Рядом с бортом негоцианта расцвело множество белых фонтанчиков — суда сблизились на расстояние выстрела. С торгового корабля послышались громкие проклятия и крики боли. Стрелы и пули начали находить цели. Жертва еще пыталась маневрировать, но парус безвольно повис, потеряв ветер.
Приближалась неотвратимая развязка.
Ах, все демоны моря!
На палубе торгаша сверкали алебарды и доспехи стражи. Но отворачивать было поздно.
Глухой деревянный стук и протяжный скрип возвестили о том, что суда, наконец, сошлись.
Оба штурмовых мостика почти одновременно упали на палубу торговца, и пираты во главе с Йунусом ринулись в бой.
Десятки одержимых неукротимой жаждой наживы морских чертей ринулись на палубу купца. Несколько пиратов упали, сраженные выстрелами, но это были последние выстрелы.
Прежде чем торгаши опомнились, стая дико визжащих корсаров с топорами, ножами и пистолетами в руках уже вторглась на их палубу, сея опустошение среди столпившихся солдат охраны, которые теперь не могли ни стрелять, ни толком применить свои пики и алебарды с длинными древками.
Шеренги солдат хотя и не подавались под этими безумными наскоками, но с боков напирали другие пираты, беспорядочная свалка вскоре сменилась организованным наступлением. Пираты постепенно теснили матросов и солдат. Некоторые, видя всю бесполезность сопротивления, бросили палаши, показывая, что желают сдаться — иногда это спасало от смерти. Ничего не поделаешь — таков закон абордажа: драка идет до последнего сдавшегося…
Яростные атаки шаг за шагом теснили матросов, все чаще морским разбойникам приходилось переступать через очередного упавшего моряка, сраженного их клинками.
Дымящаяся кровь залила палубу, сапоги скользили, заставляя предательски открываться ударам вражеских сабель.
Йунус выдернул клинок из тела очередного противника, приготовившись к новому поединку, однако его никто не атаковал. Быстро оглядевшись по сторонам, он увидел, что бой практически закончен. От команды захваченного судна оставалось меньше половины. Его парни прижали побежденных к борту.
Спрыгнув с носовой надстройки на палубу, Морриганх заревел во всю глотку:
— Эй, вы, стоять! Мы победили!
Голос Рагир подействовал на всех отрезвляюще.
— Бросьте оружие, — обратился Ар-Рагир к эгерийским матросам.
Звякнули упавшие клинки.
— Вы хорошо сражались, а я уважаю храбрость. Поэтому останетесь живы.
Оружие — аркебузы, пистолеты, сабли, алебарды и топоры, ножи и стилеты лежали грудой посреди палубы, а команда — отдельно офицеры, отдельно матросы, отдельно пассажиры — была построена в три шеренги, как полагалось по неписанному кодексу Изумрудного моря.
Капитан, низенький смуглый толстяк с седеющей бородой, опираясь на свою шпагу, взирал исподлобья на Рагира, бессознательно копируя выражение лица мученика в руках язычников.
И когда Рагир, остановившись перед ним, с усмешкой протянул руку, тот, выругавшись, вырвал шпагу из ножен и, ухватив клинок обеими руками, плашмя ударил им об колено, чтоб не досталась врагу. Однако не вышло — клинок даже не согнулся.
Рагир громко рассмеялся.
— Это не так делается, — заметил он. — Дай сюда, идальго!
Эгериец, сгорая от стыда и гнева, отпустил клинок, дрожащими руками отцепил серебряные, украшенные гравировкой ножны и бросил их перед собой. Рагир их на лету подхватил, вставил шпагу до половины и без видимого усилия согнул ее кольцом перед лицом капитана. Треск лопающейся стали — и сломанная шпага покатилась по палубе, блеснув в лучах заходящего солнца.
— Вот так надо, — улыбнулся пират.
— Спасибо, сеньор… — растерянно пробормотал эгериец.
* * *
Старший офицер «Сына Смерти» и правая рука знаменитого Рагира Морриганха шел по улицам Давенхафена — столицы одной из двух колоний Фрисландской Ганзы в Изумрудном море, уже полгода бывшей портом, где Рагир сбывал добычу, и где отдыхали его люди после рейдов.
С ним вежливо раскланивались солидные трактирщики в колпаках и жилетах, стоявшие на порогах чистеньких белых заведений под черепицей, а аккуратные девицы вежливо обращались к нему, не желает ли «баас Юс» отдохнуть в их обществе — все чинно, как и в любом городишке самой Ганзы.
Но сейчас танисец шел не веселиться, а по некоему важному делу, суть которого была в холщевом свертке у него под мышкой.
Выйдя на окраину Давенхафена, Йунус приблизился к обширной усадьбе, откуда доносился грохот молота и несло дымом.
Подойдя, ударил висевшим кованым билом в хитро изогнутую бронзовую пластину у ворот, и она зазвенела, запела долгим звоном.
— Друг Йунус, давно не видел! — Громадный мужчина, в котором белые волосы изобличали потомка нордландцев, большой горбатый нос — арбоннца, а покрытые старыми ожогами руки — кузнеца, заключил пирата в объятия. — По делам пришел или как? Лилиана, тащи выпивку, свинину…
Молодая мулатка, согнав с колен белоголового мальчишку лет трех, унеслась выполнять мужнину волю.
— Благодарю, — осушил поднесенный стакан вина пират. — Но я ведь по делу. Взгляни-ка, мастер, — он развернул холст и протянул Ларсу обломок капитанской шпаги. — Что ты насчет этого скажешь?
— Ну, что сказать, — повертев сломанное оружие, сообщил кузнец, пожимая плечами. — Клинок толеттской ковки, клеймо, правда, не припомню, но с тремя крестами, значит, вроде как лучший мастер, королевскими интендантами аттестованный. Закалка отличная, воздушная — не конная, пожалуй, а в ветровом колодце… Ты разницу-то разумеешь, моряк?
Йунус кивнул. Он хорошо помнил, как в детстве отец совал только что откованный, ярко полыхающий клинок в стальную «лапу» с рукоятью, обмазанной обожженной глиной, и десятилетний Йунус, надевая толстую кожаную рукавицу, хватал саблю или ятаган, вскакивал на коня и мчался что есть сил, высоко подняв над головой пышущее жаром оружие, дабы придать ему наилучшую для булата закалку.
— Так что оружие доброе… было. А вот дураку досталось — это ж как надо было ухитриться, чтобы его сломать-то? Не иначе в мачту или в фальшборт вогнать, да еще сверху алебардой или секирой рубануть. Вот тоже еще: нет, чтобы по дурной голове врезать — добрую шпагу испортили.
Кузнец сокрушенно покачал головой.
— Ну чего еще? Эфес само собой снять не штука, а вот перековывать пользы нет, потому как твердости уже не будет, отпустит закалку-то. Но могу выточить острие на камне точильном — будет тебе добрый кортик или ландскнетточка. Пару золотых всего возьму, а за готовый-то куда больше сдерут. Ну так как? Если эфес мне отдашь, даром сделаю!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});