— Я вообще на физмат собираюсь, — сказал он.
— Ну и что? Как говорил великий русский писатель Чехов, в человеке все должно быть прекрасно — и бицепсы, и трицепсы, и трицератопсы.
— Но, Василий Иванович, трицератопс — это же не…
— Я знаю, Макаров, знаю, — сказал я. — Потому что я — гармонично развитая личность, и Чехова читал, и трицератопса от велоцираптора отличу, и подтянуться могу в рамках норматива.
Ничуть не убежденный Макаров вернулся в строй, и я позвал к снаряду следующего. У этого-то никаких проблем с подтягиванием возникнуть не должно.
Я следил за сдачей зачета, машинально выставляя отметки в журнале, а сам мысленно еще раз прокручивал в голове вчерашний разговор с майором. В том, что он меня лечил, у меня никаких сомнений не было, в конце концов, врать — это его профессия.
Хотелось бы только понять, сколько в его словах было правды и была ли она вообще.
Вот адрес автосервиса он мне подсказал, это да. Ну, как автосервиса… Сидели какие-то умельцы в гаражах, гайки крутили, чинили чего-то там, говорят, неплохо у них получалось. Сегодня после работы к ним зайду, посмотрю, что к чему, глядишь, о чем-то и договоримся.
Но вот все остальное из сказанного майором вызывало куда больше сомнений. Эффект бабочки не работает, но при этом в КГБ есть целый отдел, который следит за тем, как он не работает.
Изменить будущее можно только целенаправленно приложив к этому максимум усилий и точно угадав момент? А если я сейчас, допустим, какого-нибудь условного Стива Джобса найду и гараж ему сожгу, на сколько лет назад это индустрию откинет? Или, наоборот, отловлю в темном углу Билла Гейтса и концепцию «семерки» ему расскажу? Вряд ли это такие мелочи, которые ни на что не влияют.
И вообще, концепция «пусть все идет, как идет» мне не слишком нравилась. Понятно, что глобальные перемены могут привести к каким угодно результатам, и спрогнозировать их невозможно, но почему бы не попытаться улучшить этот мир хотя бы по мелочи? Взять хотя бы Чикатило, которого в восемьдесят девятом, насколько я помню, еще не поймали. Неужели из всего этого потока провальней никто не рассказал специалистам из отдела Х о том, кем на самом деле является этот кровавый маньяк? И если рассказал, то почему они ничего не предпринимают? Ведь несколько десятков жизней же можно было спасти. Да и сейчас еще можно, хотя уже значительно меньше…
Нет, рассказ майора был похож на какую-то байку для отвлечения внимания и серьезной критики он не выдерживал. Вряд ли танк-бронепоезд сойдет с рельсов, если из одного из пассажирских вагонов выкинуть несколько мешков балласта.
Я вот, например, убил семь человек, которых не должен был убивать, и остановить меня этот их пресловутый отдел Х даже не пытался. Или тот, кто был бы на моем месте, если бы я сюда не провалился, тоже бы их поубивал, и я просто следую его курсу? Тимур ведь, в конце концов, это его знакомый, а не мой.
Может быть, на самом деле у меня нет никакой свободы воли, и я просто следую уже проложенному для меня курсу, и то, что я принимаю решения сам — это только иллюзия?
Эта мысль мне не понравилась. С другой стороны, все это касалось очень сложных и непривычных для меня материй. Как мог бы сказать мой старик-отец, без поллитры не разберешься…
Утром за мной не следили. Я шел на работу пешком и тщательно контролировал окружение, но потенциального хвоста так и не обнаружил. Что это, обычная беспечность, дефицит кадров или уверенность, что я в любом случае никуда от них не денусь? Или у них есть агенты в школе? Кто-то из моих коллег на самом деле был внедрен сюда в то же время, как Сашка поселился в моем подъезде? Но чего ради это все? Я ведь не политик, не ученый, не деятель шоу-бизнеса, я — всего лишь обычный физрук, рядовой суслик пустыни мироздания, по которой катит свои гусеницы бронепоезд истории…
Я принял все зачеты, заполнил все положенные бумажки и уже часа в четыре ушел с работы и направился к умельцам в гаражи. Услышав описание проблем, они сочувственно поцокали языками, сказали, что могли бы взяться за кузовные работы, но запчастей нет, краски нет, стекол нет, есть только старый комплект почти лысой всесезонной резины, который они готовы уступить мне по сходной цене. Поскольку это решало хотя бы вопрос дальнейшей транспортировки «ласточки», мы ударили по рукам, и они обещали заменить мне колеса уже завтра, прямо у подъезда и без непосредственного моего участия.
