Читать интересную книгу Как растить оебенка - И. Ханхасаева

Картонные коробки были сняты. И, глядя на «пришельцев», с аппетитом уплетавших оладьи, Вера Ивановна испытывала сильное желание расцеловать их разрумянившиеся физиономии, однако не следовало нарушать правила игры. Выпив чаю и вежливо поблагодарив (видимо, воспитание в двадцать первом веке было на должной высоте!), «гости» схватились за свои скафандры, но Вера Ивановна поторопилась вмешаться:

— Пожалуйста, побудьте еще в таком виде, а то мне хочется погулять в вашем обществе, сходить в кино, если вы не возражаете. А ваш вид привлечет внимание, набегут фотографы, завтра во всех газетах появятся статьи… Зачем нам такая реклама!

«Гости из будущего» охотно согласились: в данном случае реклама только повредит, а программа, предложенная хозяйкой, выглядела очень соблазнительно…

Втроем они погуляли по оживленным улицам. Под ногами еще лежал мокрый снег, но высокое небо уже голубело по-весеннему, воздух был свежий, дышалось легко, а под ногами то и дело попадались крохотные желтые комочки, упавшие с букетов…

Поход в кино тоже оказался удачным, и они вернулись домой в приподнятом настроении.

— Осталось самое главное — пирог к чаю! Тут мне без вашей помощи уж точно не обойтись! — И Вера Ивановна пристроила «гостей» к подсобной работе: взбивать яйца, растирать масло с сахаром. И вот пирог в духовке, и в квартире запахло праздником…

— Эх, нет у меня круглой дощечки под пирог! — сокрушенно заметила Вера Ивановна, когда пышный румяный красавец вынули из духовки. — Сейчас бы ее в самый раз…

Старший «гость» опрометью бросился в соседнюю комнату, вернувшись, напялил свой «скафандр» и протянул хозяйке круглую, с выжженным узором дощечку. Вера Ивановна пришла в восторг:

— Просто чудо! Именно о такой дощечке я мечтала! Да еще с узором! Выжигали сами?

— А кто же еще! — охрипшим от гордости голосом ответил «пришелец». — Сами выпиливали, сами выжигали!

Мать ловко переложила пирог на дощечку, оглядела его оценивающим взглядом. «Еще бы салфеточкой прикрыть, совсем было бы, как на картинке!» — прошептала она, как бы про себя, понимая всю несбыточность такого желания. И тут же, не веря своим глазам, уставилась на вышитую салфетку, которую протягивал ей младший «пришелец».

Вышитая салфеточка, как живая, вспорхнула на пирог, придав ему еще больше соблазнительности.

— Теперь я понимаю, как прекрасно, когда твои желания исполняются! — благодарно сказала Вера Ивановна. — Спасибо вам, дорогие пришельцы!

Она еще раз полюбовалась дощечкой и салфеткой и предложила: «Что ж, теперь нам остается одно: выпить чаю с пирогом!»

…Когда мальчики угомонились и заснули, мать обнаружила на тумбочке возле кровати веточку мимозы в граненом стакане. Рядом лежала записка: «Мамочка, поздравляем тебя с праздником и крепко целуем». Подпись была такая: «Гости из двадцать первого века». И в скобках: «Твои сыновья Вадик и Володя». Это на всякий случай, если она сама не догадалась.

Итак, запомните:

1. Не забывайте о чувстве юмора, старайтесь сохранить его постоянно, хотя бы про себя.

2. Сохраняйте чувство юмора по отношению к себе.

3. Если чувство юмора у вас отсутствует, старайтесь восполнить этот недостаток, признавая чувство юмора у других (особенно у членов вашей семьи).

4. Не бойтесь шуток, смеха, розыгрышей — они не мешают, а помогают воспитанию детей.

5. Гоните из семьи мрачность и скуку, иначе они выгонят из дома детей.

6. Не срывайте на домашних свое плохое настроение, свои служебные и прочие неприятности.

7. Не забывайте, что праздники украшают жизнь, а веселые затеи связывают членов семьи — взрослых и детей — гораздо крепче, чем самые строгие нотации.

8. Улыбайтесь!

Приложение 3

Боюсь оказаться неблагодарной

Мне было лет восемь-девять, когда я впервые плакала над чужим горем. Плакала громко и горько, навзрыд, благо никого не было дома, ни мамы, ни бабушки, только я и книжка.

Мое сердце просто разрывалось от жалости и сострадания к бедной, златокудрой, доброй девочке, у которой так тяжело болела мать и которую так жестоко преследовали злые люди.

Мои слезы капали прямо на толстые пожелтевшие страницы с крупным шрифтом, я промакивала их носовым платком и читала дальше, не отвлекаясь непривычными «ятями» и твердыми знаками на конце слов. Дочитав книгу, я почувствовала себя такой счастливой! Почти такой же, как героиня. Книжка так и называлась «Лизочкино счастье». С того дня я запомнила имя автора — Чарская.

