Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кивнув, он вышел через раздвижную дверь и исчез в коридоре, ведшем в его собственные покои.
Закрывая дверь, Ань Мень улыбалась. Для человека, которого миллионы подданных считали богом, ее брат в самом деле был очень гуманным.
Сэр Алан Бойнтон сразу же после ланча в клубе направился в инвестиционный банк, директором которого он являлся, чтобы принять участие в собрании совета директоров. Он ожидал, что заседание продлится большую часть дня, поэтому сказал своему руководителю клерков, что не вернется в офис. Однако к его большому удивлению обсуждались обычные незначительные вопросы, и собрание завершилось гораздо раньше, чем он ожидал.
Он уже отпустил кучера и экипаж, и вдруг решил, что работать больше не стоит. Только изредка он позволял себе расслабиться, однако сегодня никаких неотложных дел не было, а документы на столе могут подождать до завтра. Поэтому он решил отправиться домой и доставить себе удовольствие провести остаток дня в библиотеке, полной книг, на чтение которых никогда не было времени.
Он двинулся стремительной походкой, свежий воздух и солнце подняли настроение и привели его в радостное расположение духа, когда он достиг Белгравии.
Дворецкий оторопел, увидев его.
— Дамы отправились в магазин за покупками, сэр Алан, — сообщил он. — Уверен, они остались бы дома, если бы знали, что сегодня вы придете раньше.
— Ничего.
— Мисс Элизабет и мисс Ву-лин наверху с репетитором. Мне сообщить им о вашем приходе?
— Нет, пожалуйста не мешай им. Я позабочусь о себе сам, благодарю.
Алан прошел в библиотеку, подошел к увлажнителю воздуха, затем достал вест-индскую сигару, которую осторожно зажег, подойдя к полкам, поднимавшимся от пола до потолка, выбрал эссе Томаса Карлейля, затем устроился на кожаном диване, так что солнечный свет струился поверх его плеча.
Наслаждаясь тонким табаком, он принялся листать том в кожаном переплете, отыскивая в эссе интересные места. Говорили, что Карлейль слыл одним из самых проницательных литераторов эпохи, однако Алану его творчество было незнакомо. Он пропустил очерк о Гете, так как не читал произведений немецкого поэта, и продолжил листать страницы.
Внезапно Алан замер, услышав за диваном стук, за которым послышался странный посторонний шум. Вскочив на ноги, он увидел Джулиана и Дэвида, вокруг которых лежали алфавитные кубики и которые безуспешно пытались сдержать смех. Значит дети пользовались его библиотекой как комнатой для игр!
Перед Аланом стоял выбор. Он мог позвонить слуге и выпроводить детей, или же взять книгу и продолжить чтение в гостиной или в спальне. Он избрал третий вариант, решив не выгонять из библиотеки побочного сына-полукитайца Чарльза, существование которого отказывался признавать. Поэтому он снова уселся на прежнем месте и принялся читать очерк о Гете.
Стук возобновился, и дети, которых не подвергли наказанию, принялись громко смеяться.
Алан, пока мог терпеть, не вмешивался. Однако невозможно было сосредоточиться на глубокой и изобретательной прозе Карлейля. Оставив последние попытки продолжать чтение, он поставил книгу на полку, но не смог удержаться, чтобы не обратить внимание на малышей, старательно строивших что-то из кубиков.
«Джулиан, — подумал он, — отличный мальчик. Высокий для своего возраста, с открытым взглядом Рейкхелла и решительным подбородком. Точная копия Джонатана. Как приятно будет принять пополнение, когда он займет ожидающее его место в компании «Рейкхелл и Бойнтон».
Рядом никого не было. Никто не видел, что он делал, и Алан, не в силах справиться с искушением, заметил, что изучает Дэвида, впервые внимательно оглядывая его.
Мальчик был крепким, правильного телосложения, каким был в свое время Чарльз. И, казалось, он обладал живым умом. Джулиан старался сложить из кубиков свое имя, и Дэвид, который был для этого слишком мал, старался ему помочь.
— Л — Л, — выкрикнул он.
Старший мальчик презрительно сказал:
— Это «И».
Дэвид помолчал некоторое время.
— И — И, — сказал, внимательно рассматривая кубик.
Алан неохотно одобрил.
Заметив, что его внимательно изучают, Дэвид повернулся и поднял глаза на Алана.
Потрясенный Алан открыл рот от удивления. Глаза, пристально смотревшие на него, были глазами Чарльза.
Он узнал бы их повсюду.
Полчаса спустя, когда Джессика и Руфь вернулись из магазина, у двери их встретил расстроенный дворецкий.
