Читать интересную книгу Легенда о Вавилоне - Петр Ильинский

Ну а вдруг все написанное — действительно выдумка позднего автора? Правда непонятно, как он смог добиться того, что ему все поверили, но попробуем, не отвлекаясь, довести наш мысленный эксперимент до конца. Может ли поздняя редактура настолько извратить исторические события? Увы, может. Это доказывает исчезновение из истории сведений о реформах Эхнатона в Египте: они были полностью истреблены из культурной памяти. Осталось только несколько бессвязных легенд в поздних сочинениях, которые до открытия Амарнского архива[261] ученые не могли интерпретировать. Но переписать историю древнего Израиля по принципу «Соломон = Эхнатон» или, тем более, «неизвестный = Эхнатон» — слишком большое допущение. В первую очередь потому, что оформление культово-организационной структуры яхвизма, ядром которой стал иерусалимский Храм, библейский текст возводит к самому Соломону. И постепенно «храмовый яхвизм» стал главным, а в итоге единственным культом иудейского народа.

Подобные трансформации культа, связанные с централизацией государственной и духовной жизни общества, не раз имели место в истории человечества. Как правило, они успешны именно в тех случаях, когда используется накопленное обществом духовное наследство, т. е. когда их начинают не на пустом месте. В противоположность этому радикальные перемены, даже если на них удается настоять на протяжении значительного времени (и обычно с применением жестких насильственных мер), чаще всего бесследно исчезают из духовной памяти — и тем окончательней, чем менее приятна социуму память о времени их торжества. Тем скорей и сильней общество хочет забыть о былых потрясениях[262].

После образования государства под него необходимо подвести какой-либо идеологический фундамент. Подобный феномен прекрасно известен истории. То, что высшая власть (царственность) возникает не сама по себе, а является даром небес, людям было очевидно давно[263]. Формализация этого в древневосточном мире проходила по-разному. Выделяют два наиболее отличных способа — египетский и месопотамский. Согласно первому, фараон обожествлялся и входил в небесный пантеон. Во втором же случае, более демократическом, правитель рассматривался в качестве слуги богов, которые вручили ему «мандат на правление»[264] и могли при надобности его отобрать. Древнееврейское понятие царственности трудно отнести к одному из этих типов, скорее всего потому, что иудейская монархия во времена Соломона находилась еще в самой начальной стадии развития. Поэтому и отношения с Богом (как, кстати, и с правителем) были у евреев несколько более близкие, почти домашние. Оттого и рассматривать реформу Соломона надо с этих позиций.

Особенно распространенным в домонотеистические времена был такой вариант: главным богом становился родовой, городской или национальный бог вождя-победителя. Подобная парадигма произошла, судя по всему, с вавилонским Мардуком. Соломон тоже построил храм не какому-то изобретенному им богу и вовсе не тому Богу, которого, по замыслу некоторых ученых, иудеям еще предстояло изобрести, а тому бесплотному Господу (YHWH, יהוה), службу коему отправляли в святилище Силома (Шилома или, точнее, Шило) и которому особенно поклонялись люди окрест живущего племени Ефремова (Эфраимова) — племени Самуила и Давида. Нечего и говорить, что волею именно этого Бога разочаровавшийся в Сауле Самуил помазал Давида на царство и, что важнее, именно Он неоднократно спасал Давида в ходе невероятных приключений, выпавших на долю самого знаменитого из царей израильских — арфиста и псалмопевца Господня. Именно YHWH привел Давидидов на иерусалимский престол — потому и Храм был выстроен Ему.

Иной радикальной теорией du jour, упомянутой уже несколько раз, является мнение о возникновении яхвистской религии — настоящего монотеизма — лишь в VIII в. В качестве его основателей называют древнейших пророков: Илию, Елисея, Амоса и Осию. Согласно этой версии представители названного течения пришли к власти в конце VII в. до н.э. и в течение правления царя-реформатора Иосии полностью переписали под себя всю библейскую историю, которая, таким образом, отражает события именно VIII–VII вв. до н.э. Поэтому о какой-либо более ранней иудейской истории и говорить нельзя.

