– Бери, я не против, – неожиданно согласился Орлов и тут же поспешил все отравить. – Только это тебе ничего не даст, поверь мне. Никакого отношения она к этому убийству не имеет. Кто-то слышал о ее угрозах в адрес Шлюпиковой, решил этим воспользоваться. Убил Шлюпикову очень витиевато. Сначала съездил ей по головушке, как если бы это могла сделать озлобившаяся женщина. А потом лошадиную дозу страшного препарата ей вкатил, который очень трудно определить.
– Но ведь определили же!
– Это потому, Удалова, что профессионалы работают, а не дураки. От такого удара по голове умереть невозможно.
– На что тогда надеялся убийца?
– Либо на наше головотяпство, либо…
Орлов склонил голову к плечу, рассматривая симпатичную помощницу. До всего этого он дошел еще вчера, когда долго думал, отключив телефоны. И вывод его, который он сейчас озвучит, ее должен порадовать. Только вот…
Заслужила ли она такого поощрения? Злится ведь сейчас на него, он видел, что злится. Скажите, какой бяка начальник, не хочет ее версию на веру принимать.
Ээ-ээх, воробышек! Сколько тебе еще предстоит ошибаться! Главное, чтобы ошибки эти человеческих судеб не ломали, а личное разочарование не в счет. Это, как говорится, издержки их профессии.
– Либо что, Геннадий Васильевич?! – Она даже попку от стула приподняла, до того ее захватило.
– Либо ты права, и Шлюпикову сначала со злости кто-то по голове огрел, а потом уже, когда она в кабине лифта ползала или в обмороке пребывала, кто-то ей в зад этот убийственный препарат вкатил.
– А так бывает?
Влада зарделась от удовольствия. Шутка ли – ее похвалили. Пускай так завуалированно, но похвалили.
– Бывает, троечница, по-разному, – кивнул Орлов, заметив ее удовольствие. – И так тоже. Может, планировалось ее возле машины подкараулить и вколоть эту дрянь куда-нибудь в шею. Или когда она из лифта выходить станет. Заметила, как там замысловато коридор на первом этаже изгибается? Там спрятаться – делать нечего. Мимо пройдешь, не увидишь. Ну! И что ты скажешь на все это? В совокупности с твоей ножкой от стула, а?
– Я скажу? – Она судорожно сглотнула, как на экзамене у самого строгого препода в академии, честное слово. – Я скажу, что тот человек, который подбросил ножку стула, чтобы подставить под подозрение Гаврилову, не знал, что Шлюпикова умерла от сильнодействующего препарата. Этот человек думал, что умерла Маргарита от удара по голове. И он решил воспользоваться ситуацией…
– Погоди, Удалова! Не туда сворачиваешь! – поморщился Орлов. – Начала хорошо, а потом… Тот, кто шарахнул ее по голове, мог после запросто вколоть ей этот препарат, помни, что я тебе говорил. А сделал так, чтобы нас запутать.
– Да, но если покушающихся было двое, и каждый из них действовал самостоятельно, то разумно предположить, что ножку от стула подбросил…
– Тот, кто сделал смертоносный укол – раз, – начал загибать пальцы Орлов. – Тот, кто сам ударил Шлюпикову, – два. И тот, кто хотел защитить того, кто ударил. Защитить от подозрений. Значит, значит… А это, в свою очередь, значит, что этот человек опасается, что напавшего на Шлюпикову мог кто-то видеть. Пройдись-ка ты еще раз по всему подъезду с опросом, Удалова. Со всеми поговори, не гнушаясь алкоголиками, они там этажом или двумя выше Гавриловой живут. Могли что-то видеть. Их на разговор откровенный вызвать в период похмельного синдрома – делать нечего. Хотя… Я туда сам схожу. А ты пока установи-ка мне, с какого телефона звонил твой анонимный доброхот. Пробей все звонки Шлюпиковой, странно, что ты еще этого не сделала. И давай-ка поговорим теперь о Пеликане. Что-то не нравится мне его смерть от выстрела в сердце. Неужели развязать посмел, бродяга, да снова облажался, убил не ту Быстрову?..
Глава 15
Эмма Быстрова, некоронованная королева его развалившегося карточного королевства, сидела сейчас за столом напротив и с удовольствием поедала картофельную запеканку с овощами. На него она почти не смотрела и снова почти не говорила с ним.
Что же, все повторяется? Все повторяется. Все возвращается: и молчание, и снисходительное понимание с ее стороны, и высокомерное сочувствие. Все так было, так будет опять.
Но вот в чем дело! Он готов был терпеть. Лишь бы она была рядом. Только когда увидел ее, выбирающуюся из машины и спешным шагом приближающуюся к нему, он понял, как сильно по ней скучал. Да, давил все в себе и чувства, и нежность к Эмме. Да, поддакивал Марго, потому что ему хотелось ей поддакивать. Хотелось облить грязью Эмму, растоптать хотя бы словесно. Хотелось не страдать, не думать о ней, делать вид, что все давно прошло и никогда уже не вернется.
А вернулось! Стоило ее увидеть, как все тут же вернулось.
– Вкусно, – пробормотала она невнятно, отодвигая тарелку. – Очень вкусно, – подумала немного и добавила неуверенно: – Спасибо большое.
– За что?
И зачем спросил? Видел же, что каждое слово дается ей с трудом. Не может! Не научилась она с ним разговаривать. Наверное, по-прежнему считает его мебелью, может быть, и неловкость из-за этого чувствует.
– За все спасибо, Сережа, – сделала она все же над собой усилие и уточнила: – Ты очень хороший. И ты единственный, кто оказался готов помочь мне.
– Ты, видимо, не у тех людей просила помощи. Уверен, что многие пришли бы тебе на помощь.
Теперь уж и ему сделалось неловко. К такой новой Эмме он не привык. С ней не знал как себя вести. С прежней было привычнее.
– Может быть, и не у тех, – очень быстро согласилась она. – Но слава богу, ты у меня есть. И больше, как оказалось…
– Что? – Он даже верить боялся тому, что она говорила. И пауз между ее словами страшился больше, чем прежде. – Что?
– И больше, как оказалось, у меня никого нет. Только ты, Сережа.
– Не надо… Не надо, Эмма, я не готов!
Он даже отвернулся, настолько жутко было это слышать. Жутко слышать, жутко верить и еще более жутко потом разочаровываться. Ведь она о нем вспомнила, потому что ей плохо. А когда хорошо станет, снова забудет и лишь спотыкаться о него будет, как о мебель.
– Понимаю, – кивнула она и, дотянувшись до его руки, нежно погладила. Такого прежде тоже не бывало. – Мне предстоит многое исправить. А ты… Ты простишь меня, Сережа?
– Ты ни в чем не виновата передо мной.
Он, наверное, сходил с ума, раз ему такое виделось.
Надменная красавица, мало когда обращающая на него внимание, никогда не интересующаяся его настроением, здоровьем, успехами, вдруг просила у него прощения! Господи, он бредит, что ли?!
– Я виновата, Сережа, не спорь. – Эмма улыбнулась неуверенно. – Сильно виновата перед тобой. Перед нами. Да и перед собой тоже виновата. Что-то искала, пыталась жить счастливо. А того, что даровал мне господь, рассмотреть не смогла. Скажи… Скажи, ты не разлюбил меня за то время, что мы были врозь?! Я ведь… Я ведь не была тебе верна потом и…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});