— Миледи, миссис Бойнтон, я ничего не мог поделать, чтобы не допустить этого! Я — мне так неудобно…
— В чем дело, Перкинс? — спросила Джессика.
— Сэр Алан неожиданно вернулся домой и сразу же прошел в библиотеку. — Я — я забыл в тот момент, что там играли двое мальчиков. — Я — я не посмел приблизиться к комнате!
Джессика и Руфь с тревогой взглянули друг на друга, затем, приподняв юбки, бегом бросились вверх по лестнице на третий этаж. Когда они подошли к двери, то расслышали серьезный голос Алана:
— Найди «В», Дэвид. Это средняя буква твоего имени. Нет, Джулиан, не показывай ему. Пусть он сам сложит свое имя.
Дэвид с восторгом поднял кубик.
— В, — закричал он.
— Молодец!
Сэр Алан заметил обеих женщин, стоявших рядом на пороге.
От изумления они раскрыли рты, они увидели то, чего в жизни не ожидали увидеть. Алан, стоя на четвереньках, играл с Дэвидом!
— А, вот и вы, — спокойно проговорил Алан. — Руфь, ты и Чарльз поступите мудро, если по всем правилам оформите усыновление Дэвида. Немедленно. Это совершенно безболезненно, а наш адвокат уладит все формальности. В таком случае его законнорожденность никогда не будет поставлена под сомнение.
Они продолжали пристально смотреть на него. Наконец Джессика сказала:
— Алан, я пыталась объяснить тебе перед приездом Чарльза, что Дэвид уже официально усыновлен им и также крещен.
— О, отлично, в таком случае все в порядке, не так ли? — сказал Алан, затем повернулся обратно к малышу.
— А теперь найди букву «И», Дэвид. Нет, не ищи за него, Джулиан. Букву «И» так легко найти, Дэвид. Помнишь? Ага, вот она. Молодец!
Радостные вопли малышей, перемеживающиеся с гулким смехом Алана, доносились до обеих женщин, следовавших по коридору. Когда Джессика и Руфь посмотрели друг на друга, на лицах обеих были улыбки, а в глазах стояли слезы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ненастная погода и сильные встречные ветры задержали продвижение «Лайцзе-лу» по Тихому океану, и хотя Джонатан задержался в Гонолулу на Сандвичевых островах не дольше, чем требовалось для пополнения запасов фруктов, мяса и воды, он отставал от графика на целых шесть недель. Когда он пересек Южно-Китайское море и вошел в дельту реки Жемчужной, прошло четыре с половиной месяца с момента отплытия из Нью-Лондона.
Джонатан пытался объяснить задержку фатализмом профессионального моряка, но к досаде примешивалось дурное предчувствие. Если он приплыл слишком поздно и Лайцзе-лу уже замужем за генерал-губернатором Макао, то этого он никогда себе не простит.
Медленно продвигаясь вверх по направлению к Вампу, Джонатан отмечал существенные перемены в знакомой местности. Когда два года назад он отплывал домой, эти места выглядели мирными, а теперь множество китайских военных джонок стояли на якоре. Эти странные и неуклюжие суда, с высокой кормой, торчащим носом и скрепленными рейками парусами непостижимым образом были пригодны для плавания как транспортное торговое средство, почти не уступали западным бригам и шхунам. Однако, как военные суда они абсолютно не отвечали требованиям. Поблескивая недавно нанесенным слоем черного лака, каждая из джонок имела нарисованное на носу изображение огромного человеческого глаза для устрашения злых духов, а также для предугадывания намерений врага. Развешенное на оснащении джонок белье для просушки, также мало способствовало восприятию их как боевых судов.
Но более всего неспособность джонок противостоять современному западному морскому флоту демонстрировало их вооружение, состоявшее всего лишь из двух пушек — одной на носу, а второй на корме. Эти пушки были настолько древними, что Джонатан лишь однажды видел нечто подобное. Та пушка стояла в качестве украшения в парке Нью-Лондона, и отец рассказывал ему, тогда ребенку, что эту пушку привезли переселенцы из Англии около двухсот лет назад, но в действительности ее изготовили в начале 1500-х годов. Некоторые пушки, установленные на джонках, покрывал такой толстый слой ржавчины, что они уже совершенно не годились для стрельбы, а те, что выглядели чистыми, у всякого, кто знает толк в орудиях, вызывали серьезные опасения, что они взорвутся при первом же выстреле.
Посмотрев на джонки и их вооружение, Хомер Эллисон рассмеялся, вслед за ним и Илайджа Уилбор.