— Джаваха, Ниночка Джаваха желает изображать покровительницу новенькой… — зашумели девочки. — Вельская, слышишь? Попробуй-ка «нападать», — поддразнивали они Вельскую.
— Куда уж нам с сиятельными! — с досадой ответила та, отходя от нас.
Когда девочки разошлись по своим местам, я благодарно взглянула на мою избавительницу.
— Ты не обращай на них внимания; знаешь, — сказала она мне тихо, — эта Вельская всегда задирает новеньких.
— Как вас зовут? — спросила я мою покровительницу, невольно преклоняясь перед ее положительным, недетским тоном.
— Я — княжна Нина Джаваха-алы-Джамата, но ты меня зови попросту Ниной. Хочешь, мы будем подругами?
И она протянула мне свою тоненькую ручку.
— О, с удовольствием! — поспешила я ответить и потянулась поцеловать Нину.
— Нет, нет, не люблю нежностей! У всех институток привычка лизаться, а я не люблю! Мы лучше так… — и она крепко пожала мою руку. — Теперь я тебе покажу, что задано на завтра.
Пронзительный звонок не дал ей докончить. Девочки бросились занимать места. Большая перемена кончилась. В класс входил француз-учитель.
Глава III
Уроки
Худенький и лысый, он казался строгим, благодаря синим очкам, скрывавшим его глаза.
— Он — предобрый, этот господин Ротье, — как бы угадывая мои мысли, тихо шепнула Нина и, встав со скамьи, звучно ответила, что было приготовлено на урок. — Зато немец — злюка, — так же тихо прибавила она, сев на место.
— У нас — новенькая, — раздался среди полной тишины возглас Вельской.
— А? — спросил, не поняв, учитель.
— Молчите, Вельская, — строго остановила ее классная дама.
— Всюду с носом, — сердито проговорила Нина и передернула худенькими плечиками.
— Мадемуазель Ренн, — вызывал француз. — Отвечайте урок.
Очень высокая и полная девочка поднялась с последней скамейки и неохотно, вяло пошла на середину класса.
— Это Катя Ренн, — пояснила мне моя княжна, — страшная лентяйка, последняя ученица.
Ренн отвечала басню Лафонтэна, сбиваясь на каждом слове.
— Очень плохо, — коротко бросил француз и поставил Ренн единицу.
Классная дама укоризненно покачала головой, девочки зашевелились.
Тою же ленивой походкой Ренн совершенно равнодушно пошла на место.
— Княжна Джаваха, — снова раздался голос француза, и он ласково кивнул Нине.
Нина встала и вышла, как и Ренн, на середину класса. Милый, несколько гортанный голосок звонко и отчетливо прочел ту же самую басню. Щечки Нины разгорелись, черные глаза заблестели, она оживилась и стала ужасно хорошенькая.
— Благодарю, дитя мое, — еще ласковее произнес старик и кивнул девочке.
Она повернулась ко мне, прошла на место и села. На ее оживленном личике играла улыбка, делавшая ее прелестной. Мне казалось в эту минуту, что я давно знаю и люблю Нину.
Между тем учитель продолжал вызывать по очереди следующих девочек. Предо мной промелькнул почти весь класс. Одни были слабее в знании басни, другие читали хорошо, но Нина прочла лучше всех.
— Он вам поставил 12? — шепотом обратилась я к княжне.
Я была знакома с системой баллов из разговоров с Анной Фоминичной и знала, что 12 — лучший балл.
— Не говори мне «вы». Ведь мы — подруги, — и Нина, покачав укоризненно головкой, прибавила: — Скоро звонок — конец урока, мы тогда с тобою поболтаем.
Француз отпустил на место девочку, читавшую ему все ту же басню, и, переговорив с классной дамой по поводу «новенькой», вызвал, наконец, и меня, велев прочесть по книге.
Я страшно смутилась. Мама, отлично знавшая языки, занималась со мною очень усердно, и я хорошо читала по-французски, но я взволновалась, боясь быть осмеянной этими чужими девочками. Черные глаза Ничны молча ободрили меня. Я прочла смущенно и сдержанно, но тем не менее толково. Француз кивнул мне ласково и обратился к Нине шутливо:
— Берегитесь, княжна, у вас будет соперница, — и, кивнув мне еще раз, отпустил на место.
В ту же минуту раздался звонок, и учитель вышел из класса.
Следующий урок был чистописание. Мне дали тетрадку с прописями, такую же, как и у моей соседки.
Насколько чинно все сидели за французским уроком, настолько шумно за уроком чистописания. Маленькая, худенькая, сморщенная учительница напрасно кричала и выбивалась из сил. Никто ее не слушал; все делали, что хотели. Классную даму зачем-то вызвали из класса, и девочки окончательно разбушевались.
