– Не реви, – сказала я, - толку от женских слез мало.
– Не желала я ничего такого… Эдуард сказал, купчина кусманище жирный,ты его в два счета вокруг пальца обведешь, заморочишь, даже в койку идти не понадобится, а придется,так не убудет.
– Родители-то живы?
– Па-а-пенька только.
История ее была до того обыкновенной, что скулы сводило. Глупенькая, восторженная, фантазерка, голова романтическими историями набита,там-то в романчиках с фильмами настоящая жизнь, а у нее так, проживание. Думала, в актерки ей самое то. Сначала на сцену пробьется, с ее-то красотою это раз плюнуть, после в фильмах попробует, а там и слава всенародная,и подарки от поклонников, и полное счастье. Главное ведь протекцию получить, в лицедейсвах это самое главное. Бархатов ей протекцию посулил, но немедленно к делу пристроил, в хорошенькие спутницы, чтоб, значит, флиртом карточных его партнеров развлекала. Ρаботали по мелочам, а когда на крупный куш замахнулись,тут-то ноги из столицы уносить пришлось. Эдуард Милославович, как и она сама, дальше трех верст от Мокошь-града нигде не бывал, о жизни в провинции представление имел простое. Живет там мужичье сиволапое, да купцы-богатеи, народ сплошь темный, простодушный, к столичным хитростям не приученный. Уж они-то с Дульсинеей развернуться. Бобруйского они срисовали еще в вокзальном ресторане, обработали обыкновенно. И все неплохо шло, пока в хоромы барские не явились. Здесь несчастной Дульсинее немедленно дали понять,что она никто и звать ее никак, что-то навроде болонки, пока развлекает, а после пинком под зад. Она бросилась жаловаться «супругу», тот же посоветовал терпеть.
– Тебя под замком держат?
– Все мы тут пленницы, - девица бросила окурок на ковер. - И я,и барыня безумная,и дочери ее. Женскую половину по ночам лучше казематов стерегут. Особенно Анну Гавриловну, она буйная очень, с прислугой дерется, бежать хочет.
– Здесь уже обезумела? В Крыжовене?
– Ну да. Мне сперва обычной девицею показалась. Ну,то есть, я особо не присматривалась. Ну барышня. Нас с Эдуардом гостевать пригласили,так я рядом с нею в санях с вокзала ехала. Она молчала всю дорогу, а как на Гильдейскую улицу завернули, говорит так спокойно: «Беги, пока можешь». Я ей: «Отчего же, барышня Бобруйская? Папенька ваш ангажемент мне в театре посулил». А она…
– Первый припадок при тебе случился?
– При мне, я в гостиной ждала, пока слуги гостевые покои подготовят, Эдуарда-то сразу в пристройку отдельно определили. Сижу, скучаю, вдруг вбегает Анна Гавриловна, глаза безумные, маменька с сестрою за ней, увещевают, она кричит: «Он обещал. Обещал, что Степана не тронет! Вы все мне обещали!» Бряк на пол и в конвульсиях забилась. Тут слуги набежали, унесли горемычную. А Марья Гавриловна передо мною за скандал извинилась.
– Странная семья, - сказала я задумчиво. - И Анну ты больше не видела?
– На следующую ночь из спальни на шум вышла,так ее по коридору волокли, горничные жаловались, сбежать пыталась.
– А прочие дамы Бобруйские?
– Терпят, чего им остается? Мария Гавриловна очень за маменьку переживает,трясется над нею, что курица над яйцом, чуть что, соли под нос, чтоб нервы успокоила.
– А что за Теодор?
– Тебе тоже бредила? Тетка совсем головою слаба, Мария Гавриловна объяснила, что воображаемая персона этот Теодор. Бобруская иногда звать его принимается,иногда плачет и крестится,иногда…
Здесь благотворное действие исповеди подошло к концу, Дульсинея хитро прищурилась:
– Тебе-то какое дело до фамилии Бобруйских, Евангелина Романовна?
– Репортерское любопытство, - вздохнула я и поднялась из кресла. – Колонку о провинциальных нравах в газету хочу предложить. Ладно, заболтались мы с тобой.
– Может, поменяемся? Ты себе барина забирай, а я…
– А ты беги отсюда, пока можешь. Супруг твой фальшивый, скорее всего, уже на пути из города.
– Ерунда.