Здесь нам придется вкратце изложить три существующих ныне научных течения в отношении истории древнего Израиля и объяснить, почему мы в дальнейшем будем, с небольшими оговорками, придерживаться так называемого традиционного направления, без особых реверансов в отношении господ модернистов и иже с ними. Для начала напомним, что традиционная библейская хронология, скорректированная учеными XIX–XX вв., выглядит так: XIII в. до н.э. — Исход, конец XIII — конец XI в. — время Судей, последняя четверть XI в. — 931/930 г. — монархия Саула, Давида и Соломона, далее разделяющаяся на северное, Израильское, царство (погибло в 722–720 гг. до н.э.) и южное, Иудейское (перестало существовать в 587/6 г. до н.э.).

Ревизионистских групп в общей сложности две[265]. Первая группа, «минималисты», настаивает на очень позднем времени создания библейских текстов и поэтому на их малой историчности. Они считают, что яхвизм был разработан в VIII–VII вв. до н.э., уже после падения Израиля, что почти все священные тексты были записаны в вавилонском пленении или даже в персидский период, а поэтому историю древнейшей Иудеи вовсе не обсуждают, считая ее несуществующей. Еще есть «умеренные минималисты», желающие всего лишь частичной ревизии библейской истории в пользу неисторичности Исхода, автохтонного возникновения древнееврейской нации (не пришедшей откуда-либо, а всегда жившей в Палестине), и невозможности существования объединенной державы Давидидов в X в. до н.э. Как следствие, они отсчитывают начало еврейской государственности с IX в. до н.э. и полагают, что северное, Израильское царство сформировалось раньше южного, Иудейского{50}.

Безусловно, VII в. до н.э., как мы увидим чуть позже, был исключительно важным периодом для формирования библейского канона, но кажется очень маловероятным, что текст, который в ближайшие годы сумел пережить величайшие политические потрясения (а значит, почитавшийся священнейшим и драгоценнейшим), не насчитывал уже нескольких столетий, не был неотъемлемой частью национальной традиции. В этот период была создана лишь еще одна версия событий, хорошо известных древним иудеям. Ее автор, без сомнения, опирался (и неоднократно ссылался!) на документы более древние, а также на весьма прочную устную традицию и в смысле фактическом, на наш взгляд, ничего особенного не выдумывал[266], хотя, конечно, анализировал и интерпретировал свою повесть на современный ему лад.

Например, деяния израильских, и особенно иудейских[267] царей, описанные в 3-й и 4-й Книгах Царств, представляют собой первую экклесиастическую, теологическую историю, т. е. историю, написанную с религиозных, яхвистских позиций. Не стоит упрекать ее за умолчание о каких-то событиях и отсутствие ассиро-вавилонской хроникальной бесстрастности. С нашей точки зрения, даже пропустив в своем изложении нечто, кажущееся современным историкам исключительно важным, библейский летописец создал труд выдающийся — первую концептуальную историю человечества. Не хронику, не летопись в прямом смысле слова, а именно Историю. Он первым задумался над прошлым, возможно, вглядываясь в сухие строки царских анналов, составленных его предшественниками. Задумался не над каким-либо одним эпохальным событием, как древние шумеры, а над их течением и попытался установить закономерность. Именно поэтому сочинитель-девторономист (Dtr) и стал отбирать материал, разделяя его по степени философской важности. Автор иудео-израильской истории IX–VII вв. до н.э. и есть первый настоящий историк человечества, а не столь уважаемый нами Геродот. Историк — это тот, кто сначала собирает, а потом отбирает. И к тому же анализирует и делает выводы[268].

Какой бы могла быть хроникерская, стандартизированная история Израиля, отчасти демонстрируют ассирийские и вавилонские анналы — читать их сухие отчеты весьма скучно. Один из напрашивающихся выводов — субъективная, индивидуальная история много долговечнее, живее истории официальной. Любой историк, имеющий точку зрения, какую-то концепцию (пусть даже отчасти подгоняющий под нее известные ему факты), как правило, выстраивает здание, заметно превосходящее прочностью и объемностью одностороннюю серую плоскость бюрократа-анналиста. Естественно, это не относится к работам полностью заказным или лживым — в реальности, тоже официозным. Интересно, что их авторы всегда жаждут, хотя бы внешне, сымитировать труды классические — работы не всегда совершенные, но субъективно-честные, в отличие от произведений намеренно фальсификаторских. Карикатурные тени изготовителей таких псевдоученых подлогов, из века в век тщетно пытающиеся заполнить страницы мировой историографии, являют собой жалкую пародию на творческую индивидуальность.