— Антонина Владимировна, — кричала Вельская, обращаясь к учительнице, — я написала «красивый монумент». Что дальше?
— Сейчас, сейчас, — откликалась та и спешила от скамейки к скамейке.
Рядом со мною, согнувшись над тетрадкой и забавно прикусив высунутый язычок, княжна Джаваха, склонив головку набок, старательно выводила какие-то каракульки.
Звонок к обеду прекратил урок. Классная дама поспешно распахнула двери с громким возгласом: «Становитесь в пары».
— Нина, можно с тобою? — спросила я княжну, становясь рядом с нею.
— Я выше тебя, мы не под пару, — заметила Нина, и я увидела, что легкая печаль легла тенью на ее красивое личико. — Впрочем, постой, я попрошу классную даму.
Очевидно, маленькая княжна была общей любимицей, так как мадемуазель Арно (так звали наставницу) тотчас же согласилась на ее просьбу.
Чинно выстроились институтки и сошли попарно в столовую, помещавшуюся в нижнем этаже. Там уже собрались все классы и строились на молитву.
— Новенькая, новенькая, — раздался сдержанный говор, и все глаза обратились на меня, одетую в «собственное» скромное коричневое платьице, резким пятном выделявшееся среди зеленых камлотовых платьев и белых передников — обычной формы институток.
Дежурная ученица из институток старших классов прочла молитву перед обедом, и все институтки сели за столы по 10 человек за каждый.
Мне было не до еды. Около меня сидела с одной стороны та же милая княжна, а с другой — Маня Иванова — веселая, бойкая шатенка с коротко остриженными волосами.
— Влассовская, ты не будешь есть твой биток? — на весь стол крикнула Вельская. — Нет? Так дай мне.
— Пожалуйста, возьми, — поторопилась я ответить.
— Вздор! Ты должна есть и биток, и сладкое тоже, — строго заявила Джаваха, и глаза ее сердито блеснули. — Как тебе не стыдно клянчить, Вельская! — прибавила она.
Вельская сконфузилась, но не надолго: через минуту она уже звонким шепотом передавала следующему столу:
— Медам, кто хочет меняться — биток за сладкое?
Девочки с аппетитом уничтожали холодные и жесткие битки… Я невольно вспомнила пышные свиные котлетки с луковым соусом, которые у нас на хуторе так мастерски готовила Катря.
— Ешь, Люда, — тихо проговорила Джаваха, обращаясь ко мне.
Но я есть не могла.
— Смотрите на Ренн, она хотя и получила единицу, но не огорчена нисколько, — раздался чей-то звонкий голосок в конце стола.
Я подняла голову и взглянула на середину столовой, где ленивая, вялая Ренн без передника стояла на глазах всего института.
— Она наказана за единицу, — продолжал тот же голосок.
Это говорила очень миловидная, голубоглазая девочка, лет восьми на вид.
— Разве таких маленьких принимают в институт? — спросила я Нину, указывая ей на девочку.
— Да ведь Крошка совсем не маленькая — ей уже 11 лет, — ответила княжна и прибавила: — Крошка — это ее прозвище, а настоящая фамилия ее — Маркова. Она любимица нашей начальницы, и все «синявки» к ней подлизываются.
— Кого вы называете синявками? — полюбопытствовала я.
— Классных дам, потому что они все носят синие платья, — тем же тоном продолжала княжна, принимаясь за бламанже, отдающее стеарином.
Новый звонок возвестил окончание обеда. Опять та же дежурная старшая прочла молитву, и институтки выстроились парами, чтобы подняться в классы.
— Ниночка, хочешь смоквы и коржиков? — спросила я шепотом Джаваху, вспомнив о лакомствах, заготовленных мне няней.
Едва я вспомнила о них, как почувствовала легкое щекотание в горле… Мне захотелось неудержимо разрыдаться. Милые, бесконечно близкие лица выплыли передо мною, как в тумане.
Я упала головою на скамейку и судорожно заплакала.
Ниночка сразу поняла, о чем я плачу.
— Полно, Галочка, брось… Этим не поможешь, — успокаивала меня, впервые называя меня за черный цвет моих волос Галочкою. — Тяжело первые дни, а потом привыкнешь… Я сама билась, как птица в клетке, когда привезли меня сюда с Кавказа. Первые дни мне было ужасно грустно. Я думала, что никогда не привыкну. И ни с кем не могла подружиться. Мне никто здесь не нравился. Бежать хотела… А теперь как дома… Как взгрустнется, песни пою… наши родные кавказские песни… и только. Тогда мне становится сразу как-то веселее, радостнее…