Сашка, похоже, ждал моего возвращения, глядя в окно, потому что заявился минут через пять после того, как я снял уличную обувь. В руках у него был внушительных размеров пакет.
— Опросник, — сказал он, вываливая передо мной бухгалтерскую книгу объемом примерно с телефонный справочник Нью-Йорка. — Некоторые пункты могут показаться тебе странными, но отнесись к ним со всей серьезностью, ладно?
— Обязательно, — сказал я.
— Если чего не знаешь, так и пиши, — посоветовал он. — От себя ничего придумывать не стоит.
— Так и сделаю.
— И помни главное, — он постучал по талмуду толстым указательным пальцем. — Либо вот это, либо несколько десятков часов допроса в компании моих неприветливых коллег. Считай, что тебе вообще крупно повезло, многим твоим товарищам по несчастью такой альтернативы не предоставляют.
— А мне за что такая радость?
— Ну, ты вроде как свой, — сказал Сашка. — Офицер, наверняка отличник боевой и политической подготовки, а также честный советский педагог. Вдобавок, я за тебя поручился.
— Спасибо, — сказал я. — Фото принес?
— Да, — он положил передо мной папку раз в двадцать тоньше, чем опросник. — Зрелище, конечно, то еще, но думаю, что ты и не такое видел. Особенно если вспомнить, что ты все это и сделал.
— Угу, — я быстро пролистал фотки из милицейского отчета и убедился, что моя вчерашняя догадка была правильной. Типа в костюме на изображениях не было. «Вальтера» с глушителем, соответственно, тоже.
О чем я майору незамедлительно и сообщил.
— Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд, — сказал Сашка. — Красным флагом они машут и усами шевелят. Значит, говоришь, изначально ты его в этой компании не заметил?
— Изначально его там и не было, — сказал я. — Такого трудно не заметить. Он не вписывался в общую физиогномическую картину группы.
— Ну, мало ли, кто куда не вписывался, к хренам, — сказал Сашка. — Бывают в жизни и более странные альянсы. А не мог он, допустим, в сортир отлучиться, пока вы там беседовали? А потом уже на звуки стрельбы прибежал?
— В сортир с пистолетом?
— Я со своим даже сплю, мне так спокойнее, — сообщил Сашка. — Жена сначала ворчала, а потом привыкла. И хранит под подушкой запасной магазин.
— Свет на улице нигде не горел.
— А он тайно, не афишируя намерений, — предположил Сашка. — Или сортир у них вообще не электрифицирован, к хренам.
— Ну, допустим, — сказал я, хотя и точно знал, что не ошибаюсь. Не мог я его пропустить. — А куда он потом делся?
— Уполз, — сказал Сашка. — И пистолет с собой прихватил. Куда ты ему стрельнул-то?
— В плечо.
— Ну, вот видишь…
— А потом в голову.
— Это сложнее, — согласился Сашка. — Но бывают и не такие чудеса. Типа, пуля скользнула по кости и срикошетила к хренам. Вид у раны страшный, но мозг не задет. Да и сколько там того мозга-то? Ты просто не обратил внимания в запарке.
— Я его обыскал, — сказал я. — И рассмотрел довольно внимательно, учитывая обстоятельства.
— Почему именно его?
— Потому что он не вписывался, — сказал я.
— Нашел что-нибудь?
— Нет.
— Ни паспорта, ни, сука, списка жертв?
— Дилетант, наверное.
— Чапай, прости, я не могу не спросить. А этот седьмой, он, вообще, сука, был? Ты меня не мистифицируешь с какой-нибудь непонятной мне целью?
— На кой черт мне на себя просто так лишнего жмура вешать?
— Так ты ничего и не вешаешь. Нет тела — нет дела, как говорится.
— Ладно, — я пошуршал среди разложенных на столе фотографий, нашел нужную и ткнул пальцем в ее фрагмент. — Вот это пятно крови осталось от него. Здесь он лежал.