Глава 9
— Я думал, это будет пикник. Ну, типа хот-доги и бургеры, крошка-картошка, фруктовый салат.
Декстер взял коробку Twinkies и положил ее в тележку.
— И Twinkies.
— Так и есть, — сказала я, снова сверяясь со списком перед тем, как взять с полки четырех долларовую стеклянную банку импортных сушеных томатов.
— Но надо учитывать, что это пикник, организованный моей матерью.
— И?
— И, — говорю я: — Моя мать не готовит.
Он смотрит на меня выжидающе.
— Совсем. Моя мать не готовит совсем.
— Он должна когда-нибудь готовить.
— Неа.
— Все могут сделать омлет, Реми. Это запрограммировано в тебе с рождения, стандартная настройка. Как способность плавать и знание о том, что нельзя мешать соленья с овсянкой. Ты просто знаешь.
— Моя мать, — рассказываю я ему, толкая тележку дальше по проходу, пока он отстает, догоняя меня длинными прыжками: — Даже не любит омлет. Она ест только яйца Бенедикта.
— Это как? — он останавливается, так как его внимание привлекает большое пластиковое водное ружье, выставленное прямо на уровне детских глаз посередине отдела с хлопьями.
— Ты не знаешь, что такое яйца Бенедикта?
— А должен? — спрашивает он, поднимая водное ружье и нажимая спусковой крючок, который издает клик-клик-клик. Он целится им в угол, как снайпер, укрывшись за стендом с консервированной кукурузой.
— Это способ приготовления яиц, очень сложный и причудливый, и для него нужен голландский соус, — говорю я: — И английские маффины.
— Что?
— Английские маффины, — он кладет водное ружье обратно, и мы продолжаем идти.
— Я не могу их есть. Я не могу даже думать о них. По правде, нам надо перестать говорить о них прямо сейчас.
Мы останавливаемся перед специями: моей матери нужно что-то под названием азиатский соус для рыбы. Я всматриваюсь в бутылочки, уже теряя надежду, пока Декстер занят жонглированием упаковок Sweet 'n Low. Ходить по магазинам с ним, как выяснилось, все равно, что таскать за собой ребенка. Он постоянно отвлекается, хватает вещи, и мы берем слишком много ненужных вещей, от которых я планирую избавиться на кассе, пока он не смотрит.
— Ты хочешь сказать, — говорю я, когда замечаю соус для рыбы: — Что можешь съесть целую банку майонеза за один присест, и при этом находишь английские маффины, которые, по сути, просто хлеб, отвратительными?
— Угу.
— Скажи нет маффинам. Я серьезно.
Это заняло у нас вечность. В списке моей матери всего пятнадцать продуктов, но все они особенные: импортный козий сыр, хлеб фокачча, весьма специфичный сорт оливок в красной бутылке, не зеленой. Плюс, был еще новый гриль, который она купила специально для этого случая — самый милый в специальном магазине скобяных товаров, по словам Крис, который не удерживал ее от растрат, как это делала я — плюс новая брендовая мебель для патио (иными словами, где же мы будем сидеть?), итак, моя мать потратила небольшое состояние на то, что планировалось быть простым барбекю на четвертое июля.
Все это было ее идеей. Она работала над книгой, когда они с Доном вернулись с медового месяца, но несколькими днями ранее она появилась в обед полная вдохновения: настоящий американский пикник для всей семьи в честь четвертого июля. Должны прийти Крис и Дженнифер Энн, секретарь Дона — Пэтти, которая была одинокой и несчастной, и разве не будет великолепно, если она начнет встречаться с маминым декоратором Джорджем, которому нужно расслабиться в знак благодарности за весь его упорный труд?
И разве это будет не прекрасный повод для всех познакомиться с моим новым кавалером (здесь я должна согнуться в подобострастной позе) и освятить новое патио и нашу великолепную, удивительную и прекрасную совместную жизнь в качестве одной семьи?
О, да. Будет. Конечно.
— Что? — теперь Декстер встал перед тележкой, которую я толкала все быстрее и быстрее, пока все эти стрессовые мысли наполняли мою голову. Она ударила его в живот, из-за чего он отступил назад и положил на нее руки, толкая ее в мою сторону. — Что не так?
— Ничего, — я стараюсь снова повезти тележку. Безуспешно. Он не сдвинулся. — Ты чего?
— Потому что у тебя такое выражение на лице, словно у тебя мозги шевелятся.
— Мило, — говорю я: — Спасибо большое.
— И, — продолжает он: — Ты прикусила губу. Ты так делаешь, когда собираешься войти в суперодержимый, «что если» режим.
Я смотрю на него. Если меня так легко раскусить, загадка, которую легко разгадать, через сколько — две недели? Это было обидно.
— Я в порядке, — холодно отвечаю я.
— Ах! Голос снежной королевы. Что, конечно же, показывает мою правоту.
Он обошел тележку вокруг, держась за края, и встал позади меня, положив свои руки на мои. Он начал толкать и идти по-дурацки, заставляя меня следовать его ритму, и это было так же причудливо, как и смотрелось со стороны, словно ботинки полны камней.
— Что если я тебя опозорю? — сказал он таким тоном, словно развивал теорию, как скажем, в квантовой физике. — Что если я разобью фамильный фарфор? Или буду говорить о твоем нижнем белье?
Я смотрю на него, затем сильнее толкаю тележку, отчего он спотыкается. Но он удерживается, притягивает меня к себе, его пальцы обхватывают мой живот. Затем он наклоняется и шепчет, прямо мне в ухо:
— Что если я поспорю с Доном, прямо за обедом, что съем целую банку сушеных томатов в прикуску с пачкой маргарина? И что если… — здесь он вздыхает, весьма драматично — О, Боже, он это сделает?
Я закрываю лицо ладонью, качаю головой. Ненавижу, когда он заставляет меня смеяться, если я не хочу: это похоже на потерю контроля, словно это совсем не я, самый явный недостаток характера.
— Но ты знаешь, — он все еще шепчет мне в ухо: — Это возможно не произойдет.
— Я тебя ненавижу, — говорю я, а он целует меня в шею, в итоге совсем отпуская тележку.
— Неправда, — повторяет он и начинает идти по проходу, уже отвлеченный огромным стендом с сыром Velveeta в молочном отделе. — Никогда так не будет.
* * *
— Итак, Реми. Я слышала, ты собираешься в Стэнфорд.
Я киваю и улыбаюсь, перекладываю бокал в другую руку и проверяю языком, не осталось ли шпината в зубах. Его нет. Но секретарь Дона, Пэтти, которую я не видела с того слезливого момента на свадьбе, стоит передо мной в ожидании, с большим куском, застрявшим между передними зубами.
— Ну, — говорит она, вытирая лоб салфеткой: — Это прекрасная школа. Ты должно быть взволнованна.
— Да, — отвечаю я. Затем я поднимаю руку, небрежно, и потираю зуб, в надежде, что на подсознательно повторит и поймет намек.