Читать интересную книгу Анатомия героя - Эдуард Лимонов

На улице было желто и смутно. Ветер растрепывал обильную, безумную и рахитичную зелень. Дальнейшие события имели смутную четкость дурного сна.

Подошел по тропинкам почти к Сущевскому валу и попытался перейти на противоположную сторону оживленного шоссе. Мешали автомобили в двойном движении. Двинулся по обочине. Заметил, что на противоположной стороне, поглядывая на меня, движется мужичонка. Я перешел дорогу. Мужичонка приблизился, как бы ждал. Невысокого роста, черные брюки, свитер, поверх свитера воротник голубой рубашки. Очень загорелое лицо, светлые яркие глаза, полуседые ухоженные волосы. Косые скулы, кадык крючком. Хрящеватые уши. Можно сказать, чистенький, в меру подвыпивший рабочий. "Ты мне свистел?" — спрашивает. "Нет, ничуть".

Идет рядом со мной к Сущевскому валу и бурчит, высказывая… мои мысли: народ такой уродливый, страна оккупирована (взгляд на витрины киосков у перехода). Вдруг, заглядывая мне в лицо: "У тебя лицо, как пластиковое. Неживое. Ты как неживой". Я иду себе невозмутимо, весь в черном, вплоть до черного носового платка. Он вновь, заглядывая в лицо: "Ты мертвый, вот что". Сказано очень испуганным голосом.

Перейдя на противоположную сторону Сущевского вала, стоим у развилки улиц. Он: "Я пойду. Ты осторожно". — "А что, — улыбаюсь я, — смерть за мной скалится?" Он побледнел и, с придыханием: «Да». Жмет мне руку. "Ты мне странно знаком. Так знаком, как будто мы в одном классе учились". Он мне так знаком, как будто мы тысячелетие вместе провели в одной тюремной камере.

Иду по Сущевскому валу один. Через момент он догоняет меня. Забегает вперед. Он в панике. "Не ходи туда! Тебя сейчас убьют. За тобой идут двое. Один побежал (как бывает в снах, он употребил два варианта: «побежал» и "поехал") в объезд". Показывает рукой туда, где якобы есть параллельная валу улица. "Не ходи!" И оглядывается. Я не оглядываюсь.

Я решительно шагаю в дурном сне. Все вокруг желтое, люди куда-то исчезли, мы одни на всем земном шаре. В фильмах Антониони была, я помню, подобная атмосфера галлюцинаторного мира, где все правда и все мираж. Он бежит рядом и, как верная собачонка, заглядывает мне в лицо. Его лицо обеспокоено ужасом. Отвечаю ему на немые вопросы гримас. "Все равно когда-то убьют. Не сегодня, так завтра. Если боишься — отставай…" Он не отстает, но испуганно прибился, прилепился ко мне. И канючит: "Не ходи. Тебя убьют…"

У пересечения Сущевского вала с поперечной улицей на нас выходит высокий худой тип в голубой куртке. "Он!" — взвизгивает мой спутник и хватается за мою руку, чтобы обрести поддержку. Не доходя пяти или десяти метров до меня, тип вдруг падает на мостовую, корчится, как креветка, в зародыш и… замирает мертвым. Я размеренным шагом иду мимо. Мой спутник ненадолго нагибается над типом и вновь испуганно прилепляется ко мне. Он ошеломлен. Он: "Что же ты не остановился? Он мертвый. И почему он упал, как ты это сделал?"

"Лучи, — говорю я и выдвигаю вперед палец, как бы стреляя из него. — И на левом плече у меня шар, а за спиною смерть, ты что, не видишь?" С суеверным ужасом он торопится со мной мимо Рижского вокзала к метро по желтым улицам. Теперь страшно и мне. У метро мы прощаемся. Почему-то это он уезжает в метро, а ведь намеревался уехать я. Я же иду по проспекту Мира к одноименной станции метро, ожидая и надеясь, что, может быть, меня убьют по пути.

На следующий день, анализируя происшествие, я пришел к выводу, что прогулялся с самим Дьяволом и напугал его. Ибо он прогулялся со мной — с мертвецом. Чуть подвыпивший, празднично одетый рабочий с тронутыми сединой прядями — лишь форма; однако желтый загар ада, костяшки скул, хрящеватые уши, светлые глаза моей мамы и, главное, эта атмосфера ужаса и безлюдья, быстро нагнетенная нами, — им и мной, — выдали его. Я узнал, что я — мертвец, а он — Дьявол, и даже он убоялся меня в этом состоянии. Ибо мертвецы, разгуливающие по улицам, нагоняют ужас даже на Дьявола.

Через пару дней я рассказал эту несусветную историю ясновидящей по телефону. У меня никогда не было знакомых ясновидящих, но эту мне рекомендовали друзья. Она посоветовала мне набрать теплую ванну воды с солью, зажечь в ванной перед зеркалом свечу и смотреть, КАК будет гореть фитиль. "Фитиль должен будет коптить. Вас ведь сглазили миллионы раз. Ваши читатели и телезрители". Я поступил, как она велела. Свеча в тяжелом подсвечнике в конце концов сползла в воду, туда же нырнуло зеркало, и, даже в моем состоянии, я заулыбался. К тому же, кожу щипало, я вывалил в ванну целую пачку соли.

