В довершение беседы Жак Гольдман поинтересовался, где и как я намерен искать Спенсера Родмана. Я же ответил, что пока окончательно не решил — слишком недавно мне поставили задачу, но с очень высокой долей вероятности могу сказать, что господина Родмана я все же найду и скорее всего, убью. В ответ мсье Гольдман выразил желание, чтобы я привез доказательства смерти этого негодяя, и еще выразил надежду, что Спенсер Родман умрет мучительным способом. Я пообещал, что если мне удастся добраться до Родмана неким образом, позволяющим выбирать способы его умерщвления, то обязательно выберу самый мучительный из доступных на тот момент.
Финалом нашей встречи стала краткая речь Гольдмана о том, что никакой катастрофы не произошло, и разумные люди всегда сумеют достичь компромисса. Он уверен, что и в данной ситуации, когда доступ к «воротам» получил конкурент и вероятный противник и доступ к нефтяным ресурсам тоже закрыт, все равно остается почва для переговоров и возможности для минимизации ущерба интересам Ордена. С этим я немедленно согласился, на чем мы с мсье Гольдманом и расстались. Похоже, что он тренировал на нас речь, предназначенную для кого‑то другого.
— И как тебе наш куратор? — поинтересовалась Светлана после того, как за Гольдманом закрылась дверь.
— Орел комнатный, — усмехнулся я. — И все на твою задницу глаза скашивал. Или в вырез рубашки. Я даже боялся, что если его в этот момент что‑то напугает, то у него будет косоглазие на всю жизнь.
— Да, он у нас такой, — усмехнулась она. — Но если честно, то он весьма разумный человек. Подчас слишком разумный, из тех, что способны не заметить самого отчаянного предательства, если предатель может оказаться полезным. Прагматик даже не до мозга костей, а не знаю до какой степени. Ты уже успел наш арсенал ограбить?
— Уже сообщили?
— Нет. Я просто звонила Кате, когда ты там копался, и она сказала.
— Понятно. Да, порылся немного. Ты ведь хочешь, чтобы я злодея победил? Вот и вооружаюсь.
— Понятно, — кивнула она. — Я и не возражаю: для милого дружка и сережку из ушка.
— Ты минет обещала, — напомнил я. — Два.
— В другой раз, — отмахнулась она. — А то еще войдет кто.
— Тварь лживая, — вздохнул я громко.
— А других на эту работу не берут, — отрезала она и посерьезнела: — А сейчас я начала подбирать тактические команды, изучаю досье разных людей. Нам нужны собственные силы: отношения с патрулем несколько натянутые, так что их бойцов не всегда и не во все посвятишь. Свои нужны.
— Кто возглавит? — заинтересовался я.
— Есть у нас один человек на примете — бывший капитан британской САС. Потом долго работал в «Эринис» — знаешь такую компанию?
— Знаю. Частная военная компания. Старосветская. Наемники.
— Верно, но они и здесь работают, — подтвердила она. — В общем, пока еще не точно, окончательного разговора с ним не было, хотя предварительно он заинтересован в работе. Для меня главное — подобрать двух‑трех толковых командиров, а дальше они пусть набирают группы.
— Много людей планируете?
Много людей в такой конторе не надо: она потеряет эффективность. Вон израильский «Моссад» и посейчас малолюден, а при необходимости привлекают контракторов. А ЦРУ распухло от штатов, и утечки у них одна за другой. И КПД ниже паровозного.
— Нет, — сразу ушла она в отказ. — Вместе с тыловиками и прочими — не больше полусотни для начала, но зато самых лучших.
Ну молодец, я все лучше и лучше о ней думаю.
— Кстати, а то, что ты русская, не мешает?
— Знаешь, нет, — покачала она головой. — Здесь вообще не заморачиваются национальностью. Еще когда набирают людей для работы на Орден, во всех тестах есть пункты на проблемы с национализмом. Подбирают только тех, кто готов добиваться результата, делать карьеру и больше ни о чем не беспокоиться. Например, американцев из тех, что по любому поводу размахивают флагом и кричат «America kicks asses!», [106] в Орден категорически не берут.
— И когда твой куратор намерен тебя утвердить на должности? — уточнил я.
— Уже утвердили, — самодовольно ответила Светлана. — Сегодня утром. Нападение на остров помогло. В Совете решили, что не время сейчас долго размышлять, вот и назначили. Я не успела сказать, но вообще‑то у нас сегодня банкет по этому поводу.
— Общий? — представил я себе перепитой «корпоратив» с блюющими в туалетах сотрудниками.
— Нет, — подняла она руки в защитном жесте. — Общие в офисе здесь устраивать не принято. А у нас сегодня — в ресторане, в узком кругу. Всего несколько человек. Приходи — надеюсь, приличная одежда у тебя тоже есть?
— Есть. Говори, куда и во сколько.
— Ресторан «Витторио» — это прямо с обратной стороны нашей застройки. Помнишь, как заезжать к нам на территорию?
— Разумеется.
— Так вот, не заезжай, а катись против часовой стрелки вокруг — и увидишь стеклянный такой павильон, а в нем три ресторана. — Ее длинный палец с крашеным ногтем описал соответствующую фигуру по поверхности стола. — Наш называется «Витторио» — большая красно‑бело‑зеленая надпись. Приезжай в двадцать четыре часа.
Территория Ордена, остров Нью‑Хэвен
22 год, 18 число 10 месяца, понедельник, 24.00
Вернувшись из Отдела на виллу, я открыл воду, чтобы наполнить большое «джакузи» на веранде горячей водой, а сам занялся перевязкой. Благодаря сетке и небольшой дозе перекиси водорода бинт и ватно‑марлевый тампон отвалились от раны легко. Рана выглядела вполне прилично, разве что зашита была кривовато, кровила умеренно, болела тоже терпимо. У меня вообще высокий болевой порог, и если ранение не совсем уж сильное, то я вполне способен с болью смириться. Я решил пока обойтись эластичным бандажом и подложенным под него тампоном с сеткой. Выпил еще пару таблеток солпадеина, размешав их в воде, затем прошел на кухню и приготовил себе сэндвич с ветчиной из индейки, с сыром, помидорами и листьями салата, которые я купил в маленьком супермаркете по пути домой. Заезжать куда‑то еще обедать в преддверии вечернего банкета не хотелось, но при этом я был откровенно голодный. Налил в высокий бокал пива, смолотил сэндвич, этим самым пивом запил, а затем залез в горячую бурлящую воду, стараясь лишь не намочить повязку. Благодать.
Однако в горячей ванне меня начало клонить в сон. Все же сказались бурные день и ночь, и я, поставив будильник на двадцать два часа, ушел в спальню и завалился в кровать. Лучше сейчас выспаться, чем на посиделках в ресторане носом клевать.
Будильник поднял меня в двадцать два часа, вполне отдохнувшего и в хорошем настроении, которое даже не портила разболевшаяся рана. Две таблетки обезболивающего достаточно быстро ее угомонили, а большая чашка очень крепкого «эспрессо» взбодрила меня самого. Я выпотрошил сумку с вещами, достал из нее песочного цвета «чинос», блекло‑красную рубашку «поло» и мокасины из рыжей кожи, вытащил из кладовочки гладильную доску, нашел на кухне в одном из шкафов утюг и принялся за глажку слежавшейся в сумке одежды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});