Читать интересную книгу Венценосный раб - Евгений Маурин

И вот одно за другим стали доходить страшные известия. Генеральные Штаты, созванные в 1789 году королем для урегулирования дел в королевстве, отказались разойтись, когда этого потребовало правительство, почуявшее опасность в настроении депутатов. 17 июня они самовольно превратились в Национальное Собрание. 14 июля народ взял приступом и разрушил Бастилию – государственную тюрьму, державшую в своих стенах массу жертв тирании. 4 августа Национальное Собрание опубликовало «Декларацию прав человека», твердо устанавливавшую незыблемые основы свободы, братства и равенства.

Король Людовик XVI, его двор и аристократия трепетали. Король уже был фактическим пленником в руках нации. Кровавое марево надвигалось на знать. Шатко держались на плечах головы тех, кто ряд столетий играл головами народа. Наступил час расплаты.

1790 год застал нас на пути в Цвейнбрюкен, где правил известный своим распутством герцог Карл II. Адель жадно прислушивалась теперь к рассказам о творившемся на родине, и ее глаза вспыхивали злобным блеском, когда она узнавала о все ширившемся неистовстве парижской черни. Кровью пахло от этих рассказов, и ноздри Адели широко раздувались, словно улавливая этот возбуждающий, пряный запах. И с какой страстью говорила она о том, что надо бить, давить, крушить тиранов.

Конечно, это было нелогично: ведь Адель всю жизнь цвела милостью этих «тиранов», и женщины, подобные ей, сыграли немалую роль в создании ненормальных социальных условий.

Но, во-первых, Адель была женщиной, а от женщины не приходится требовать логики. Во-вторых, в ней главным образом говорила личная злоба на этих тиранов, которые не хотят позволить любовнице обманывать себя. Будь Адель в этот момент обожаемой подругой хотя бы того же Густава Шведского, она громила бы «подлую чернь, осмелившуюся восстать на законного монарха». Но она была отвергнута, она старела, не успев как следует использовать свое былое очарование. Кого же винить? Себя? Женщина на это неспособна. И вот Адель обрушивалась каскадами страстных речей на аристократию и «тиранов». Но это все-таки не мешало ей ехать ко двору герцога Карла П.

IX

Пфальцграфу и герцогу Цвейбрюкенскому Карлу II было в то время сорок четыре года, из которых тридцать были прожиты в непрерывном угождении плотским капризам. Его отец, пфальцграф Фридрих, и дядя, пфальцграф Христиан, также были любителями женщин; таким же был и младший брат Карла, принц Максимилиан Иосиф.

Оба брата были женаты, что, разумеется, не мешало им жить в свое удовольствие. Но в последние годы в Цвейбрюкене было плохо насчет эффектных женщин. Достойные братцы начали уже скучать, как вдруг появилась Гюс.

Как? Аделаида Гюс? Та самая, которая… У Гюс было слишком славное боевое прошлое, чтобы это «которая» не сопровождалось достаточно длинным послужным списком. И нужно ли удивляться, что оба братца одновременно пленились Аделью.

Правда, ей было в то время уже сорок шесть лет. Но я же говорил, что Адель сохранилась на диво. Братцы не знали истинного возраста Адели, а ведь немецкая пословица, гласящая «чего я не знаю, то меня не касается», глубоко права. И герцог Карл, и принц Максимилиан начали наперебой добиваться благоволения Адели.

Это было не так уж трудно. Каждый из соперников быстро достиг желаемых результатов, но каждый при этом был уверен, что счастливчиком является только он.

Случай открыл им глаза. Произошла резкая сцена, но добродушие взяло верх.

– Слушай-ка, брат, – сказал герцог, – не хватает еще, чтобы мы поссорились из-за первой встречной подлой твари. Вот еще! Конечно, общинное владение мне не по вкусу, но почему бы нам не предоставить высказаться судьбе? Давай разыграем Гюс в карты!

Принц согласился, братья уселись за экартэ. Герцог проиграл, судьба указывала, что единоличным хозяином прелестной девицы Гюс быть принцу Максимилиану.

Итак, Адель стала подругой принца Максимилиана. Описывать ее времяпровождение в Цвейбрюкене – значит повторить то, что мне уже не раз приходилось говорить: на склоне пятого десятка Адель не стала благоразумнее. К тому же она быстро увядала. И вот однажды – это было в 1792 году – принц сказал ей, позевывая:

– Кстати, милая моя, не находишь ли ты, что тебе пора на покой?

– Что такое? – крикнула Адель, вскакивая.