Это было запойное чтение. Мне повезло: у старенькой соседки в небольшой комнате на стене висела полка с зелеными занавесками, а на ней чуть ли не вся серия — «Золотая серия» детской литературы, изданная еще в самом начале нашего века. Книги Лидии Алексеевны Чарской занимали на полке почетное место. За «Лизочкиным счастьем» последовали «Записки институтки», «Люда Власовская», «Лесовичка», «За что?», «Вторая Нина», «Княжна Джаваха»…

Прекрасная грузинка стала даже причиной моих школьных неприятностей.

Зинаида Михайловна, очень строгая моя учительница, на уроке математики «застукала» меня на месте преступления: я читала под партой «Княжну Джаваху». Маму вызвали в школу. Столько лет прошло, а я помню, словно все это было вчера: Зинаида Михайловна, мама и я стоим в коридоре возле дверей в 3 «Б», и учительница, стриженая, седая, хмурит брови и говорит, поглядывая то на маму, то на меня:

— Главное что читает? Чарскую! Позор! Да она даже в описаниях Кавказа врет!

А я намертво не воспринимаю слов Зинаиды Михайловны, они проскальзывают мимо меня. Я мысленно вижу кавказскую темную душистую ночь, бархатное небо, крупные звезды, очертания гор. Как прекрасно описано это в книге!

Потом-то много слышала подобных отзывов о Чарской. Но даже великий авторитет Корнея Ивановича Чуковского, разделавшего Чарскую, как говорится, «под орех», не поколебал моего детского восторженного отношения к ней.

Сентиментально? Может быть. Слащаво? Не исключено. Но как быть, если именно Чарская первая научила меня сочувствию и жалости, состраданию и сопереживанию. Если именно с ее книг возник мой интерес к русской истории. Интерес и любовь, которые я пронесла через всю жизнь. К массе прочитанных книг о войне 1812 года я всегда невольно добавляла эпизоды из «Смелой жизни» Чарской. А к царствованию Анны Иоанновны лучшей и самой живой иллюстрацией для меня так и осталась книга «Паж цесаревны».

Мои дети читали совсем другие книги. Та заветная полка с зелеными занавесками, наверное, сгорела в «буржуйке» в ленинградскую блокаду. Дети читают хорошие книги. Чарской, естественно, среди них нет. А мне жалко, хотя я все понимаю — другие времена, другие нравы… Те старые детские книги, «Книги для юношества», как значилось на обложках «Золотой серии», может быть, не воспитывали хороший литературный вкус и прогрессивные идеалы общества, но они воспитывали просто доброту, просто чувство сострадания, учили любить родителей, жалеть стариков, ценить друзей, учили благородству и порядочности…

С годами многое забывается, а вот это, главное, остается навсегда.

С детских лет я не перечитывала Чарскую. Думаю, что попадись мне в руки книга сейчас, не решилась бы ее открыть. Боюсь оказаться неблагодарной.

Н. Сухова

Л. А. Чарская

Записки институтки

Глава I

Отъезд

В моих ушах еще звучит пронзительный свисток локомотива, шумят колеса поезда — и весь этот шум и грохот покрывают дорогие моему сердцу слова:

— Христос с тобой, деточка!

Эти слова сказала мама, прощаясь со мною на станции.

Бедная, дорогая мама! Как она горько плакала! Ей было так тяжело расставаться со мною!

Брат Вася не верил, что я уезжаю, до тех пор, пока няня и наш кучер Андрей не принесли из кладовой старый чемоданчик покойного папы, а мама стала укладывать в него мое белье, книги и любимую мою куклу Лушу, с которой я никак не решилась расстаться. Няня туда же сунула мешок вкусных деревенских коржиков, которые она так мастерски стряпала, и пакетик малиновой смоквы, тоже собственного ее приготовления. Тут только, при виде всех этих сборов, горько заплакал Вася.

— Не уезжай, не уезжай, Люда, — просил он меня, обливаясь слезами и пряча на моих коленях свою курчавую головенку.

— Люде надо ехать учиться, крошка, — уговаривала его мама, стараясь утешить. — Люда приедет на лето, да и мы съездим к ней, может быть, если удастся хорошо продать пшеницу.

Добрая мамочка! Она знала, что приехать ей не удастся, — наши средства, слишком ограниченные, не позволят этого, но ей так жаль было огорчать нас с братишкой, все наше детство не расстававшихся друг с другом!..

Наступил час отъезда. Ни я, ни мама с Васей ничего не ели за ранним завтраком. У крыльца стояла линейка; запряженный в нее Гнедко умильно моргал своими добрыми глазами, когда я в последний раз подала ему кусок сахара. Около линейки собралась наша немногочисленная дворня: стряпка Катря с дочуркой Галкой, Ивась — молодой садовник, младший брат кучера Андрея, собака Милка — моя любимица, верный товарищ наших игр, и, наконец, моя милая старушка-няня, с громкими рыданиями провожающая свое «дорогое дитятко».