Читать интересную книгу Блуд на Руси - Анатолий Манаков

Николай Фирсов (1864-1934)

историк.

Показание № 56

Нужно быть русским, чтобы понять, какую власть имеет взор монарха. В его присутствии астматик начинает свободно дышать, к парализованному старцу возвращается способность ходить, больные выздоравливают, влюбленные забывают свою страсть, молодые люди перестают думать о партиях. Место всех человеческих стремлений, помыслов и желаний занимает одна всепоглощающая страсть - честолюбие, одна всепобеждающая мысль - выдвинуться во что бы то ни стало, подняться на следующую ступень, ловя улыбку властелина. Одним словом, царь - это бог, жизнь и любовь для этих несчастных людей.

Но каким путем пришли русские к такому полнейшему самоотрицанию, к такому полному забвению человеческого достоинства? Каким средством достигли подобных результатов? Средство весьма простое - "чин". Чин, это гальванизм, придающий видимость жизни телам и душам, это - единственная страсть, заменяющая все людские страсти. Я показал вам действие, оказываемое "чином". Теперь нужно рассказать, что он собой представляет.

Чин - это нация, сформированная в полки и батальоны, военный режим, примененный к обществу в целом и даже к сословиям, не имеющим ничего общего с военным делом. С тех пор, как введена эта иерархия, человек, никогда не видевший оружия, может получить звание полковника.

Петр Великий - к нему мы всегда должны возвращаться, чтобы понять современную Россию, Петр Великий почувствовал однажды, что некоторые национальные предрассудки, связанные с доисторическим строем, могут помешать ему в осуществлении его планов. Он заметил, что кое-кто из его стада склонен к чрезмерной независимости, к известной самостоятельности мышления. И вот, дабы покончить с этим злом, самым неприятным и тяжелым для ума проницательного и энергичного в своей области, но слишком ограниченного и не понимающего преимуществ известной доли свободы для самих правителей, этот великий мастер в деле произвола не придумал ничего лучшего, как разделить свое стадо, то есть народ, на ряд классов, не имеющих никакого отношения к происхождению соответствующих индивидуумов. Так, сын первого вельможи империи может состоять в последнем классе, а сын его крепостного, по прихоти монарха, может дойти до первых классов. Словом, каждый получает то или иное место в зависимости от милости государя. Таким образом, благодаря "чину", одному из величайших дел Петра, Россия стала полком в шестьдесят миллионов человек.

Остальф де Кюстин (1890-1857)

французский писатель, путешественник,

посетил Россию в 1839 г.

Показание № 57.

Кругом Петра все, по его выражению, "играли в закон, как в карты, подбирая масть к масти, и неустанно подводили мины под фортецию правды". Все это не могло не ожесточать Петра, по натуре человека снисходительного, доброжелательного и доверчивого, и он потерял веру в людскую честность... И Петру стало казаться, что эту "ложь человечу" можно обуздать только "жесточью". Отсюда необыкновенная строгость его законодательства и обилие в нем угроз страшными казнями. Отсюда и та быстрота его на всякую расправу, на "поступанье руками" - от битья знаменитой дубинкой до смертной казни включительно.

... Он не стеснялся в 1721 году назначить гвардейских майоров надзирателями даже за сенатом, и эти надзиратели получили от него полномочие не только доносить ему прямо о замеченных нарушениях закона, но и сажать собственной властью господ сенаторов под арест, в крепость в случае несомненной вины. Младшие гвардейские офицеры и даже нижние чины сержанты, капралы, унтер-офицеры, солдаты - посылались с чрезвычайными поручениями в провинцию.

В этих "карательных" посылках гвардейских солдат и офицеров, может быть, всего ярче сказалась завещанная Московской Русью России императорской основа властвования страхом. Розги и побои регулировали семейные отношения, плеть и плаха - отношения гражданина к государству. Оно всегда в московское время являлось устрашающим и карающим, и иным не могло сделаться и за время господства Петра. Люди не так-то скоро меняются, как их одежда и внешний житейский обиход. На устрашении, в конце концов, было построено при Петре управление, на устрашении был устроен и суд; всякая инструкция, всякое распоряжение, исходящее от власти к подчиненному, всегда заключает при Петре в себе угрозу штрафом или даже жестоким истязанием. Опасение является в те времена основой в отношении низшего к высшему, и всякий свой поступок каждый подчиненный старается обставить так, чтобы не быть в ответе перед пославшим его. Делать дело не так, как велит долг и собственное искреннее разумение, а так, как приказано начальством, чтобы прежде всего избежать его гнева, а не нарушения закона, - вот основа всех поступков подчиненного в московское время, такой же она осталась при Петре, сделавшись только более регламентированной, вогнанной в рамки инструкции, разработанной по западному образцу и стремившейся новые идеи общего блага и благоденствия вводить путем "истязания" и "весьма живота лишения"...

