Но кто-то же превратил полного сил бойца в бездыханный труп?
Вот здесь они ошиблись. Тело бездыханным не было. Пульс у Володи прощупывался, слабый, но явственный.
– Эй, парень! – зашептал ему в лицо Марат. И неуместно подумал, что, подойди он в такой ситуации к своему бойцу, обратился бы к нему иначе – брат. – Ты меня слышишь, парень?
Парень не слышал.
– Что будем делать? – спросил Марат.
Али сосредоточенно размышлял. Ранений у Владимира они не обнаружили. Правда, и осматривали пару секунд, подсветив крошечным диодным фонариком. Но был бы не ранен – разве бы молчал? Совсем недавно тот был абсолютно здоровым и полным сил.
И с заряженным, китайского производства, «ТТ» в кармане.
Сейчас же лежал в траве, с отсутствующим «ТТ» и почти отсутствующим дыханием.
«Ай да рекламист!» – зло подумал Али. И в то же время – с каким-то внутренним уважением: вайнахи умеют уважать достойных противников.
Кроме того, такое поведение Рекламиста – так он стал про себя называть этого человека – сразу выводило его из разряда используемых втемную в разряд действующих персонажей. А это принципиально важно: ведь предстояло отыскать три равнозначные для Али субстанции: деньги, порошок и Скрепера.
От упоминания последнего у Али снова заныло сердце. Нет такой кары, которая была бы соразмерна причиненному ему горю. Но мало Скреперу точно не покажется.
Али не жестокий. Точнее, не жестокий без причины. Но здесь причина такая, что над муками для Скрепера придется поразмышлять отдельно.
Внезапно наверху, на улице, где они оставили машину, завыла милицейская сирена.
Нет, сердце Али не ушло в пятки. Оно и в детстве не знало такого маршрута, а тем более сейчас, после десяти лет сражений.
– Что будем делать, командир? – не получив ответа, переспросил Марат.
Мгновение назад Али собирался тащить Владимира с собой. Может, он еще оклемается. Но присутствие милиции существенно изменило планы.
– Добей, – кратко бросил он.
Марат изменился в лице. Вот этого он никогда не любил.
Али усмехнулся. Конечно, в темноте легкой гримасы не увидишь, но командир знал своего подчиненного насквозь.
Что ж, война не прогулка. Переживет. В мирное время для Али и петуха зарезать было проблемой. На войне таких проблем нет.
Марат быстро достал нож, проткнул им полиэтиленовый пакет, всегда лежавший в кармане. Перевернул Владимира на бок. Встал как можно дальше, надел на руку импровизированную перчатку и, оттянув за волосы назад голову бывшего бойца, быстро рассек ему горло. Вылетевшая струя крови никого не задела: неопытных тут не было.
Марату было не по себе. Уж лучше бы ударить в сердце. Меньше крови. И ощущений.
Но с сердцем могут быть проколы. С перерезанной сонной артерией – нет.
И все же подобные эпизоды чертовски не нравились Марату. Он воин, а не палач.
– Выбрось нож, и пошли, – сказал Али. Убирать ненужные вещи из карманов покойного не стали – их там не было. Он же десять минут назад ушел на задание, а не погулять.
Марат вытер нож о брюки покойного, вынул еще один пакет и положил оружие в него. Он впервые не выполнил приказ командира. Но этот нож принадлежал еще его отцу. И никогда не использовался для добивания своих.
Али, конечно, все видел. Был бы здоров, неизвестно, как поступил бы. Возможно, предпочел бы действовать в одиночку, чем в паре с бойцом, не выполняющим приказы. Но сегодня не тот случай. Даже залезть в горку к машине – и то проблема.
Слава Аллаху, хоть милицейская сирена начала затихать, удаляясь. Видно, ограничились «забором» пьяного.
«Это менты его убили, – подумал Али. – Уехали бы пораньше, Владимир был бы жив». Впрочем, на войне сослагательное наклонение еще реже берется во внимание, чем в мирной жизни.
Не быстро, но выбрались на дорогу. Там было абсолютно спокойно, никто их не ждал.
В принципе ничего страшного не произошло. Ушел из жизни еще один их боец, к тому же не лучший. И если говорить честно, не совсем их. Предателей везде ценят. Но нигде не любят.
Хуже было другое. Все же не верилось Али, что Владимира столь профессионально вырубил этот изнеженный толстяк.
Но тогда кто? И надо бы навести более подробные справки о Рекламисте.
И еще. Али давно уже никого не боялся. А сейчас ему было не по себе.
Ему на мгновение вдруг показалось, что
то, что убило его бойца, теперь молча наблюдает за ним самим…
Глава 18
Омск, 23 июля
Береславский находит в себе – бегемота, а в «Ниве» – героин
У речного вокзала, на бетонированном пятачке стрелки, там, где сливаются маленькая Омь и уже могучий Иртыш, сейчас было многолюдно.
Возможно, наблюдались здесь и случайные путешественники, но преимущественно мелькали знакомые и полузнакомые лица из рекламной тусовки: после окончания семинарской части народ прибывал отдыхать на воде.
Два прогулочных кораблика серии «Москвич» уже стояли у маленькой пристани на Оми, и озабоченные труженики кейтеринга заносили на борт последние припасенные вкусности.
Пробежников легко можно было отличить по ярким сине-желтым курткам и кепкам: они сочной прослойкой мелькали по всей толпе, и их было явно больше, чем мест в пяти аналогично раскрашенных «Нивах». Это объяснялось просто: во-первых, в крупные города слетались и те, кто в связи с серьезным бизнесом не мог в отличие от Ефима просидеть в машине весь маршрут. А во-вторых, путешественники еще в Москве запаслись изрядным количеством курток и кепок на раздачу. И поскольку раздаривали в основном лицам женского пола – и симпатичным, надо заметить, лицам, – то вскоре сине-желтый цвет обрамления просто-таки ассоциировался с суперсимпатичным содержимым.
Ефим запротоколировал в сознании этот факт, не без грусти отметив, что его куртка и кепка, пожалуй, привлекательнее, чем то, на что они надеты.
Но думать о грустном – в преддверии такого замечательного плавания – вовсе не хотелось, и Береславский с нетерпением ожидал команды на посадку.
К данному моменту он уже дал одно интервью для местного радио и одно – для ТВ. Радио ему даже больше нравилось: его льющийся из динамиков сочный, бархатистый баритон был еще хоть куда, чего не скажешь о торчащей на телеэкране фигуре, которая и в юности не была образцом спортивности и атлетизма.
Больше пока никто не подходил, хотя славы хотелось по-прежнему. Да и любви тоже.
Он привычно рассматривал в толпе особей противоположного пола и каждый раз радовался, находя замечательные лица и чудесные фигурки.
Но – увы: интерес этот был, к сожалению, в основном платонический.