Вот и сдружились. Они тут часто бывают. Я ей уже несколько Танюшкиных платьев отдала. Наша-то выросла, а ей в самый раз. Да и вдова та женщина добрая.
– Это верно, – поддержала её Настя. – Рада женщина хорошая. Одна всё хозяйство тянет. Не голодают, но и достатка особого нет.
– Значит, будут ей серьги, – помолчав, кивнул Мишка, приняв решение.
Допив чай, он поднялся и, мимоходом поцеловав жену, отправился в мастерскую. Три часа работы, и пара серёжек, таких же, как у Танюшки, была готова. Вынеся их в общую комнату, Мишка продемонстрировал поделку женщинам и, выслушав похвалы, протянул их жене:
– Ты её знаешь. Отдай сама, чтобы дурных разговоров не было, – посоветовал он.
– А и правда, Настя. Отдай сама, – поддержала его тётка. – Ты местная, да и знаешь её лучше.
– А что сказать-то? Как я объясню, с чего? – неожиданно растерялась девушка.
– А так и скажи, что Танюшка меня попросила сделать. А я ей ни в чём отказать не могу. А станет говорить, что дорого, отвечай, что нам дочка дороже. И что это Светланке её за дружбу с крестьянкой и за душу светлую. Так и скажи, – улыбнулся Мишка. – А мальчишки-то у неё взрослые? По сколько им уже?
– Так старшему в этом году тринадцать стукнуло. Пора уже к воинскому делу приучаться, а у них на всех одна справа отцовская, – вздохнула Настя.
– Понятно, – кивнул Мишка и, поднявшись, вышел.
Вернулся он обратно, неся в руке японскую винтовку из тех, что откладывал на продажу, и кисет с парой десятков патронов.
– Вот, и это ей отдай. Для старшего. А если ерепениться начнёт и про деньги говорить, отвечай, ежели мне надо будет, так мальчишки её отработают. Будут мне в делах всяких по хозяйству помогать.
– Сделаю, – улыбнулась Настя и, подхватив подарки, унеслась.
* * *
Охота на копытных и засолка мяса на зиму прошли в авральном режиме. Мишка вкалывал без продыху, одновременно постоянно подгоняя своих помощников. Сыновья Торгата были заняты на засолке и копчении, а также на промывке золота. Там командовал Илкен. Паренёк быстро научился пользоваться паровым моторчиком, и дело шло весело. Ежедневно он приносил Мишке от одного до трёх килограммов шлиха.
Мишка, помня своё обещание, уже привычно отливал из него килограммовые слитки и украшал их своим клеймом. Торгат, пару раз полюбовавшись на их работу, только вздыхал и молча отходил в сторону. Не понимая такой его реакции, Мишка, однажды не выдержав, осторожно спросил:
– Что-то не так, Торгат? У тебя такой вид, словно болит что-то.
– Всё так, Мишка, – помолчав, грустно усмехнулся охотник. – И всё не так.
– Не понимаю тебя, – тряхнул головой парень. – Мы что-то испортили?
– Нет. Вы сделали всё осторожно. Даже ям после себя не оставили. Я о другом говорю.
– О чём?
– Всё изменилось, Мишка. Охотники учатся не зверя добывать, а золото роют. Не станет меня, и очень скоро они забудут о заветах предков. В города уйдут. И не станет племени.
– Рано ты их хоронишь, Торгат, – сообразив, о чём речь, улыбнулся Мишка. – Это сейчас они, пока молодые и любопытные, хотят знать всё и обо всём. Но скоро это пройдёт, и они вернутся сюда. Здесь они родились, сюда и придут. Люди всегда стараются вернуться к истоку. Так всегда бывает.
– Ты говоришь так, словно жизнь прожил, – проворчал Торгат, удивлённо поглядывая на парня.
– Я книги люблю, Торгат. А в них собрана вся мудрость мира, – осторожно пояснил парень.
– Вся? Без остатка? – иронично поинтересовался охотник.
– Вся та, что смогли познать люди. Но, думаю, осталось познать ещё больше.
– Вот теперь я тебе верю, – улыбнулся охотник.
– Так что тебе не нравится? – вернулся Мишка к тому, с чего начал.
– Не думай об этом, – отмахнулся охотник. – Это я просто ворчу, как старик. Ты всё правильно делаешь. Это золото поможет нам всем пережить тяжёлое время. Главное, чтобы никто никогда не узнал, откуда его взяли.
– Не узнают, – хищно усмехнулся Мишка. – Недаром же я все карты, что та экспедиция нарисовать успела, себе забрал. Они там, в избе лежат. В ящике от патронов.
– А если тот человек расскажет, что у них была такая карта? Плохо тебе придётся, – напомнил Торгат, настороженно глядя на парня.
– Нет. Скажу, что твои парни карты на растопку пустили. Ну не знали они, что это нужная бумага. Грамоты ведь они не знают, – ответил парень, лукаво прищурившись.
– Ты, Мишка, как дым из трубки. Кажется, что поймал, а в руку посмотришь, и ничего, – рассмеялся охотник. – Твоим тотемом лису надо было сделать, а не медведя.
– Ну, медведь тоже тот ещё хитрец, – усмехнулся в ответ парень.
– Это верно. Ладно, пойду я, – убирая трубку, сказал Торгат. – Там женщины кедровый орех мёдом залили. Скажу, чтобы тебе принесли бочонок.
– Благодарствую, Торгат, – склонил Мишка голову.
– Это мы тебя благодарить должны. Это ты сделал, что нам теперь голод долго не страшен. Два ледника новых сделали и до самых дверей едой забили. Теперь племя спокойно жить может.
– Да ладно тебе. Я и привёз только что муки, круп да соли с перцем, – отмахнулся Мишка, смущённый его словами.
– А порох, свинец, капсюли? Даже винтовки и те ты привёз. Нет, Мишка, что ни говори, а ты нам первый друг. Так было и так будет. Помни. Всё, что у племени есть, всегда и твоим будет.
– Что-то тебя сегодня философствовать тянет, – проворчал парень, откашлявшись.
– Чего делать? – не понял охотник.
– О смысле жизни думать, – как мог, пояснил Мишка.
– Старый стал. Это в молодости думать некогда. Сил много, вот и бежишь, куда глаза глядят. А у стариков сил бегать уже нету. Вот и остаётся им только думать.
– Это ты старый? – рассмеялся Мишка. – Да ты ещё десяток молодых по тайге загоняешь.
– Ты не путай опыт и силу, – наставительно хмыкнул охотник. – Пока молодой поймёт, что я сделать хочу, я уже три раза тропу поменять успею, потому как знаю, какая куда ведёт. Ладно, пойду.
Развернувшись, охотник бесшумно скользнул в подлесок, привычно не потревожив ни одной ветки.
«Да уж. Опыт, его не пропьёшь», – усмехнулся Мишка, глядя ему вслед.
– Чего отец приходил? – подскочил к парню Илкен. – Ругался?
– Нет. Сказал, всё правильно делаем. Ворчал просто. Как все старики ворчат. Но это нормально. Пусть лучше ворчит, чем расстраивается.
– Да, ворчать он часто стал, – вздохнул паренёк. – Стареет. Голова совсем белой стала. Всё боится, что в племени плохое время случится. За детей боится.
– Это правильно, – пожал Мишка плечами. – За детей любой нормальный человек боится. Так всегда было.
– Так то за своих.