Читать интересную книгу Победитель свое получит - Светлана Гончаренко

Теперь в этом углу рыдала бедная Тара. Она с ногами забралась на огромный сундук, который был расписан для какой-то сказки корявыми загогулинами.

Илья приблизился к сундуку. Он нарочно топал погромче, чтобы не напугать Тару.

– Кто здесь? – спросила Тара темноту плачущим голосом. – А! Это ты, Бочков…

– Можно я тоже тут посижу?

– Можно, если не будешь сочувствовать и приставать.

Илья присел рядом, на жесткий краешек сундука. В темноте белел носовой платочек Тары, в который она сморкалась, и гораздо смутнее – ее лицо. Все остальное едва проступало из тьмы и было неузнаваемо. Лишь вверху, как сумасшедшая луна, торчала громадная физиономия матрешки.

– Ты зря так расстраиваешься, – начал Илья после долгой паузы, во время которой он слышал лишь собственное неприлично шумное дыхание.

– Я бездарь. Ты сам слышал! – обиженно прошептала Тара. – Вот ты у нас без году неделя, а уже выбился почти что в звезды. А я…

– Ты очень талантливая! – вскрикнул Илья так громко и убежденно, что плоская избушка, совершенно незаметная в темноте и задетая его локтем, качнулась.

Илья пригнул голову. Избушка с грохотом присоединилась к куче фанерного лома, сваленного в угол. Таре и Илье на лица тихо посыпалась невидимая прохладная пыль.

– Ты все тут переломаешь, – сказала Тара. – Иди лучше репетируй.

– Не хочу. Я здесь все сокрушу! Хочешь? Театральное барахло такое хилое, на соплях, ненастоящее! А Кирилл Попов такой гад, что…

Посреди гневной фразы его рот замкнула нежная и холодная рука Тары.

– Не смей ничего о нем говорить, даже хорошее! Ты недостоин, – прошептала Тара, не отнимая руки. Можно было теперь эту руку целовать, изо всех сил прижимаясь к ней губами. – Он гений, – продолжала Тара. – Он супер! И я его люблю.

Ну конечно же! Вот кто таинственный «другой»! Неужели и Тара?..

Илья очень пожалел, что не стукнул Кирилла, оседлавшего стул, хотя бы кулаком.

– Люблю, люблю, – повторяла Тара; она отобрала наконец руку, чтобы вытереть невидимые слезы. – Я такая невезучая! Все всегда не так, как я хочу. Все наоборот!

Илья собрался утешить ее тем, что актерская карьера не слишком завидная. Вон даже сама Барахтина снимается в поганых сериалах и похожа на резинового носорога.

Но ничего сказать он не успел: Тара притянула его к себе тонкими ловкими руками и уже целовала – всерьез, долго, без отрыва. Целовала своими сладко-солеными губами, горячими от слез! Снова целовала! Как тогда, у двери с домофоном!

– Вот так всегда, – шептала она чуть позже, отвернувшись и блестя в потемках заплаканными глазами. – Ты, Бочков, славный, только нельзя влюбиться в такого!

– А в Конотопова можно? И в какого-то Вальку? – вдруг обиженно вспомнил Илья.

– Откуда ты про Вальку знаешь?

– Знаю! Ты со всеми подряд целуешься.

– Но ведь и с тобой тоже. Тебе не нравится?

– Нравится, – спохватился Илья и на всякий случай крепче обнял Тару. – А все-таки ты любишь этого сволочного Попова. Как же ты… Да нет, такого просто не может быть! Попов дрянь, а ты самая лучшая. Я всегда буду с тобой! Ты ничего не бойся. Я набью Попову морду, и он перестанет тебя со сцены гонять.

Тара засмеялась, прижалась щекой к его щеке. Ее горячие губы оказались возле его уха.

– Ничего не говори о нем! Я не разрешаю. Я все равно его люблю – просто он не знает. Ты лучше скажи, какие у вас с ним дела? Вы все время о чем-то шепчетесь. О фестивале, да? Мы все в Тотельдорф поедем или только любимчики?

– Я не знаю ничего про Тотельдорф… Фестиваль? Нет, у нас есть свои проблемы… Мы говорили… – мямлил Илья.

Его голова шла кругом. Нежная, теплая Тара каким-то странным образом вся обвилась вокруг него. Ее вдруг можно стало трогать и прижимать к себе. Под шершавой синей кофтой бездарности дышало и больше не ускользало атласное тело волшебницы. Ее губы целовали и целовали.

Потемки стали еще гуще. Хор ветеранов смутно гудел с небес. Илье казалось, что они с Тарой оба давно перевернулись вверх ногами и теперь плывут и кувыркаются в каком-то густом и жарком сиропе, не чувствуя собственного веса. Правда, угол фанерной избушки то и дело упирался Илье в бок и напоминал, что некоторые законы физики еще не утратили своего действия. Только на это было плевать! Ведь Адам терпел, когда у него выдергивали ребро. Теперь тоже из ребра, которому тоже было больно, творилась новая Тара – своя, единственная – для бесстрашного Альфила. Что у нее на уме, понять было невозможно. Но не надо никакого ума, чтобы любить друг друга, особенно в темноте, которая все беды большого мира растворила в себе без остатка.

