Читать интересную книгу Анатомия героя - Эдуард Лимонов

Я настолько известен, что мне страшно. Я этого не хотел. Я хожу по пыльному чудовищному городу, как обнаженный, как человек без кожи, и все могут видеть мои внутренности. Именно, я человек без кожи. О такой публичности я никогда не мечтал. Я просто хотел быть известным. На Арбат (а мне приходится по нему ходить, я временно живу здесь) вообще выходить мне противопоказано. На почтительном расстоянии меня всегда сопровождают почитатели. "На хер — все!" — хочется мне заорать. На Арбате есть медведь в наморднике. Его сажают на плетеный диван и заставляют фотографироваться рядом с прохожими. Я напоминаю себе этого медведя.

Уличный художник: "Дорогая звезда, давайте я Вас нарисую!" Супруги толкают супругов: "Смотри, кто идет…" Если б они знали, как живет «звезда». Каждый день проходя через Ад. Я мертвый человек. Живущий в Аду. 24 часа в сутки.

И все эти сотни, тысячи взглядов, сквозь которые я иду, как сквозь строй. Они сглазили и сглаживают меня.

* * *

Русские женщины физически бывают очень привлекательны, но морально — это отталкивающие существа, калеки. Мужчина для них враг, так или иначе, у них психология гарема, когда мужик рассматривается как источник дохода (жизни), секса, но и угнетатель. Наказывать мужика — самое распространенное занятие такой женщины.

Если она влюблена, она готова все отдать, и даже саму жизнь порой, но влюбленность ее обычно столь коротка, что ничего отдать она не успевает, взять, впрочем, успевает многое.

Будучи сам русским, свидетельствую, что русская душа (обоих полов) есть понятие негативное. Из женщин эта русская душа делает прямо проституток каких-то без удержу и смысла. Русская женщина — самый ненадежный друг и товарищ, а тем более жена, какую можно себе представить, ибо, не имея ни чувства долга, ни морали, она следует обыкновенно лишь прихоти своей плоти. Но завтра ее благосклонность переключится на другого, и она станет вашим врагом. Новый выбор ее, скорее всего, будет абсурден, русская женщина может уйти от гения к ничтожеству, от сексуального маньяка к импотенту, ибо, воспринимая мужчину как врага и соперника, она мстит, ревнует и завидует.

Американка или немка может жить и остаться с мужиком по расчету. Русская тоже может, но одна из десяти. Другое дело, что примитивные простые люди всех наций живут парами как угодно долго от недостатка энергии, необходимой для перемен, или от недостатка воображения. Я говорю здесь об активном меньшинстве женщин.

Русская женщина гордится своей ненадежностью, способностью на предательство мужчины, тем гордится, что ею якобы движет «страсть», и страсть эту — прихоть — выхваляет повсюду как высшее качество души. На деле как раз ненадежность и есть исключительно негативное качество — т. е. недостаток, порок, ущерб. Русская женщина гордится своей способностью к предательству мужчины, о, разумеется, не называя это так.

Такая женщина хочет ходить по рукам, как переходящее красное знамя. Равенство полов при советской власти изуродовало ее куда более, чем американку Америка с ее «свободами»; от христианских заповедей русская женщина ничего не унаследовала, только дети порой являются цементом, как-то скрепляющим семью. Аморальная от незнания того, что есть мораль, она соорудила себе наскоро кодекс поведения, в котором половое влечение заменяет все заповеди. "Хочу — значит, люблю, а если люблю — буду с тобой, пока люблю — вот этот нехитрый ее путеводитель по жизни, с которым ее, конечно, ожидает в жизни банальная трагедия. Крушение. Ни одна из моих бывших жен не стала счастлива, первая и вовсе повесилась, хотя все предпосылки для счастья у моих женщин были. Мой личный опыт, как видим, подтверждает очевидное: уродливо сформировавшись, ментальность русской женщины — нездоровая ментальность и требует серьезного лечения на уровне нации. Дичайшее, наибольшее в мире количество абортов, четыре миллиона в год, тоже свидетельствует не в пользу русских женщин: легкомысленные убийцы, конечно же, смотрят на мучительное освобождение от плода как на побочный продукт «страсти». А страдания при абортах, грубые и отвратительные операции эти еще более усиливают ненависть к мужчине.

