Читать интересную книгу Уход Мистлера - Луис Бегли

Был у нас и еще один интересный разговор в Антибе. Мы говорили о романе «Ночь нежна»[51], помнишь? И ты сказал, что понимаешь, почему Дик Дайвер не бросил Николь. Сам я не персонаж из романа, но если это тебе поможет, попробуй хотя бы на секунду представить, что твой отец является таковым. Полагаю, ты уже догадался, о чем я собираюсь тебе сказать. Я люблю Элизабет, люблю с тех самых пор, как мы впервые встретились с ней в Париже во время войны. Тогда ей было всего на год больше, чем тебе теперь. И я не намереваюсь ее бросать. Знаю, что просто не смогу.

Тогда ты собираешься бросить маму?

В том-то и дело, что нет.

Но почему нет, раз ты любишь tante Элизабет? Ведь вы с мамой никогда не ладили. Когда вы вместе, лучше держаться от вас подальше.

Ну, не всегда так.

Да почти все время! Меня просто тошнит от всего этого. Знаешь, я вовсе не против, если ты уйдешь от нее. Буду проводить время и с тобой, и с мамой, но только по отдельности. Все лучше, чем видеть, как вы притворяетесь, будто ничего такого особенного не происходит.

Я говорил об этом с твоей матерью. Нет, не об Элизабет, конечно, хотя, думаю, она знает, что у меня кто-то есть. О том, что мы с ней не подходим друг другу, и это плохо сказывается на нас обоих. И на тебе тоже. Она сказала, что никогда меня не отпустит. Я не могу идти против ее воли. Она этого не заслуживает. И еще представь, как это скажется на твоих бабушке с дедушкой!

Да они просто с ума сойдут.

К тому же, Томас, не вижу законного способа сделать это. Развестись в Нью-Йорке невозможно. У меня нет оснований. Твоя мать не дала мне повода. Ты не можешь развестись с женщиной просто потому, что она тебя не любит или ты ее. И я никак не могу поехать в Рино или в другое из подобных местечек и притвориться, что живу там, — для того чтобы получить развод в штате Невада. Тогда пострадает фирма. Впрочем, один мудрый человек посоветовал мне не зацикливаться на разводе, раз мать не соглашается. Так что, если женюсь на Элизабет, стану двоеженцем.

А ты действительно любишь ее?

Только ее и тебя, никого больше. С ней я чувствую себя счастливым.

Тогда почему не живешь с ней? На Девятнадцатой улице есть кирпичный дом, который тебе всегда так нравился, с гаражом для автомобилей. Можете поселиться там, а я, когда буду приезжать, займу второй этаж.

И об этом тоже думал, хотя в голову не приходило, как это удобно — иметь гараж под домом. Нет, это невозможно, Томас. Разразится скандал. Мне придется сложить полномочия главы банка. А мой долг — продолжать управлять им, потому что это наш семейный бизнес. Элизабет согласна с этими доводами. К тому же она вовсе не уверена, что ей хочется жить в Нью-Йорке.

Тогда брось этот банк и живи в Париже. Тебе же там всегда нравилось.

Знаешь, Томас, мы с Элизабет много раз обговаривали все эти вещи. Ты уж поверь! И я, честно говоря, немного ошарашен тем, как легко ты отнесся к мысли, что я могу бросить мать и банк. Нет, скорее, благодарен. Такое твое отношение многое упрощает. Видишь ли, мы с Элизабет решили, что все равно будем жить вместе, но только тайно. В Париже, ну и во время ее приездов в Америку. Она только что купила квартиру в Нью-Йорке. И от матери не имеет смысла это скрывать. Достаточно, чтобы мы с Элизабет соблюдали правила приличия и не позорили ее.

Я бы никогда не смог так жить.

Надеюсь, что и не придется. Но для этого надо быть очень уверенным в себе и женщине, на которой собираешься жениться. Знаешь, нам надо обсудить две вещи. Первая — это мои с Элизабет отношения. Я не рассказывал о ней прежде, потому что ты был еще слишком молод. И еще хотелось, чтобы ты сначала увидел ее, до того как я тебе расскажу. Увидел и понял, какая она чудесная. И вот это произошло. Теперь другое, это тоже очень важно. Я хочу, чтобы вы с ней стали настоящими друзьями. Даже больше, чем просто друзьями. И тогда мне удастся соединить двух самых своих любимых людей на свете. Она всегда придет тебе на помощь. Ты можешь доверять ей всегда, даже когда меня уже не будет. И нечего строить огорченную мину, будь уверен, я еще собираюсь пожить на этом свете. И никому никогда не рассказывай о том, что я сейчас скажу тебе. Но ты должен знать это. Она спасла меня от немцев, перед самым началом вторжения. А в тех обстоятельствах это означало нечто большее, чем просто спасти мне жизнь. Сейчас она придет, и ты увидишь у нее в петлице маленькое красное сердечко, если, конечно, она будет в жакете. С платьями она его не носит. Это орден Почетного легиона. Возможно, она единственная женщина на свете, получившая эту высокую награду за подвиг, который совершила еще практически школьницей.

Что за подвиг?

