Ближе к ночи сидели мы у очага. За все эти дни никто не зашел, не перед кем было похвастаться нашим гостем. Выглядел он намного лучше, хоть прямо сейчас в королевский дворец отправляй.
— А вот интересно, — говорит он, — слыхали вы про «Загадки эльфийского рыцаря»?
— Может, и слыхали, — ответила Мэг, — но лучше ты расскажи.
Томас поглядел в пол, потом на руки свои и говорит этак растерянно:
— Это же песня. Арфа нужна. Жалко все-таки, что моя сломалась. Я новые стихи сложил, хотел попробовать перед тем, как в Далкейте играть. — Он покачал головой и протяжно вздохнул.
— Ну и в чем дело? — говорю я.
— Да вот думаю, без арфы, не найти мне там удачи. Куда тут денешься?
— Там что ли других арфистов не будет? — говорит Мэг. Она такие затруднения враз решает. — Одолжишь у них арфу.
— Ха! — фыркнул Томас. — Что можно сыграть на старом горшке? А приличный инструмент кто же отдаст?
Мэг удивленно открыла свои голубые глаза.
— А почему бы не отдать? Ты что, всегда арфы ломаешь?
— Ну, конечно, нет, — он нагнулся к Мэг поближе. — Тут дело в другом, сладкая моя. Просто они боятся, что я их всех за пояс заткну.
— Да неужто?
Они уставились друг на дружку, н каждый был похож на пса, ненароком встретившего волка и не собирающегося уступать. Я уж и не знал, то ли мне смеяться, то ли водой их разливать.
— Знаешь, Томас, — говорю, — смотрю я на тебя и думаю: хоть ты и менестрель и всякое такое, а вот без арфы, выходит, петь не можешь. Это что же, все менестрели так?
Он полоснул по мне взглядом, но тут же улыбнулся лукаво.
— Так же вот и Мюррею из Торнтона однажды сказали:
«А теперь, дружок, тебе время уйтиЛибо пой, либо зря на пути не стой.Он ответил: «Без арфы могу обойтись,Менестрелю голос дороже свой».
Стишки убогие, но важна суть. Конечно, я могу спеть и без арфы. Что бы вы хотели послушать? Мэг моя улыбнулась лукаво и говорит:
— «Загадки эльфийского рыцаря».
— Изволь. Я давно к ним музыку сочинил. Может, пока не особо гладко… да и без арфы не то…
— Ладно, Томас, спой как есть.
— Голос пока не тот, вы уж потерпите.
Он поднял голову и запел.
Эльфийский рыцарь стоит на холме,Звучит его рог в голубой вышине.На север, на юг, на закат, на восходРыцарь трубит, рог поет.Сыграть бы и мне на такой трубе,Доспех чудесный примерить себе.
Песня сразу же заполнила дом. Вот это был голос! Яркий, чистый, словно оконце: видишь лучи и дальние холмы, будто стекла и нет совсем.
Ни слова не молвила, не позвала,Пока к постели не подвела.Так странно мне видеть, что я готовРазбить свой рог за один твой зов.
Это была какая-то дивная история про эльфийского князя, как он добивался любви земной девушки, а когда получил свое, хотел убить ее, чтобы избавиться от ее власти над собой. Но девушка предложила ему игру в загадки и выиграла собственную жизнь.
Скажи, что на свете громче, чем горн,Скажи, что острей, чем колючий терн?
Не понимаю, зачем ему вообще нужна была арфа. Голос менестреля то разливался трелью, то звучал глубоко, то звенел, как жаворонок или ручей, хотя не было поблизости ни воды, ни птицы.
Пожалуй, гром погромче, чем горн,А боль острей, чем колючий терн.Злость зеленее свежей травы,А пуще женщины нету беды.
Баллада вроде была знакомая, а вроде и нет. Может, так за рекой поют, а может, Томас ее по-своему переделал, не знаю.
Когда он закончил, глаза у него были закрыты, а руки, привычные к арфе, недвижно лежали на коленях. Лицо какое-то просветленное, видать, его тоже песня захватила.
Мэг встала, взяла его лицо обеими руками и поцеловала в лоб.
— Томас, — сказала она, — с арфой или без арфы, но это была настоящая музыка.
Он коротко взглянул на нее и вспыхнул, словно мы узнали про него что-то сокровенное.
— Каждый зарабатывает себе на жизнь, чем может, — сказал он и пожал плечами.
— Ну, ну, приятель, — упрекнул я его, — человеку нечего стыдиться дара Божьего. Хорошая песня ничем не хуже доброго тележного колеса или крепкого горшка.
— Колесо, — повторил он, — горшок… Честный торговец. — Он тряхнул головой, как пес, когда блоху гоняет, и лукаво улыбнулся.
— Может, мне лавку открыть? Добротные стихи на продажу! Побасенки за полцены!
Мэг тут же вставила в тон ему:
— Ага, лавку, и еще жену хорошую, чтобы выручку берегла, пока ты по холмам шляться будешь после своих стихов да песен.
— Да разве ж найдется жена, — подхватил он, — чтоб была хоть вполовину так же хороша, как хлопотунья Мэг? — Томас нагнулся и поцеловал ее в морщинистую щеку, а она и не подумала отчитать его за нахальство. — Утром я уйду и буду молиться, чтобы успеть в Далкейт, пока не кончится свадьба. Старый герцог Колдшильд выдает свою дочь за барона Далкейта. По этому поводу ожидается большое веселье: арфы, псалтирионы, тьма-тьмущая акробатов, менестрелей и ученых медведей, а народ во всю глотку вопит: «Осанна!» Герцог лично пригласил меня, — Томас улыбнулся, — а вот дочка его, по-моему, не обрадуется. Как вы думаете, подойдет ей моя новая песня?
Что-то мне не понравилось в его улыбке на этот раз.
— Может, понравится, а может, нет, — говорю я.
— По мне, это не самая подходящая песня для новобрачной.
— Ну да? — удивился арфист.
— Думаешь, на свадьбе стоит петь про то, как дамы зазывают эльфийских рыцарей? Не знаю, как там жены баронов, только мой тебе совет: не надо бы здесь про это.
Он вроде как расстроился и говорит:
— Но ведь дама в песне умная и в конце концов своего добивается. Как она с ним справилась, а? А как ловко отшила его с этой загадкой про блоху… в ухе?
— Поостерегись, Томас, — сурово изрекла моя Мэг. — Гордость — плохой советчик и жестокий хозяин.
Он живо повернулся к Мэг, я думал, дерзость скажет, но вышло иначе.
— Я знаю, — с трудом проговорил он, — что гордость — горькая приправа ко всем делам человеческим. Я повидал мир, госпожа моя. В нем нелегко живется, если у тебя нет титула и земли. Смотрю я на вас двоих и завидую. Королева горшков и повелитель овец — вы добрые, щедрые люди. Но я видел много других замечательных людей, по-настоящему талантливых, вынужденных тратить все свои силы на поиски пропитания. Никто не перевяжет рану, если о ней молчать, никто не положит монету в сжатый кулак, что бы там ни заповедал людям Господь. Робкий менестрель, забившийся в угол трапезной и зарабатывающий своей арфой на хлеб, на кров и на пару подзатыльников в придачу, разом превращается в человека гордого и независимого, стоит лишь хозяину отлучиться ненадолго.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});