* * *

Они представляют себе идеальную жизнь женщины, как в сериале «Анжелика» — то маркиза банды ангелов, то у турецкого султана, то живет с алхимиком и чародеем, то попадает в постель к королю (изнанка у Сада в "Жюстин"), т. е. представляют себя переходящими от мужика к мужику, из постели в постель, из рук в руки. Не все имеют храбрость следовать такому идеалу, но некоторые следуют. При этом якобы все иерархии и социальные различия упраздняются постелью. Это заблуждение. Постельные радости преобладают только в искусственном тепличном «санаторном» (смотрите мою книгу "Дисциплинарный санаторий") обществе. Как только жизнь приближается к неискусственному натуральному варианту "открытой жизни" (кораблекрушение, необитаемый остров, гражданская война), все ценности становятся на свое место, и самая красивая блядь будет вынуждена жить с командиром, обладателем агрессивного темперамента, животной интеллигентности и ружья. Вне зависимости от качеств его сексуальности или размеров фаллоса.

Мужчины вопиюще неравны. Среди них есть воины-солдаты (агрессивное меньшинство) и жвачные коровы — подавляющее большинство. Мужчины равны только снизу, на уровне вегетативной жизни: когда они испражняются, едят и спят в глубоком сне без сновидений. (Но даже сны у них разные). Туда же, к вегетативной жизни, относится и сексуальность. На уровне высшей жизни, содержания огня в душе и агрессивности в крови, и в тех сферах, где следует показать творческую силу: в духовном мире, культуре, мысли, — чудовищно ясно, что бездна лежит между сверхчеловеком-воином и человеком из стада, такая же глубокая бездна, как между шимпанзе и человеком.

УТОЧНЕНИЕ О СЕКСУАЛЬНОСТИ.

Сексуальность даже не упоминается среди качеств ни античным миром, ни ранним средневековьем. Сексуальность была небезразлична ни грекам, ни римлянам, ни германцам, но доблестью ее не считали. Она вызывала внимание лишь в том случае, если толкала к поведению, несовместимому с общепринятыми ценностями. (Порицали, разумеется, уж слишком развратную Мессалину). Стоическая мораль, ее-то уж невозможно упрекнуть в мягкости, помещает сексуальные наслаждения в категорию вещей, с точки зрения мудреца, безразличных. Только с христианством и частично также под влиянием культов экзотических народов Малой Азии и Леванта устанавливаются тесные связи между сексуальностью и грехом, и, как следствие, секс начинает заражать не только этику, но и духовность.

* * *

Во мне не было недостатков, и тогда она придумала их. Она атаковала мою собранность, мое сознательно-разумное существование. (Никогда долгов, разумное распределение полученных от издательств сумм. Я не позволял себе «прогулять» полученное, зная на опыте, что зарабатывать дополнительные деньги придется через унижение и отказ от собственных принципов, от свободы, в конце концов). Эту разумность она называла «прижимистостью» или жадностью ("ты хохол" — и прочие плоские шуточки)… Еще она атаковала… в любом случае, она придумала мне недостатки. Когда я, после нескольких публичных пьяных ее скандалов, перестал вовсе ходить с нею в публичные места, она придумала мою якобы социальную необщительность, хотя до нее один я ходил практически повсюду, куда меня приглашали, и с удовольствием…

Она, конечно, очень страдала оттого, что я подавлял многие ее болезни и инстинкты. Я подавлял, просто-таки репрессировал ее алкоголизм ("Ты как террорист!" — кричала она злобно), ее нимфоманию (во всяком случае, она вынуждена была сдерживаться), ее слабоволие, пассивность (ей хотелось покинуть мой марафонский забег и лечь на обочине), ее инстинкт доминирования, она хотела быть лидером (позднее юноша Тарас выразил это простой фразой: "Она не хотела быть «замом», сама хотела стать боссом, вот и стала"), я подавлял ее несомненную волю к смерти. Были еще многие мои репрессии, уже менее значительные, как бы подвиды репрессий, так, например, я ложился не позднее 24 часов или часу ночи, а вставал в 8–8.30 и в девять уже работал. Она хотела более хаотичной жизни. Она хотела есть больше рыбы, а я покупал свинину, потому что она была во Франции дешевле. Она любила оттянуться на смаковании в сотый раз своих собственных музыкальных записей, а я насмешливо замечал, что у нее мания величия (впоследствии «это» таки развилось в манию величия), на основании чего она придумала, что я не люблю музыку. Потому что ей нужно было оправдать свои изъяны, инстинкты и болезни моими «недостатками». Она договаривалась даже до того, что якобы это я виноват в том, что она пьет, она утверждала, что воспринимала бы алкоголь нормально, если б я позволял, чтобы она пила понемногу… На что я резонно возражал, что и до меня, с другими мужчинами, она пила, и что на протяжении лет я не раз, бывало, соглашался попробовать и давал ей пить и пил с нею сам, но всякий раз этот эксперимент рано или поздно заканчивался ее чудовищной какой-нибудь сценой и многодневным обычно загулом, неизвестно где и с кем.