– У него к фрачной паре дорожные ботинки на ногах были, когда он оркестром дирижировал, примета верная. Спорим, музыканты сейчас без руководства исполняют?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Врешь, он меня любит,и никогда…
– Не любит, Дульсинея, когда любят, свою женщину под всяких встречных-поперечных не подкладывают. Эдуард твой быстро скумекал, что в неприятности встрял,и тебя оставил, как ящерка хвост. Он хитрый. Охрана нынче с ног сбивается, при таком-то обилии гостей, время для побега выбрано перфектно.
Девица хлопала глазками и пpерывисто дышала.
– Скорее всего, - продолжила я, - погоню за ним все же отправят,так что твои шансы как раз неплохи.
– Нет!
– Как знаешь, - пожав плечами, я отперла дверь и вышла.
Господина Бархатова в танцевальной зале, разумеется, не оказалось. Грегори немедленно увлек меня вальсировать.
– Как продвигается репортерская работа?
– Не хуже твоей полицейской. Мне даже личную газету уже посулили.
– Ты выиграла, мне, судя по всему, предстоит качаться на осиновом суку.
– Прямо вот такими словами сообщили? И не боишься?
– В отличие от тебя, я в смертельные заговоры не верю нисколько.
– Зря, они существуют.
– Не в нашем случае.
Волков танцевал прекрасно, вел уверенно, не забывал о языке тела, склонялся призывно к моему лицу, смотрел в глаза не отрываясь.
– Блохина убили не чародейством?
– А сама как думаешь?
Шаг, поворот.
– Думаю, колдовство все же было,и недешево заказчику обошлось.
– Каков мотив?
– Убийства?
Шаг, поворот.
– Заказа.
– То есть, мотивы убийства ты для себя уже определил?
– Вот откуда у тебя, милая, эта гнумская манера отвечать вопросом на вопрос?
– От воспитания, - ответила я честно. – Ты первый.
– Почему же?
– Потому что я барышня,и, ежели чего желаю не получу, устрою тебе такую сцену ревности при всем честном народе с демонстрацией окончательного разрыва, что ты ещё дο ближайшегο пοста под венцοм с Машенькοй стοять будешь.
– Попробуй, – разрешил Грегοр и поцеловал меня в губы, οснοвательнο так, пο хοзяйски.
На поцелуй я не οтветила, нο сердечко пару тактов пропустило, нечего перед собою врать, попросила жалобно:
– Не делай так больше.
– Обещать не могу, – Волков облизнулся, - особенно, ежели ответа на вопрос не получу.
– Ладно. - Мы продолжали вальсировать. – Анна Гавриловна с покойным Блохиным в связи состояла. Вот тебе и мотив.
– И какими уликами сия связь устанавливается.
– Косвенными, – призналась я.
Тут музыка закончилась, пришлось благодарить партнера реверансом.
– Продолжим? - Грегори придержал меня за локоть.
– Два танца подряд неприлично. Угости даму шампанским, давай в уголке полюбезничаем.
Уединятьcя немедленно не удалось, с господином приставом желал перекинуться словечком каждый встречный поперечный, меня приглашали, Григорий Ильич всем от моего имени по-хозяйски отказал.
Мне подумалось,что увлекся он излишне своим предсупружеским статусом, и что пора бы признаться, чтоб недопониманий не множить. Авось, к чиновнику классом себя выше, с поцелуями больше не полезет. Я ведь тоже не из железа, у меня в голове мутится от эдаких вольностей.
Наконец, вручив мне бокал с шипучкой, Грегори прислонился к колонне в тени бархатной драпировки.
Хорошая позиция, никто со стороны не подслушает, зала как на ладони. Перфектно в их Британиях специалистов обучают.
– В квартире покойного Блохина, – сказал негромко Волков, - обнаружен дамский револьвер с гравировкой «Н.Б.»,так что твоя версию про Анну Гавриловну можно сразу вычеркивать.
– Нюту, - усмехнулась я. – Это одно из уменьшительных прозвищ от имени Анна: Аня, Анюта, Нюта.
– Предположим.
– Ее именно так в семейном кругу и называют.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Дальше?
– Бобруйский оскорбился, решил пристава извести, нанял для этого небызвестную мадам Фараонию, чародейку неслабую, как мы уже убедились. Цену она заломила несусветную, сто тысяч рублей, и ее получила. Только что-то не так пошло, не сработали плетенные куколки…