На следующий день ясновидящая приехала с высокой блондинкой-родственницей и, посадив меня на стул, обошла вокруг меня много раз с зажженной свечой, приближая ее то к голове, то к шее. В результате свеча страшно почернела. Ясновидящая, молодая девчонка 22-х лет, стала убеждать меня, что я должен отрешиться от Зла, в противном случае со мной произойдет то, что мне наглядно продемонстрировали Высшие силы, убив на моих глазах типа в голубой куртке мне в поучение. Таким пояснением я не удовлетворился, сказал, что менять жизнь не стану, что опять найду себе блядь-девчонку, что я сам — Добро, однако хочу разврата, буду воровать, грабить и убивать, наказывая Зло. Тогда ясновидящая почему-то неохотно сказала, что в прежней жизни я был германским рыцарем и совершил несправедливость против Н. и теперь в этой жизни я искупаю перед ней свою некогда, много веков назад, совершенную несправедливость. Я попросил ясновидящую поднатужиться и увидеть больше. "В той далекой жизни в Германии, — сказала она, — Н. была проституткой", а я, германский рыцарь, убил ее. Вот и искупаю.

Я рассказал о случившемся на Сущевском валу нескольким людям, и все они сумели объяснить историю более или менее рационально до появления типа в голубой куртке. Один высказал предположение, что тип упал и забился в эпилептическом припадке. Но в этом случае странно, что он приберег свой припадок для меня, да еще в такой обстановке сплошных совпадений, и свалился мне аккуратно под ноги.

Н. всегда знала и любила повторять, что мое имя «Эдвард» переводится со староанглийского как "вэлфи гардиан" — т. е. "богатый покровитель", «охранитель». Я охранял ее рыцарем от бед алкоголизма, нимфомании и хаоса ее души тринадцать лет. Еще «гардиан» переводится как «часовой». У меня есть книга "Убийство часового". Н. попыталась убить своего часового в июле. Разрыв произошел в доме шесть, в квартире шестьдесят шесть.

И выбор названий собственных книг неслучаен, и тем более выбор женщины-идола в хаосе тел и душ. Я верю, что я — германский рыцарь, убил проститутку за измену. А для проститутки измена не существует. Рыцарь был идеалист и безумец. Чтобы он опять и опять в каждом рождении не убивал ее, а она его не предавала, а он бы потом не искупал свою вину, она должна полюбить только рыцаря. И навеки. Тогда прекратится проклятие.

* * *

Я делился с тобой всем: едой, деньгами, жизнью, эмоциями, талантом, идеями, моей гениальностью, наконец. Ты все лениво пожирала, неблагодарная и злобная, и завистливая. Я знал, что ты меня кинешь, что не поможешь в трудный час, предашь и растопчешь. Если меня посадят когда-либо и ты припрешься на свидание (на тебя это похоже!), я откажусь с тобой встретиться. "У меня нет жены, — скажу я, — должно быть, какая-то проститутка. Гоните ее!"

* * * Без кожи

Получасовое путешествие пешком от Арбата до площади Маяковского мучительно. У выхода на Суворовский бульвар меня засекла семья, состоящая из отца (с видеокамерой), матери, пятнадцатилетней дочери и ее подруги. Долго шли за мной и только у перехода через улицу Герцена решились заговорить. Мать самая смелая. "Мы вами восхищаемся. Можно сняться рядом с вами на память?" Я свернул в ближайший переулок и позволил снять себя с дочерьми и матерью. Отец — офицер, мать из офицерской семьи и у подруги отец тоже офицер. Т. е. мы из одного социального класса. Свои, социально близкие.

Подальше на бульваре зеленый тощий юноша, отлепившись от девушки, кланяется. "Спасибо вам, что вы есть".

Мужик лет тридцати, высокий, прошел и вернулся. "Можно автограф? Ведь вы Лимонов. Напишите: Станиславу. И дату".

Подле метро «Маяковская»: юноша и девушка стоят у стены, беседуют. Без стеснения разглядывают меня. Я перемещаюсь чуть дальше, к театру Сатиры, они тоже. Наконец, парень подходит ко мне: "Вы случайно не Лимонов?" — "Случайно да, Лимонов".

Небритый тип подходит и протягивает паспорт: "Распишитесь здесь". Не интересуясь нисколько, хочу ли я.

И я еще маскируюсь, смотрю в землю, ношу темные очки, кепи… Когда-то, безвестным эмигрантом в Нью-Йорке, я мечтал о такой славе. Ныне она приносит мне неприятности и развивает во мне паранойю. То мне кажется, что меня хотят убить, то кажется, что украсть. После одного из митингов на Театральной площади за мной таки точно охотились пять здоровенных морд. Мой верный адъютант Тарас заметил их, и втроем: я, Дугин и Тарас — мы скрылись в метро…