Читать интересную книгу Ду Фу - Леонид Бежин

Так ли это на самом деле? Все эти характеристики как бы невольно «подгоняют» Ли Бо под западного поэта, представителя европейской богемы («проматывал состояния, женился, брал наложниц...»), но если искать чисто китайское определение характера Ли Бо, то лучше всего употребить слово «ветротекучий», как называли людей романтического склада, воспитанных на буддизме и даосизме и как бы подчиняющих свое «я» «ветру и потоку» вселенского бытия. Именно таков Ли Бо с его взлетами фантазии, причудами, резкими сменами настроений, непредсказуемостью речей и поступков. Вряд ли Ду Фу мог чувствовать себя с ним легко и свободно, как с Гао Ши. Его дружба с Ли Бо скорее походит на ученичество у даосского мастера, во всяком случае, Ли Бо для Ду Фу - это именно «сянь шэн» - «учитель», превосходящий своего ученика и по возрасту, и по опыту жизни. Вот почему Ду Фу забрасывал старшего друга стихами, а Ли Бо ответил ему лишь дважды. Ли Бо настолько подчинил младшего друга собственному влиянию, что Ду Фу изменил своему конфуцианскому воспитанию и стал отдавать явное предпочтение даосизму. Странно читать его стихи этого периода, словно написанные не будущим корифеем танской поэзии, а отшельником времен Северных и Южных династий, ютящимся в дырявой лачуге и поглощенным поисками эликсира бессмертия. Ученичество такой натуры, как Ду Фу, не могло продолжаться долго: возможно, поэтому Ли Бо и Ду Фу и расстались осенью 745 года. Младшему поэту предстояло в одиночестве осмыслить уроки, преподанные ему старшим. Осмыслить и найти свои собственные пути - в поэзии и в жизни.

Глава четвертая ОДА ЗАПАДНОЙ СТОЛИЦЕ

Во времена Срединного Предка в императорской резиденции был устроен пир для тибетцев и показано им представление с дрессированными лошадьми. Лошади были снаряжены и убраны шелковыми нитями с раскраской в пять цветов, украшениями из золота, а их седла были увенчаны головами единорогов и крыльями фениксов. Когда играла музыка, каждая из лошадей ступала ей в такт, и весьма чутко.

А когда все они достигли середины зала, музыканты преподнесли им вина. И лошади, пока пили, держали чаши в пастях. Потом они легли ничком и снова поднялись. Тибетцы были совершенно поражены.

Из средневекового источника

СТОЛИЦА ЧАНЪАНЬ ПОРАЖАЕТ ВЗОРЫ ИНОЗЕМЦЕВ

Среди завсегдатаев винных лавчонок, уличных торговцев и простого люда много рассказывалось о чудесах и диковинах, хранящихся в Великом Лучезарном Дворце императора Сюаньцзуна, но не менее заслуживает такого рассказа и сам главный императорский город - столица Чанъань. Еще за восемь веков до царствования Сюаньцзуна в Чанъани насчитывалось 160 жилых кварталов, девять рынков, множество храмов, постоялых дворов и торговых лавок. Город украшали величественные императорские дворцы, соединенные подвесными галереями, залы для аудиенций и правительственные здания. Древние поэты - и самый известный из них, Чжан Хэн, - не уставали слагать оды великолепию Западной столицы, воспевая деяния ее основателей, императоров династии Хань. Однако история Чанъани не всегда была мирной и безмятежной. Во времена Северных и Южных династий столицу захватили степные кочевники, которые разорили весь город, а предместья использовали как пастбища для скота. Казалось, под копытами лошадей и овец навсегда исчезнет память о былом великолепии Чанъани, но могущественным танским императорам удалось вновь превратить Чанъань в один из цветущих городов мира. Только Рим и Александрия по своей роскоши и великолепию достойны сравнения с Западной столицей, недаром сюда стекаются путешественники со всех концов света. Согдийских купцов, японских дипломатов, индийских проповедников и посланцев других земель одинаково привлекают чанъаньские дворцы, чайные и винные лавки, увеселительные кварталы, храмы и монастыри. Здесь, в Чанъани, устраиваются пышные дворцовые празднества с выступлением дрессированных лошадей, карликов и танцовщиц, здесь заключаются торговые сделки и незадачливые предприниматели попадают в кабалу к уйгурам-ростовщикам, здесь проматываются огромные состояния и юноши из знатных семей, приехавшие сдавать императорские экзамены, оказываются в сетях гетер, здесь выступают с проповедями последователи самых разных религиозных учений от христиан до зороастрийцев. На улицах двухмиллионного города гудит многоязыкая толпа, раздаются крики погонщиков, скрип колес, лошадиное ржание, но зато в садах и парках горожанина встречает глубокая тишина, в тинистой зеленоватой воде белеют лотосы, плавают утки и селезни, перекликаются друг с другом лягушки, и легкий ветерок смешивает запахи цветов с ароматами трав и деревьев.