– Ой! – вдруг вскрикнула Тара. – Кажется, на этаже свет совсем потушили. Как бы нас тут не заперли!

Она оттолкнула Илью и исчезла во тьме – сначала она сама, ее тепло и дыхание, а потом и неровная дробь ее шагов. Илья наконец отодвинул от себя избушку и тоже выбрался из фанерной чащи.

К тому времени, похоже, угас свет на всей земле. Давно разбрелся по домам хор ветеранов, исчезли студийцы Попова, а прекрасная Тара бежала вниз по лестнице мимо бесконечного витража. Гигантский стеклянный Металлист указывал на Тару своим циклопическим пальцем с квадратным ногтем, напоминая Илье: она твоя!

Догнать Тару удалось только в вестибюле. Там еще горела самая тусклая из ламп. Древний вахтер, он же ночной сторож, уже закрывал трясущейся рукой женский журнал, чтобы встать и запереть до утра тяжкую дверь Дворца.

Под его враждебным взглядом Тара подбежала к зеркалу и окончательно стерла платочком размазанную губную помаду. Илья тут же оказался рядом. Он успел поцеловать Тару в горячую шею и даже увидел краем глаза отражение этого поцелуя.

Сразу стало весело: огонь запылал, небеса осыпались бесчисленными звездами, сомкнулись и скрыли последние пятна скверны, какие еще оставались в мире. Из темноты не лезли больше мерзкие чудовища и гнилые скелеты. Зато совсем близко ровным теплом дышали розовые губы, которые пахли карамелью и детскими цветочными духами.

– Не бери в голову, – вдруг произнесли эти губы.

Тара почему-то нахмурилась и устремилась вперед своими быстрыми шагами.

– В какую голову? – удивился Илья, нагнав ее. – О чем ты?

– Все это ничего не значит. Ты понимаешь? То, что было за декорациями. Забей!

– Как такое может ничего не значить?

– Может. Какой ты глупый, Бочков! С луны упал, что ли? Просто забудь все, что было, и живи дальше.

– Как? – все еще не понимал Илья. – Забыть? Тогда зачем ты это сделала?

Ни единому слову Тары он сейчас не верил, потому что знал: она с ним навсегда.

– Ты глупый, – серьезно повторила Тара. – Скажи, тебе сколько лет? Семнадцать? А мне через две недели стукнет двадцать один. Понятно теперь? Ты для меня и молод, и глуп, и неинтересен. Просто сегодня мне стало грустно. Я вообще невезучая. Меня никогда не любят те, кого я люблю, а те, кого совсем не люблю… В общем, не бери в голову и не вздумай приставать. Я это сегодня сделала от тоски. Кирилла я люблю почти год, но он ничего не знает. Он меня не замечает, а если заметит, то сразу начинает презирать. Я бездарность. Да ты сам сегодня видел! Но… я просто умру, если меня никто не будет любить. Даже такой, как ты! А Кирилл…

– Он полная сволочь, – сказал Илья тусклым голосом.

Уж лучше бы она сейчас молчала, и только ветер бы свистел, и счастье слепило бы глаза ночной чернотой!

– Молчи, – возмутилась Тара. – Кирилл гений. Я не разрешаю о нем говорить, или я тебя сейчас стукну! Ты ничего не понимаешь в любви.

– Понимаю, раз люблю такую, как ты.

– Это какую же?

– Которая со всеми целуется. Под лестницей и в ванной. И в других местах. И не только целуется. Но это ничего не значит! Ты теперь моя.

– Ну вот, ты такой же, как все! – вдруг обиделась Тара. – Только на вид дурачок, а сам такой же!

Они в это время шли по футбольному полю. Освещенные окошки дома Тары складывались в

скучное созвездие. Да и все почему-то стало выглядеть скучновато: и ночь, и звезды, и даже девушка, сотворенная из ребра Альфила. А вот ребро это до сих пор ныло – напоминая об остром фанерном крае, оно знало все о счастье, в котором нет ничего удивительного.

10

Чтобы подмигнуть, Снегирев сморщил несвежую, гладко выбритую щеку. Потом он сказал:

– Илюха, стой, счастливец! К тебе заявилась юная красотка – ландыш, да и только! Ждет в нетерпении возле кондитерского. Ну-ка, бегом туда!

Какая бы горькая – пополам со счастливой – бессонница ни мучила Илью прошедшей ночью, какие бы проклятия и извинения ни придумывал он для непостижимой Тары, он до сих пор помнил и чувствовал ее так явно, будто она была рядом. Она и сейчас стояла у него за спиной и шепотом смеялась в ухо – единственная в мире, горячая, податливая и обидно влюбленная в режиссера Попова.

И вот она пришла! Сама! Жар кинулся в щеки, тяжесть в сердце, страстный хмель в голову. Есть счастье, есть! Остальное не важно!