Читать интересную книгу Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля - Агнета Плейель

Больше всего на свете ему хотелось расшнуровать ботинок Эстрид и посмотреть, какие у нее ноги.

Движимый странным желанием – увидеть ноги Эстрид, – Абель стал искать ее общества.

Теперь в перерывах он шутил с дамами возле оконной ниши и несся вниз по лестнице в табачную лавку за «гаваной» для темноволосой. Светловолосой же, с серыми глазами, ничего не было нужно, и она краснела как рак, когда в очередной раз сообщала об этом Абелю.

Тогда он взял за правило прогуливаться с Эстрид по городу после занятий, чтобы ей не было скучно возвращаться домой. Так они и шли бок о бок, Эстрид и Абель. Он нес ее сумку с эскизами и коробку с красками, а иногда и зеленую папку, перевязанную черной лентой. Город всплывал на своих водах, набухали и лопались почки, светило солнце и дул ветер. Потом деревья шелестели зеленью, которая вдруг желтела и опадала, и снова все засыпало снегом, только мачты, как густой лес, чернели вдоль причалов.

Когда море покрывалось льдом, звуки вокруг смолкали. Снег лежал на крышах и мостовых, как белое одеяло. А весной на улицах снова звенели топоры и дребезжали пилы, стучали копыта, громыхали телеги. Набережные приходили в движение, разгружались лодки, топали по трапам тяжелые сапоги, в воздухе пахло рыбой и деревом.

Эстрид и Абель гуляли молча. Девушка оказалась выше, чем думал Абель, когда наблюдал за ней в мастерской. Она шла быстро. Зимой кутала голову и плечи в серую или черную шаль и не носила шляпок. Ее башмаки были разбиты, а пальто залатано, потому что Эстрид происходила из небогатой семьи. Бледное лицо оживляли блестящие серые глаза с темной каймой вокруг радужной оболочки. Тонкие ноздри прямого носа казались прозрачными.

Эстрид напоминала тихое лесное озеро. И Абель, шагая рядом с ней в таком же быстром темпе, проникался ее спокойствием. Ее общество умиротворяло.

Потому что, когда рядом не было Эстрид, в душе у Абеля словно завывал ветер. Мучившее его беспокойство если и отпускало, то лишь на время, обычно когда Абель работал руками, например в Грисхольме. А в присутствии Эстрид все бури стихали. Она мягким движением склоняла голову, и Абель чувствовал ее улыбку. Так они бродили по улицам, набережным, мостам.

Иногда их тела соприкасались. Один раз, особенно развеселившись, Абель положил руку на ее плечо. Он почувствовал тепло в кончиках пальцев и ладонях, как будто внутри Эстрид горел огонь, спокойный и ровный, как в очаге. Абель удивился.

Эстрид ни в чем на него не походила, она была другой.

Они прощались возле большого серого дома, где жила Эстрид. Дальше Абель шел один, чувствуя, как в душе снова поднимается ветер. Ветер изматывал и опустошал, и Абель ощущал мироздание как холодную, шершавую стену, о которую он обречен скрестись и биться всю жизнь.

Порой ему снились загадочные сны.

В одном из них Абель видел себя в высокой комнате, залитой солнечным светом, но без окон. Там были его отец и мать и много книг. В этом сне Абель давал кому-то странное обещание: умереть. Он должен был взобраться на высокую стопку фолиантов в потрепанных кожаных переплетах и, распустив крылья, взлететь, как птица. Именно парение в небе, кружение в воздушных потоках и означало для него смерть. Но каждый раз, когда Абель начинал восхождение, книги выскальзывали у него из-под ног, и в конце концов он падал. Отец молча наблюдал за ним, сидя на высоком стуле, одетый в пиджак из плотной ткани. А мать снова собирала книги и спрашивала сына, не желает ли он что-нибудь съесть или выпить перед очередной попыткой. Абель благодарил ее и отказывался, и тогда Анна гладила его по щеке, а в глазах у нее стояли слезы. Абель опять лез на стопку фолиантов, собственно, даже не книг, а старинных рукописей в кожаных переплетах. Наконец он спросил отца, можно ли ему прекратить попытки. Но отец только ласково улыбнулся и покачал головой.

И Абель понял, что именно Сульт дал ему это трудное задание. Но умереть таким способом у Абеля никак не получалось. Он снова обратился к отцу: нельзя ли сделать это как-нибудь иначе? Но Сульт смотрел на него кротким взглядом и молчал. Его лицо светилось непонятной радостью и было очень красиво. Тогда Абель нащупал в кармане веревку и надел ее на шею. Он медленно затянул петлю. Веревка оказалась тонкой, и Абель ее почти не чувствовал. Все стало гаснуть, и фигуры родителей исчезли. Вскоре Абель видел только их лица, излучавшие тот самый свет, который заполнял комнату. В конце концов и сам Абель погас, как свечка, и все погрузилось в темноту.

