беседам.
Нужно было искать Оддманда. Как назло, никто из присутствующих на него не походил даже отчасти. Но одно радовало — Женя была в Доме. Она поняла это по знакомой планировке. Кроме планировки, впрочем, ничего не напоминало о двадцатом веке. Естественно, здесь и в помине не было телевизора, а за счёт иной мебели пространства вдруг стало как-то существенно больше. Только сейчас масштабы Дома стали заметны. Оказывается, сюда можно было всунуть и музыкантов, и все эти столы с кучей блюд, и при этом оставить место для танцев.
— Дорогая! Куда пропала? Я уж было запереживал!
На лестнице стоял статный пожилой мужчина в искусно сшитом фраке, который выгодно подчёркивал все достоинства и успешно скрывал недостатки. Он плавно перекатывал в руке бокал вина и улыбался, но в улыбке не чувствовалось теплоты, она была какой-то ленивой и уставшей. Создавалось впечатление, что этого человека предельно раздражает весь антураж, однако он предпочитает со своим раздражением мириться.
— Прошу прощения, папенька… — пробормотала Женя, активно вживаясь в роль. — Мне стало нехорошо.
Мужчина удовлетворительно кивнул.
— Я бы вышла на улицу, проветриться… — шепнула Евгения Соне, когда та подтолкнула её в сторону зала, ослепляющего изобилием именитых и не очень личностей. Подруга тут же на неё зашипела:
— Потом проветришься! У тебя ещё танец, забыла?
— Танец?.. — Женя тут же мысленно прокляла саму себя за данное больше двух сотен лет назад обещание. Какие, к чёрту, танцы, когда весь мир сходит с ума?
— Мадмуазель, позволите?
Сердце ухнуло в пятки. Евгения обернулась (снова слишком резко, отчего дыхание перехватило) и воззрилась на высокого молодого человека. Он тепло улыбался, глядя на неё сверху вниз.
«Алексей», — хотелось сказать ей, но она лишь улыбнулась в ответ и протянула ему ладонь, обтянутую белой перчаткой.
— С удовольствием, — ответила Женя, тут же поменявшись в лице и прогоняя подкативший к горлу комок. В конце концов, может она себе позволить забыться на пару минут? Рядом нет отчитывающего её Оддманда (пока что), а значит единственно верный ответ — конечно, может.
Алексей слегка кивнул и провёл девушку к центру зала. Музыканты, выводившие до этого что-то заунывное и вызывающее лишь зевки, подобрались и принялись наигрывать вальс. Стало значительно веселее. Краем глаза Женя следила за обстановкой. Сформировавшиеся пары выделились из раскиданных тут и там компаний, смеющиеся, счастливые и страшно пафосные. Как только вальс набрал темп, танец начался.
Алексей вёл уверенно, нежно сжимая ладонь девушки в своей и мягко придерживая её за талию. Пожалуй, без его помощи Женя мигом бы споткнулась и нелепо упала ещё на входе в помещение.
— Как вы себя чувствуете? Вас весьма долго не было, — мурлыкнул он тихо, но отчётливо, с интересом заглядывая Евгении в глаза. Почему-то она смутилась. Всё это было так… романтично, что ли. Прямо как в старых сентиментальных романах. В животе забились бабочки, которых наконец-то не сдерживала ловушка ужаса.
— Всё в порядке, благодарю, — ответила Женя вежливо и закружилась. Мир вокруг тоже крутанулся и чуть не повалился на бок, но Алексей вовремя его удержал, крепче перехватив девичью талию.
— Кажется, не совсем, — заметил он и улыбнулся. Женя почувствовала, что краснеет. Какие глупости!
— Я бы вышла на воздух, — призналась она. Мимо них проходили одна за другой пары. Женщины шуршали юбками, мужчины шевелили усами (по крайней мере, те, у кого они были), мелодия лилась, заполняя собой пространство, и на мгновение Женя даже забыла о том, что всё это не более, чем спектакль; забыла о том, что прямо сейчас где-то за пределами Дома туман медленно пожирает окрестности, подбираясь всё ближе и ближе к старинным стенам. Она не видела перед собой ничего, кроме Алексея, его улыбки и его травянистых глаз. Закружиться, сделать шаг назад, потом — шаг вперёд… Оборот… Века не стёрли из памяти умение танцевать нескончаемые вальсы — у девушки был изумительный преподаватель хореографии, забавный француз, чья залысина превышала все возможные и невозможные границы дозволенного.
— Я бы с радостью вас проводил, — заметил Алексей. Вальс закончился внезапно, оборвавшись на высокой ноте, и тишина ударила по ушам, возвращая Женю в неприглядную реальность. Кажется, она смотрела на Алексея слишком влюблёнными глазами, потому что он вдруг стушевался и опустил взгляд, неловко дёрнув уголком губ.
«Такой же красивый, как и прежде», — подумалось Жене. Она, не отдавая себе отчёта в собственных действиях, потянулась, было, рукой, чтобы провести пальцами по щеке юноши, но массивные двери в Дом внезапно отворились, и слуга (вероятно, это был он), взволнованно подрагивая, прокричал, заикаясь:
— Позвольте! С-случилось несчастье! Т-там… там конь… разбушевался… — и тут же упал в обморок.
По рядам гостей пошёл шёпот; по лестнице, хмурясь, спустился нынешний хозяин Дома — отец Софии, представительный мужчина в несколько поношенном фраке. Он о чём-то зашептался с отцом Жени, а потом махнул рукой одному из слуг; тот кивнул и выбежал за дверь, прихватив с собой ещё нескольких человек.
— Прошу простить это недоразумение, господа! — обратился владелец к присутствующим и подмигнул пианисту; тот всё понял и принялся наигрывать нервную польку, которую тут же подхватили прочие музыканты. И гости тут же потеряли всяческий интерес к слуге, которого уже приводили в чувство хлопками по щекам, вернувшись к обсуждению возвышенных тем.
В это время Алексей и Женя отошли чуть в сторону, никем не замеченые. Глаза юноши загорелись.
— Пойдёмте, посмотрим, что случилось!
В этот момент он очень сильно напомнил того маленького Ярополка, которому так нравилось встревать в самые разные передряги. Женя с энтузиазмом кивнула, и они точно две тени выскользнули сначала из зала, а затем обходными путями выбрались на улицу. В Доме было много чёрных ходов; половину не знал никто, вторую половину им показала Соня однажды, и теперь они пользовались ими, когда надо было бесшумно исчезнуть.
На дворе стояла глубокая ночь; Лес вокруг был слишком спокоен, и это невольно настораживало. Женя вгляделась вдаль и убедилась в том, что туман здесь и с каждой минутой лишь приближается, однако пока что его наступление было вполне терпимым. По крайней мере, девушка чувствовала себя неплохо.
Искать место происшествия долго не пришлось, так как в глаза сразу бросилось сразу несколько вещей: скачущая лошадь, которую не могло удержать целых три человека; капли крови на земле; наконец, валяющееся рядом тело, живое, но порядком побитое. Женя прищурилась. Кажется, это был конюх.
Внезапно потерпевший поднял голову и уставился на девушку своими золотыми глазами.
— Оддманд? — вырвалось у Евгении, и она, невзирая на попытки Алексея остановить её, бросилась к раненому фамильяру, наплевав на сохранность платья,