Петра часто упрекают в слишком узком прикладном понимании науки, от которой он якобы хотел только технической пользы для государства, но, думается, такие факты, как общение с Лейбницем и Вольфом, стремление основать и основание библиотеки и Академии Наук в Петербурге, обоснование самой теории своей власти на основании выводов тогдашней науки о государстве, позволяют думать о Петре иначе: если не сразу, то к концу жизни он понял европейскую науку и просвещение шире, чем вначале, и увидел в них не только двигателей промышленной техники. За то же говорят печатавшиеся по его распоряжению книги. Среди его питомцев, учившихся ха границей, мы знаем таких, которые, не удовлетворившись Лейбницем, искали науки у Бейля, интересовались итальянской литературой, пробовали сами сочинять и писать, умели любоваться художественными сокровищами Италии...

А так, в смысле толпы, кучки русских за границей в петровское время представляли из себя довольно-таки безотрадное явление. Первое посольство оставляло занимаемые им помещения обыкновенно в столь загрязненном виде, что иностранцы только руками разводили, как это люди могли так загрязнить комнаты и мебель в такой короткий срок. Сам Петр оставлял тогда отведенные ему комнаты с испачканными диванами, изрезанной и истыканной бессмысленными ударами шпаги или кортика мебелью, изорванными обоями и коврами, с вытоптанными цветниками, поломанными решетками садов, разбитыми статуями. Его навигаторы представляли из себя в этом отношении какую-то толпу необузданных дикарей...

Относительно плутовства французский посланник Кампредон писал уже в конце царствования Петра после того, как миновали годы упорной борьбы царя с этим широко распространенным пороком: "Наклонность россиян к обману родится вместе с ними и развивается в них воспитанием и примером родителей. Их плодовитость в изобретении средств обманывать бесконечна; не успеют открыть одного, как они тотчас же выдумывают десять других. Это главный рычаг их деятельности. Можно сказать, они любят обман больше жизни, ибо каждый день можно наблюдать, что пытка, претерпеваемая одними, и конфискация нажитого воровством богатства у других не в состоянии никого удержать от искушения воспользоваться самой ничтожной выгодою, которую им предлагают, в ущерб честности их самих и против интересов монарха...

"Упрямцы" ненавидели Петра как антихриста и людомора и в своей ненависти всегда были готовы перейти от слов и мыслей к делу. Заговоры против Петра и покушения на его жизнь - не плод фантазии: сын его желал ему смерти, духовник его, которому царевич поведал свою мысль, не остановил его, а лишенный сана за прикосновенность к этому делу архиерей ростовский Досифей, глухо, но уверенно ссылаясь на то, что говорят о Петре в народе, при самом обряде лишения сана намекал, что в народе ждали смерти царя.

Сергей Князьков (1873-1920)

писатель.

Показание № 58

Русский простого звания во всех своих делах с иноземцами имеет в виду одну только цель - свою выгоду, и не дает заходить в свою голову никакой другой мысли, кроме той, как бы дать выгодное понятие о самом себе. От того-то он и является на глаза к ним с большой осмотрительностью, с совершенно простоватым, даже глупым видом; но под этим притворным простодушием старается залезть к ним в самую душу и мастерски умеет пользоваться самой малейшей слабой стороной, какую выставят ему. А так как вообще не слишком бывают осторожны с таким человекм, у которого предполагают немного ума, то обыкновенно выходит в подобных случаях, что иностранец остается внакладе.

Это с большим вредом чувствовали многие из иностранцев, особливо нанимавшиеся в Русскую службу: сверх всяких своих ожиданий, они видели, что их подчиненные, смотревшие простачками, так провели их, что само они не в силах себя выручить, а должны обращаться к ним же с просьбами и позволить им руководить собою. По той же причине случалось, что многие иноземцы, ездившие в Россию и судившие о русских поверхностно, в таких дурных чертах изображали их рассудок. Зато другие никогда не видевшие России и изучавшие русских только по их поступкам и переговорам, как, например, Пуффендорф в жизни Карла Густава, и другие, сколько они ни жалуются на их ложь и плутовство, однако ж не отказывают в похвале, следующей их рассудку и остроумию.