—Ты должна жить, Домиция! — меняясь в лице, выдавил сколот.
— Ради чего? Для кого?
- Ради меня! Я возьму тебя в жены и, как это принято среди людей моего племени, буду самым преданным мужем!
— Уходи! — глухо сказала Домиция. – Оставь меня. Навсегда.
— Но почему?! — воскликнул Лад, с трудом подавляя в себе желание протянуть руку к упавшей на ее лоб пряди.
Домиция не ответила.
— Неужели ты не поняла, что я не могу без тебя. Ты такая хрупкая. Я буду оберегать тебя до самой моей смерти. А когда умру — ты последуешь за мной. Ты ведь так сделаешь, Домиция?
— Нет... — прошептала римлянка.
— И ты не пойдешь со мной на войну, и не будешь рубиться с врагами на равных?..
— Нет!
— И не родишь от меня крепких воинов? — не отступал Лад.
— Нет! Никогда!! — иступлено закричала Домиция и тихо попросила: — Уходи, Скиф. И не смотри на меня так! Ты хороший, сильный, тебя любая девушка полюбит. А я... мое сердце любит другого.
— Того Афинея? — глухо уточнил сколот, и глаза его злобно блеснули.
-Да...
— Этого Феми- стокла? — с трудом выговорил греческое имяЛад.
- Да! — сквозь слезы улыбнулась Домиция.
— А если он умрет?
Римлянка недружелюбно взглянула на сколота, повела плечом, словно отгоняя подобные мысли, и покачала головой:
—Все равно тебе не на что надеяться. Потому, что тогда первой умру я.
—Ты?! — вскричал Лад. — Но я не дам тебе сделать этого!
—А я и не собираюсь у тебя спрашивать! — резко ответила Домиция. — Уходи. Или я позову управляющего.
—А он и так уже здесь! — усмехнулся Лад. — И знаешь, что он сейчас с тобой сделает?
—Что? — удивленно спросила Домиция и вскрикнула от неожиданности.
Лад легко поднял ее на руки и понес к выходу.
— Что ты делаешь? Пусти! — кричала девушка, и Лад даже сквозь полушерстяной хитон чувствовал, как горит ее тело. — Пусти...
— Ты мне сказала никогда, и я говорю – никогда! — решительно ответил Лад, вынося Домицию из дома, где у порога их уже ждала готовая к поездке повозка.
Бережно уложив римлянку на духмяное сено, сколот поправил над ней полог и уверенным голосом, словно всю жизнь проходил в управляющих, приказал пробегавшему мимо рабу:
— Сбегай на кузницу и приведи сюда Эвбулида.
— Какого еще Эвбулида? — не понял раб.
— Да, какого? — бросил подозрительный взгляд на нового управляющего евнух. — Из всех эллинов-рабов в этом имении я знаю лишь одного Афинея!
— Это он и есть, — поняв, что совершил оплошность, ответил Лад и пояснил не сводящему с него глаз Протасию: — В Афинах я был рабом у этого Афинея и до сих пор не могу избавиться от привычки называть его Эвбулидом… Ну, что стоишь? — набросился он на переминающегося с ноги на ногу раба. — Марш выполнять мой приказ!
— А кто же будет тогда работать на кузнице? — забеспокоился евнух, глядя вслед убегающему рабу.
— Это уже твоя забота! — грубо ответил Лад. — Если ты хочешь, чтобы мои четыре пятых были в золоте, а не в меди, то сегодня же пришли сюда приличного кузнеца, а не такого, который только делает вид, что работает, а на самом деле лишь портит заготовки и наносит ущерб нашему господину!
— Вот ты какой, Скил! - удивленно протянул Протасий, глядя на сколота и, не без удовольствия думая, что сэкономит сегодня горсть монет. Разве есть смысл следить за рабом, который с сегодняшнего дня стал господином своего бывшего хозяина?
2. Страх и совесть
Демарх проснулся задолго до рассвета в своем крошечном глинобитном домике на окраине Пергама.
Он долго лежал на сколоченном из грубых досок топчане, глядя невидящими глазами в дочерна закопченный потолок.
Вставать не хотелось. И не потому, что надо было принести из колодца воды и разбудить детей.
Эти два занятия, которые ложились на него каждый раз, когда жена ждала ребенка, всегда были ему в радость. Зачерпывая кувшином воду и неся домой, он с удовольствием глядел на просыпающийся город. А когда поднимал на руки сонных дочерей и сына и, смеясь, наблюдал за тем, как падают их головки ему на плечи, сразу забывались и нищета, и предстоящая на весь день тяжелая работа. Тогда он был вполне счастлив.
Не хотел же он вставать и нарочито медлил, потому что сегодня истекал срок, данный ему Эвдемом.
Слыша, как раздувает огонь в очаге жена, Демарх вздохнул и удобно закинул руки за голову.
