянулось губами к жестким листьям невысокого кустарника, похожего на фикус, и отщипнуло его макушку.
– Это еще что за грязнуля? – нетвердым голосом произнес Крот. Он сильно побледнел и не сразу оправился от испуга.
Олень немедленно отреагировал на его вопрос. Согнув колени, он совершил головокружительный прыжок вверх и, развернувшись в воздухе на пол-оборота, ринулся от нас прочь. Я успел увидеть, как во все стороны полетели рваная зелень и ломаные ветки. Прошло мгновение, и вновь наступила тишина.
– Фу-у! – с облегчением вздохнул Крот. – Так, в самом деле, инфаркт получить можно. Но каков красавец, а? Его бы отмыть в реке, да в зоопарк.
– Не надо его отмывать, – ответил я, прихлопывая мошку на своей щеке. – Он нарочно извалялся в грязи, чтобы его не донимали клещи. Если не ошибаюсь, это был замбар.
– Замбар? – повторил Крот. – Очень любопытно. Никогда не думал, что у нас в России еще можно встретить таких красавцев.
– Правильно делали, что не думали, – мрачным голосом ответил я. – Если это, действительно, замбар, то он водится только в тропических лесах.
– Выходит, мы с вами в тропическом лесу?
– Ну, уж не в арктической тундре, это точно, – ответил я и пошел к кустам, в которых олень проделал приличный проход.
Крот определился с направлением и указал мне на маячивший впереди замшелый валун. То ли выказывая мне доверие, то ли опасаясь встречи с каким-нибудь иным представителем тропического леса, он теперь шел не за мной, как конвоир, а рядом. Я видел, как Крот боязливо озирается по сторонам. Встреча с оленем не выходила из его головы.
– Вы думаете, что здесь много клещей? – спросил он, осторожно оттягивая ветку, мешающую ему пройти.
– Они здесь просто кишат.
– Какая прелесть…
Я вовсе не собирался испортить Кроту настроение, хотя уже сделал это помимо своей воли. Мне не давал покоя вопрос: в каком месте нас выкинули? Неужели организатор Игры обладал такими деньгами и возможностями, чтобы высадить группу людей на территории чужой страны, минуя такие обязательные формальности, как таможня и пограничный контроль? Впрочем, за деньги можно всё. Хорошо бы только заблаговременно выяснить, землю какой именно страны мы сейчас с Кротом топтали, чтобы не совершить в будущем какой-нибудь досадной глупости.
Однако вернемся к нашим баранам, то есть, к оленю. Я назвал его замбаром почти что наобум, потому как мои познания в области мировой флоры и фауны были достаточно скромны. Термин "замбар" запал мне в память по той причине, что этим словом когда-то давно меня обозвал мой друг Влад. Мы угодили с ним в кишащее пиявками болото в пойме Амазонки, вымазались с ног до головы в грязи, и Влад сравнил меня с замбаром. Позже, ради любопытства, я выяснил, что это единственный в мире олень, который валяется в грязи, дабы обезопасить себя от укусов мошкары и прочей кусающейся твари. Но водится он вовсе не в Южной Америке, а в лесах Мьянмы, Шри-Ланки, Тайваня и в других близлежащих к этим странам районам.
Я мобилизовал все свое богатое воображение и память, пытаясь представить карту Азии. До Шри-Ланки за шесть с половиной часов мы бы не долетели. Тайвань тоже достаточно далеко. Может быть, это юго-восточная часть Афганистана? Или, скажем, Иран? Чем черт не шутит, но нельзя исключать и Пакистан…
– О чем вы думаете, Кирилл? – спросил Крот, желая, должно быть, нарушить зловещую тишину, наполненную лишь пронзительным писком мошкары. Он посмотрел на меня и тотчас обо что-то споткнулся. Я успел заметить, как из-под его ноги отлетела в сторону короткая белая палица. Крот чертыхнулся, лицо его сморщилось от боли. Он остановился, наклонился, охая и рассматривая предмет, о который споткнулся.
– Мать честная! – пробормотал он, поднимая с земли то, что я принял за белую палку. Это была мощная кость какого-то крупного животного, обглоданная до белизны. Крот бережно положил кость на землю и огляделся по сторонам.
– Не останавливайтесь! – крикнул я. – Нам тут многое предстоит увидеть…
Я все чаще обращал внимание на то, что у меня болит шея. Наверное, укусила какая-то тварь, и теперь место укуса нестерпимо зудело, и всякий раз, когда я прикасался к нему, пальцы окрашивались кровью. Липкий влажный воздух напоминал желе – никакого движения, ни малейшего ветерка. Тучи мошкары преследовали нас. Этот летающий мусор постоянно мельтешил перед глазами, попадал в рот, глаза. Крот без устали махал руками, будто это могло помочь.
– У вас хорошая обувь? – спросил он, тяжело дыша. – А у меня дрянь. Надо было надеть кроссовки, а я выбрал ботинки. На пятке уже мозоль. Если было бы сухо, может, обошлось бы.
– Вы не жалеете, что ввязались в Игру?
– Нет, – после недолгой паузы ответил Крот. – А что толку жалеть? Разве у меня был другой выход?
Я посмотрел на его потемневшую спину. Вот идет человек, тужится, сутулится. Редкие волосики на затылки слиплись от дождя, просвечивает белая кожа черепа. Вены на шее вздулись… Чуть оступился, ботинок погрузился в жижу. Обернуться полностью лень, да и тяжело, вот он и поглядывает на меня боковым зрением, как конь. Видно же, мучается человек! И какая только сила затащила его в эту Игру? Ради чего страдает? Неужели самая искренняя, самая выстраданная его цель – это триста