О, то было очень опасное задание, требующее не только ума, но и отчаянной храбрости. Она не любит упоминать об этом, но, возможно, когда-нибудь расскажет тебе сама. И вообще, старайся принимать вещи таковыми, какие они есть. Если сможешь полюбить Элизабет, это восполнит многое из того, что она потеряла в этой жизни. Лично я знаю, что исполняю свой долг. Но если взглянуть под другим углом, меня можно обвинить в слабости и эгоизме. В точности Вронский, вот только без его шарма. А она отдает мне всю себя, без остатка.

Но как ты можешь позволить ей это, отец?

Я же сказал тебе, я люблю ее. Она любит меня.

Отец дал ему тогда очень хороший совет. Он мог бы добавить также, что супругам не стоит заводить детей до тех пор, пока получше не узнают друг друга. Оставалось лишь гадать, что он позже думал о Кларе, о том, почему Мистлер продолжает оставаться с ней в браке или почему Клара не уходит от мужа. Tante Элизабет была не из тех, кого можно обмануть хотя бы на минуту, и началось все это с их первого обеда в Нью-Йорке втроем с Кларой как раз перед помолвкой. Жаль все же, что постепенно он превратился в эдакого супермена, всегда был слишком занят, а потому не слушал или не вникал в то, что она порывалась ему сказать, причем в самой деликатной и даже изысканной форме. После смерти отца Элизабет пребывала в глубокой печали, ей чуть ли не заново пришлось учиться ходить. И позже в памяти у него не осталось ничего, даже путаных объяснений отца о банке и проблемах развода в Нью-Йорке, чтобы хоть как-то оправдать свой собственный образ жизни. И Элизабет Порте, которую он так любил и которая любила его, тоже не было.

Со времени, когда Сэм уехал учиться в закрытую частную школу, у него не было ничего, кроме мелких любовных интрижек, довольно пошлых — только их мог он противопоставить надежному и скучноватому супружескому спариванию с Кларой. Зато из Клары получилась просто замечательная жена главы фирмы: она принципиально избегала вмешиваться в его работу, знала, с какой страстью он обрушивается на любого, могущего помешать поступить по-своему. Бедняга отец, он даже от матери в постели не мог добиться своего. Словом, что касается внешних проявлений, тут позиция Мистлера была непоколебима и безупречна. Он твердо знал одно: если Клара будет вести себя, как мать, он не просто разведется с ней. Он разорвет ее пополам собственными руками. Характерно, что Сэм никогда не вмешивался в их отношения, никогда не принимал чью-то сторону, не стремился отстаивать свои интересы. Даже в ситуациях, противоречащих здравому смыслу. То была, разумеется, вина Мистлера, а не Сэма. Несмотря на все свои военные заслуги и награды, Croix de Guerre[52], медаль за воинскую доблесть и депрессии, дед был в быту куда более покладистым и нежным человеком. А попробовали бы вы заговорить с Мистлером о том, о чем он и слышать не желал!

Что он выиграет, рассказав Сэму о своей страшной тайне в самом конце этой драмы? Фокусник выходит на сцену, кланяясь и извиняясь, и бессвязно лепечет что-то на тему того, что фокус не удался. Возможно, это и принесет облегчение Мистлеру, и он почувствует себя свободнее, но стоит ли того риск? Раскрыть душу и увидеть, как сын просто брезгливо передернется в очередной раз?.. Разве это столь уж неизбежно и необходимо? Одно было ясно: он не может позволить Сэму продолжить оценивать работы студентов, волноваться о всех прочих университетских делах и до приезда на восток отправиться на озеро Виктория. Но тогда, если Сэм все же выкроит два дня, чтобы навестить родителей — что весьма сомнительно, учитывая его упрямство, — имеет ли право он, Мистлер, выкладывать эту новость, едва сын появится в дверях, или же за ленчем в клубе, где он планировал передать ему кольцо Элизабет? А что, если Сэм — и это весьма вероятно — придет не один, а с Моник и малышкой? Тогда появляется повод отложить этот тяжкий разговор до другого, более удобного момента.

Но как воспримет все Сэм, если он все же решится и скажет? Разве в такой момент рядом с ним не должен быть человек, на которого можно положиться? Человек, который не умирает и, само самой разумеется, не является его матерью. Кто-то, кто может согреть и утешить его в постели. Может, в конечном счете это не так уж и плохо, если Моник с Линдой окажутся с ними в Нью-Йорке или Крау-Хилл. И к чертовой матери эту Венецию, Умбрию и всякие другие места, где можно охотиться на шотландских куропаток! Надо принять их дома. Под аккомпанемент мудреных медицинских терминов вместо музыки. А если они приедут в Крау-Хилл, малышка может поиграть на пляже, или же он, Мистлер, покатает ее на паруснике. Притворится, что она ребенок Сэма, а не безотцовщина. К тому же нет никаких гарантий, что его родные внуки окажутся хоть чуточку лучше. Но понимает ли это Клара? Возможно, ей уже не представится лучшего случая наладить отношения с Моник. Попытаться навести мосты. Что ж, в таком случае один семейный визит, пусть даже и в столь драматичных обстоятельствах, сможет привести к результатам, недостижимым и за полгода пребывания в приемной доктора Фрейда.