Полон Пергам воров, убийц, беглых рабов, с досадой думал он, так нет — подавай Эвдему заговорщиков. Для Эвдема они преступники. А какие же они преступники — носильщик Кабир, купцы Анаксарх, Фархад, Артемидор, ремесленники, воины, да и сам Аристоник? Разве они украли что-нибудь или оскорбили непочтением богов? Да они сами готовы поделиться с другими, чтут богов и особенно Гелиоса, как вряд ли кто еще в Пергаме, а вся их вина в том, что они хотят, чтобы такие, как он, бедные и несчастные люди были счастливы и свободны. И еще — чтобы калиги римских легионеров не загрохотали по улицам Пергама и не топтали земли их вольного царства. Собраться бы с силами сегодня вечером и высказать все свои сомнения Эвдему.
Демарх покачал головой и даже застонал от досады: да разве станет Эвдем слушать об этом? Конечно, размышлял он, этот вельможа спас всю его семью от рабства, и он, Демарх, должен быть благодарен ему за это, и помнить, что поклялся богами слушаться его во всем и не предавать своего всемогущего господина. Но теперь он не мог предать и своих товарищей. Так что же делать? Где выход?..
Демарх знал, что, сломайся он в последнюю минуту, Пергам в эту же ночь лишится своих самых верных защитников. Нет, на это он не пойдет. Но что тогда будет с его несчастной семьей — женой и детьми? Ведь угрозы Эвдема - не пустые обещания.
Он сел, обхватил колени руками. Вспомнил, как вельможа однажды повел его в подвалы своего дворца.
Страх, который он испытал там, снова охватил его. Уже сами проходы подвала, хоть они и были украшены яркими коврами, вызывали желание броситься назад.
Редкие факелы, какие-то хрипы, стоны, словно из-под земли, с каждым шагом только усиливали тягостное ощущение. То и дело он натыкался на странные выступы, делающие проходы еще более узкими. Демарх внезапно налетел на один из них. Эвдем усмехнулся, постучал ладонью по выступу и сказал: "Все, умер. Видишь — ничего не слышно..."
Только тогда Демарх понял, что за стоны и хрипы слышались со всех сторон: каждый выступ, сложенный из массивных серых кирпичей замуровывал живого человека! Ноги его словно приросли к полу, с трудом делал он каждый шаг за идущим, как ни в чем не бывало, Эвдемом. А когда пламя факела высвечивало новый выступ, испуганно обходил его, почти прижимаясь спиной к осклизлой стене.
Ничего более мрачного и жуткого он не видел за всю свою жизнь. Но самое страшное ждало впереди.
Эвдем, отворив одну из железных дверей, прикрикнул на него, чтобы не мешкал, и, когда он остановился в проеме, пораженный тем, что увидел, буквально насильно втолкнул в небольшую комнату с низкими, полукруглыми каменными сводами.
Посередине комнаты, прикованный тяжелыми цепями к потолку, висел окровавленный человек.
Бородатый мужчина — палач, как сразу догадался Демарх, оглянувшись, увидел Эвдема и на немой вопрос вельможи отрицательно покачал головой.
«Жги!» — коротко приказал Эвдем, и Демарх внезапно поймал на себе его пристальный, испытующий взгляд.
Палач приоткрыл дверцу печи, вынул раскаленный докрасна прут и, обойдя мужчину, как бы прикидывая, где ему будет больнее, приложил его плашмя к спине несчастного.
Мужчина дернулся и безумными глазами уставился на своих мучителей. Запахло паленым мясом.
«Ну? — спокойно спросил у него Эвдем. — Тебе и теперь нечего мне сказать?»
«Господин, — завопил пленник. — Я сказал тебе все! Все! Все!»
«Жаль, — покачал головой Эвдем. — Я думал, ты будешь умнее... — И приказал, вопросительно взглянувшему на него палачу: — Поговори-ка теперь с его родственниками, может, хоть это на него подействует!»
Палач угодливо кивнул, сунул прут в печь, подождав немного, вынул его и, убедившись, что он снова стал малиновым, тяжелыми шагами направился к двери, которую Демарх сразу и не заметил.
«Ты не встречал этого человека в лавке Артемидора?» — вывел его из оцепенения Эвдем, кивая на обвисшего на цепях мужчину.
«Нет, — ответил он, стараясь не глядеть на несчастного: — А кто он?»
«Такой же агент, как и ты, только предавший меня и перекинувшийся на сторону заговорщиков!» — с угрозой ответил Эвдем, и Демарх вздрогнул, услышав дикие вопли из приоткрытой двери, за которой исчез палач. Без сомнения, кричали дети и женщина.
«А там мы пытаем его семью, чтобы он лучше понял свою вину передо мной и быстрее разговорился! — объяснил Демарху Эвдем. — Так, значит, ты не знаешь его? Жаль! Тогда пошли наверх, я ведь только для этого и привел тебя сюда!»
Нет, не для этого показал ему вельможа муки несчастного. Эвдем хотел запугать его, показать, что будет с ним и его семьей, если он предаст его или окажется таким же строптивым. И, кажется, добился своего. Тот ужас, который он испытал в том подвале, снова всякий раз охватывал его, едва он слышал голос Эвдема или видел его...