Столичному жителю порою кажется, что он не в городе, а в глухой, заброшенной деревушке, столько в Чанъани садов, парков, цветников и огородов, и чем дальше от центра города, тем заметнее это сходство. На окраинах Чанъани затихает городской шум, редеют людские толпы, гаснут огни, и по улицам бегают босоногие мальчишки, распугивая сонных кур. Многие выходцы из провинций, поселившиеся в столице, на желают бросать деревенских привычек и ведут себя так же, как у себя на родине: ловят рыбу в прудах, выращивают на грядках лук и чеснок, беседуют с соседями о видах на урожай, рано встают и рано ложатся спать. Но основное население Чанъани - купцы, ремесленники, воины и городская полиция, учащиеся конфуцианских школ, мелкие торговцы - живет на городской лад. В кузницах с утра звенят молотки, разлетаются искры от раскаленных болванок, которые затем с шипеньем опускают в холодную воду; в пекарнях месят тесто, лепят из него пампушки и отправляют в печь; в ткацких мастерских выделывают шелка с пятицветной вышивкой, из которых шьют платье богачи, и грубую холстину - для простолюдинов; горшечники обжигают в печах простую кухонную посуду и дорогой фарфор, покрытый глазурями; ювелиры обтачивают и гранят драгоценные камни, вставляя их в золотую оправу; и весь город словно бы спешит нарядиться, украситься драгоценностями, насытиться вкусной едой и приступить к своим обычным делам. Вот выезжает из ворот усадьбы коляска чиновника, запряженная двумя породистыми рысаками, вот бежит на занятия школьник со связкой книг, вот возвращается с ночного дежурства воин в доспехах, а вот городской полицейский дает увесистого тумака нищему, который клянчит милостыню у прохожих.

Так выглядят улицы Чанъани в утренние часы, но если бы горожанин, обозревающий достопримечательности города, сумел подняться выше самой высокой башни и посмотреть на город с птичьего полета, он бы убедился, что столица империи по своим очертаниям представляет правильный прямоугольник. С востока на запад он тянется на десять с лишним километров, а с севера на юг - более чем на восемь. Чанъань окружена высокой каменной стеной с двенадцатью городскими воротами - по трое ворот с каждой стороны. На сторожевых башнях дежурит грозная стража, открывающая по утрам и запирающая вечерами ворота. С высоты птичьего полета город может даже показаться похожим на шахматную доску, потому что весь он, как и в древние времена, разделен на жилые кварталы, имеющие собственные стены с малыми воротами, тоже закрывающимися на ночь. Таким образом, населению столицы как бы обеспечена двойная безопасность: с ударом барабана закрываются все ворота города, и дома мирных жителей становятся почти недоступными для воров и грабителей. Все улицы Чанъани необыкновенно ровные и прямые, а ширина улиц настолько значительна, что на них свободно могут разъехаться несколько экипажей. У наблюдательных иноземцев, ежедневно прибывающих в город, не остается сомнений: столица Чанъань возникла отнюдь не стихийно, а была возведена согласно строгим правилам геомаитии и астрологии - с тем, чтобы земные и небесные силы благоприятствовали жителям города. И действительно, с каждым годом Чанъань разрастается, кварталы вытягиваются все дальше на юг и на север, повсюду строятся новые усадьбы, общественные здания, магазины, бани, монастыри. Одних только буддийских монастырей в Чанъани - 94, даосских - 16, а монахов насчитывается около 50 тысяч.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});