В этот момент Абель проснулся. Он помнил сон настолько отчетливо, словно все это происходило с ним наяву. Абель решил, что речь шла о какой-то его вине, но не мог понять, в чем она состояла. Сон показался ему красивым, но оставил неприятное впечатление.

Наконец настал момент, когда Абель увидел ноги Эстрид.

Летом, после второго года обучения в школе, она приплыла к нему из города на пароходе. Как всегда, Абель проводил каникулы с родителями в шхерах, на этот раз – близ Линдальсюндета. Эстрид сошла по трапу с зеленой папкой под мышкой. На ней было легкое хлопковое платье и шляпка, в руке девушка держала сумочку. Увидев Абеля, она покраснела и улыбнулась, показав мелкие белые зубы.

В ее глазах отражалось солнце. Эстрид спотыкалась на сходнях, поэтому Абелю пришлось взять ее за локоть. На узкой лесной тропинке, по пути к дому, который сняли родители, Абель ее поцеловал. Губы Эстрид пахли лесом: заячьим щавелем, папоротником и влажной землей. Ее щеки оказались теплыми, а платье – прохладным и свежим. Анна сидела на ступеньках и лущила горох. Увидев Эстрид, она отставила миску и обняла гостью.

– Должно быть, вы успели хорошо подружиться, – заметила она, выслушав восторженный рассказ Абеля об Эстрид.

Девушка покраснела еще больше и посмотрела на Абеля, все еще державшего в руке ее сумочку. Он рассмеялся, чем окончательно смутил Эстрид, которая опустила глаза и прикрыла лицо рукой. Сцена вышла настолько комичной, что в конце концов расхохотались все трое.

Тут из-за угла дома появился отец, который при виде их веселых лиц тоже заулыбался. Он поцеловал Эстрид в обе щеки, как дочь или близкую родственницу. Потом достал из кармана веточку с двумя вишенками и повесил на ухо Эстрид, как сережку.

Так Эстрид вошла в дом. Словно то, о чем между ней и Абелем не было сказано ни слова, решилось само собой.

Во время обеда в беседке между Анной и молодыми людьми завязался оживленный разговор. Все это так не походило на молчаливые трапезы в компании глухонемого. Но Эстрид не забыла о нем и время от времени кивала и улыбалась Сульту.

Абель заметил, как ткань ее платья – серая, в мелкий белый цветочек – натягивается на груди, когда Эстрид выпрямляет спину, и удивился, что не замечал этого раньше. До сих пор, во время их прогулок по городу, формы Эстрид скрывала кофта или пальто.

Ее груди оказались маленькими и круглыми. Когда Эстрид расстегнула две верхние пуговицы и подставила лицо солнцу, Абелю бросилась в глаза ямка в основании ее шеи. Он подумал, что именно оттуда исходят лесные запахи Эстрид. Но сколько бы ни смотрел Абель на девушку, всякий раз его взгляд останавливался на ее груди.

Ее глаз он не видел, их прятала тень от шляпки.

После обеда отец захотел показать Эстрид свои эскизы. Он казался непривычно веселым, когда раскладывал их перед ней на столе. Оживленно объяснял на пальцах выбор темы, главную задачу той или иной работы и исходные моменты сюжета: где располагается источник света и откуда дует ветер. Потому что все это необходимо знать уже на стадии наброска.

Это было во время его увлечения белым цветом, растворяющим все остальные. Но в своих замечаниях по поводу увиденного Эстрид словно бы не заметила этого. Она рассуждала о четкой, хорошо прочувствованной композиции, о необычном сочетании красок и фантастических переходах одной стихии в другую. Обычно молчаливая, она оживилась не на шутку и будто совсем забыла об Абеле, который переводил их разговор, переходя то на слова, то на жесты.

Наконец отец захотел посмотреть работы Эстрид.

Она робко возразила, но Абель уже пошел за папкой, которую девушка по его просьбе взяла с собой. Разумеется, ей хотелось узнать мнение Сульта о ее рисунках. Она дрожала от волнения, пока Абель развязывал тесемки на папке, а потом протянула Сульту кипу листков.

Пока он просматривал их один за другим, Эстрид сидела в оконной нише, подтянув колени и отвернувшись в сторону сквозившего между березками моря. Она не решалась смотреть на Сульта и не повернула головы, даже когда Абель начал переводить. Как и предполагал Абель, отцу пришлось по душе то, что делала Эстрид.

Сульт говорил об уверенности ее руки, о смирении и спокойствии ее стиля. Эстрид слушала, глядя на свои колени.

Но потом отец вдруг спросил ее, чего она боится. Только тогда Эстрид повернула голову и посмотрела сначала на Абеля, а потом на глухонемого. А тот продолжал: она еще недостаточно созрела как мастер, потому что не может подчинить себе свой темперамент. Художник должен уметь управлять и пользоваться им. Разумеется, сама Эстрид уже присутствует в своих работах, но будто не может на что-то решиться. Не надо бояться себя, улыбнулся Сульт.