Все это мне напомнило день смерти Брежнева. Тогда тоже передавали траурные мелодии и лишь изредка читали официальные сообщения. Что ж, явно у нас в стране что-то в очередной раз случилось. И я тоже не на шутку встревожился, а сработавшая интуиция подсовывала сознанию одно предположение хуже другого. Первая мысль была, конечно, о непростых российских делах наших, но, прослушав текст «Заявления», я понял, что как будто в одночасье смещен с поста Горбачев.
Сценарий перетряски был все тем же, отработанным за 73 года советской истории, но только на этот раз он подавался как-то помягче или как-то поверхностней, что ли.
Долго раздумывать не пришлось — сразу же, в семь часов пять минут, набрал телефон Москвы, чтобы выяснить, как срочно нужно вылетать.
Хасбулатова дома в Москве не оказалось, пришлось перезванивать в Архангельское. Там тоже долго никто не отвечал, затем Руслан Имранович взял трубку и очень удивился раннему моему звонку. Зампреду Верховного Совета РСФСР пришлось вернуться к телефону с порога — он уже выезжал на работу в Белый дом. Кстати, замечу: Хасбулатов приезжал в Белый дом, пожалуй, раньше всех и уезжал из него последним, поскольку — этого у него не отнимешь — работал очень много.
А тогда, дозвонившись, я первым делом спросил у него:
— Руслан Имранович, что там у вас случилось?
— У нас ничего! А у вас?
Я удивился такому его спокойствию:
— Это у нас-то как раз ничего, а вот у вас в Москве вроде бы переворот произошел! Если у вас есть телевизор, включите.
До него, видимо, дошел наконец смысл моих слов, потому что уже более твердым голосом он произнес:
— Позвоните мне через час на работу.
Понял, что Хасбулатов сейчас пойдет не к телевизору, а прямо к Борису Николаевичу, который жил в соседнем доме.
Мне же предстояло достать минимум три билета на самолет, так как вместе со мной отдыхали в Железно-водске члены Президиума Верховного Совета Екатерина Филипповна Дахова и Ефим Владимирович Басин.
Позвонил Кате Паховой — она сразу все поняла и попросила, чтобы мы вылетели вместе. Ефим Басин сказал, что вылетит позже. Видимо, он хотел дождаться полного прояснения обстановки.
Неожиданно для меня моя Галя решительно заявила, что полетит вместе со мной. Спорить было бесполезно, тем более что сам я на ее месте поступил бы точно так же. Это у нас семейное: все самое трудное переживать неразлучно и сообща.
С авиабилетами помог наш хороший друг, обозреватель ставропольской телестудии Владимир Петрович
Поляков, пользующийся в родных краях большим авторитетом. Впоследствии судьба еще крепче нас связала: Владимир Петрович долгое время был моим помощником, когда я возглавлял Администрацию Президента, и до сих пор остается любимцем моей многочисленной семьи. Наши с Галей дети и внучки его буквально обожают, попросту и ласково называя Петровичем. А уж когда они появляются с Эдитой Пьехой, с которой после этих событий он связал свою судьбу, радость становится еще больше. У нас в семье нет равнодушных к искусству. На гитарах играют все, внучка Оля учится в школе Галины Вишневской, внучка Таня — в Академии Софьи Николаевны Головкиной.
В тот же суматошный день меня удивило, что была устойчивая междугородная телефонная связь, хотя при столь значительных событиях первое, что обычно делают власти, — отключают автоматическую связь между городами. Видимо, в их советской «системе» было уже тогда что-то нарушено.
А в аэропорту «Минеральные Воды» нас встретили командир авиаотряда Василий Бабаскин и его заместитель. Я еще раз позвонил в Москву, спросил, как там само здание Дома Советов, и мне ответили:
— Всё там спокойно, всех туда пропускают, внешней охраны никакой нет. Уже собрался президиум, и Ельцин на месте.
В голове постоянно гудел вопрос: почему так неожиданно? Неужели настолько слабы и бездеятельны российские спецслужбы? Уже позже, встретившись с председателем КГБ РСФСР Виктором Иваненко, я понял, что их отсекли от информации. Он тогда рассказал следующее:
— О перевороте узнал по телевизору. У нас ведь своей дежурной службы не было. Пользовались союзной. Ночью Крючков поднял по тревоге часть руководителей, а нас было приказано «отсечь» от· информации. Об этом узнал уже в Белом доме, обзванивая своих сослуживцев. Что происходит — они тоже не знали.
— И что, для вас это все было неожиданностью?
— Полной. Накануне, в воскресенье, мы встречали в аэропорту Бориса Николаевича. Разговорились с Юрием Скоковым. Он рассказал, как видел шедшую в Москву Колонну армейского спецназа. Я не придал этому значения. Хотя мы и говорили, что напряжение нарастает. И думали, что-то будет осенью. Оказалось — завтра.
— А вы говорили с Крючковым?
— Да, позвонил. Его первый вопрос: «Где вы находитесь?» Я ответил и спросил: «Что все это значит?» А он: «Надо наводить порядок в стране». Я ему говорю: «А вы понимаете, что народ вас не поддержит, выйдет на улицы?» Он с издевкой: «За кого? За Горбачева?» Я сказал, что это авантюра, а он в ответ с пафосом: «История нас рассудит». И бросил трубку. Вот такая история.
— Так что, он действительно был центральной фигурой?
— Да, окончательный замысел переворота созрел у него на даче. Мозговой центр — Крючков, Язов, Шенин, Пуго.
— А остальные?
— Янаев — пешка, которую решили использовать, чтобы перевороту придать видимость законности. Павлов — трус. Как только его втянули, он тут же ударился в запой. Стародубцев — человек в заговоре случайный.
Вот так группа безответственных и бесцветных людей бросила страну в пучину хаоса, на грань гражданской войны…
Мы вылетели в Москву дополнительным рейсом на Ту-134, который специально выделил Василий Бабаскин, так как с билетами оказалось трудно в результате крайне тревожно складывающейся ситуации. Конечно, в голове теснились самые беспокойные мысли: что? как? в какой степени? И вот, подлетая к столице, видим жутковатую картину: все дороги, насколько они просматривались с высоты, были забиты военной техникой. Внутри у меня похолодело. Я, честно говоря, в таком впечатляющем количестве ее никогда не видел. Ну разве что только в кино. А тут, внизу, танки, бронетранспортеры, крытые брезентом грузовики, полевые радиостанции двигались едва ли не впритык друг к другу, напоминая гигантских ползущих по земле змей.
В аэропорту «Внуково» меня встречала машина нашего Верховного Совета, водитель которой — Иван Дмитриевич — держался собранно и деловито. Я еще больше, помнится, удивился, когда увидел, что нас всюду свободно пропускают. А Иван Дмитриевич по пути рассказал, как московский люд выражал свое отношение к происходящим событиям. Увидев цековскую машину с номером «МОС» у аэропорта, какие-то парни в момент вывернули на ее колесах ниппеля и спустили весь воздух. Нашу машину не тронули — номер у нее был не цековский, да еще и эмблема — российский флажок на переднем стекле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});