– Ну, да… Я нахожу, что ты уже выслужила срок действительной службы и тебе пора в запас. Ангел мой, не вечно же тебе цвести и побеждать! Я недавно разговорился с маркизом ле Ретиф де Ла Бретон. Он рассказывал мне о том, как маркиза де Помпадур ловким шагом избавилась от твоего соперничества. Маркиз уверяет, что он был тогда молоденьким офицером. Господи! Да ведь и Помпадур умерла уже двадцать восемь лет! Значит, тебе никак не меньше пятидесяти теперь, ну, а это – такой возраст, когда женщине подобает думать о душе…

– Негодяй! – закричала Адель, замахиваясь на принца. – Оскорблять беззащитную женщину?

– Что такое? – завизжал перетрусивший принц. – Вы позволяете себе наносить оскорбление принцу крови?

Но Адель развоевалась и безжалостно туфлей отхлестала принца крови по щекам. Еле-еле убежал принц Максимилиан от рассвирепевшей мегеры.

Но не прошло и часа, как явился офицер с пятью солдатами. Без всяких дальних разговоров Адель и меня посадили в экипаж и отправили в путь. Мне хоть позволили захватить свои вещи, а Адель выслали, в чем она была. На границе владений нас ссадили и предоставили нашей судьбе.

Куда было деваться? Что предпринять? Адель должна была сознаться, что ее звезда закатилась. Она была стара, без средств, без друзей, ее роль на жизненной сцене кончилась.

Кое-как добрались мы до ближайшей харчевни и там стали обсуждать свое положение. Одно оставалось нам – вернуться во Францию.

– Да, во Францию! – мрачно сказала Адель, и ее глаза засверкали злобным огоньком. – Кровавый пир царит там теперь, и на этом пиру найдется место и мне! Я упьюсь кровью этих засильников, вырву их внутренности и обмотаю себе шею этим ценным трофеем. Смерть тиранам! Смерть оскорбителям народа! О-о-о! Все свои счеты сведу теперь я с ними!

Мы направились во Францию. Труден был наш путь. Денег у нас почти не было, и не раз нам приходилось преодолевать большие концы пешком, пробираясь Христовым именем. Изредка удавалось разыскать остатки бродячей труппы, и с ней Адель устраивала представления. Но это бывало нечасто, денег приносило мало… Да, труден был наш путь на родину, особенно труден после стольких годов праздности.

Чем ближе мы подвигались к Франции, тем мрачнее и страшнее становились вести, долетавшие до нас. Король Людовик вздумал бежать от взбунтовавшегося народа, его поймали, отвезли обратно в Париж; тут народ признал его лишенным сана за измену нации. Король с семьей был заключен в тюрьму. Это было началом страшного эпилога тиранической трагедии, столько веков уже терзавшей Францию.

Наконец, после мучительного странствования мы добрались до Парижа. Этим кончился переходный период жизни Адели и начался последний – пожалуй, самый страшный – этап ее.

А теперь, милый читатель, я опять отстраняю себя до поры до времени и опять поведу в третьем лице речь о страшных приключениях этой женщины, к которой меня, как каторжника к ядру, приковала злая судьба. В отдельных частях этой правдивой рукописи под названиями «Кровавый пир» и «На обломках трона» я завершу возложенную мною на себя задачу – описание «Приключений девицы Гюс».

Примечания

1

Иоганн Анкарстрем 16 марта 1792 года нанес шведскому королю Густаву III смертельную рану, выстрелив в него из пистолета на костюмированном балу в опере. Причины, толкнувшие Анкарстрема на этот шаг, были как политического (ограничение королем власти знати), так и личного характера. С ними читатели этого романа познакомятся из дальнейшего.

2

Экстерриториальность (или внеземленность) – право коронованных особ и их представителей (посланников и вообще членов посольств) во время пребывания на чужой территории не подлежит действию местных законов и властей. На основании этого права неприкосновенностью пользуется не только личность посланника, но и дом, занимаемый посольством. В прежнее время (до конца XVII века) изъятию из ведомства местной власти подлежал весь квартал, где обитал посланник, что вело ко многим неудобствам и даже опасностям, а потому «право квартала» мало-помалу исчезло. Однако долгое время вопрос о границах применяемости понятия внеземленности оставался спорным, и нередко из-за него происходили обострения международных отношений.

3

Людовик XVI был сыном дофина Людовика, сына короля Людовика XV и Марии Лещинской. После смерти отца (в 1765 г.) и он стал дофином (наследником) Франции, а в 1774 г., после смерти короля-деда – королем.