— Интересно, а изнутри он может их прочитать? — задумался Дун.
— Замолчи! — пробормотал священник. — А вот — остальное!
Если тела, лежавшего в гробу, было недостаточно, чтобы вызвать бурю, то то, что следовало за ним, довело волнение людей, которых и так бросило в жар, до предела.
— Напоминает мне поминки, — пробормотал Дун, — когда кто-то свалился в могилу, сломал лодыжку и испортил весь день!
Процессию замыкали повозки и грузовики, доверху груженные французскими винными ящиками, и, наконец, большой старинный фургон «Гиннесса», запряженный белыми лошадьми с гордой поступью, в черных попонах и вспотевших от удивления, которое они вызывали.
— Будь я проклят, — сказал Финн. — Лорд Килготтен привез с собой собственные поминки!
— Ур-р-а! — раздался клич. — Что за добрая душа!
— Он знал, что в этот день возжаждут монахини, иссохнут священники, а мы высунем языки!
— Дорогу! Дайте проехать!
Все расступились, освобождая дорогу издававшим бульканье машинам и повозкам с диковинными ярлыками из Южной Франции и Северной Италии.
— Когда-нибудь, — прошептал Дун, — мы должны будем поставить памятник Килготтену — философу дружбы!
— Помолчал бы лучше, — сказал священник. — Еще рано говорить. Вот идет кто-то похуже гробовщика!
— Что может быть хуже? — ляпнул я и отшатнулся.
За последней машиной, подъехавшей к могиле, шагал один-единственный человек, в шляпе, пиджаке, застегнутом на все пуговицы, в запонках, туфлях, начищенных с презрением к здравому смыслу, с жестко нафабренными усами, портфелем под мышкой, похожим на дамскую сумочку. От него веяло ледником, существом, рожденным в заиндевевшем подземелье, с языком-сосулькой и взглядом, напоминающим замерзший пруд.
— Боже милостивый, — сказал Финн.
— Стряпчий! — сказал Дун.
Все расступились.
Стряпчий, а это был именно он, прошествовал мимо, как Моисей, перед которым расступилось Красное море, или король Людовик на прогулке, или высокомерная шлюха на Пикадилли. Выберите по вкусу.
— Это стряпчий Килготтена, — прошипел Малдун. — Я видел, как он расхаживает по Дублину, словно Страшный суд. Его имя — сплошной обман — Клемент! «Милосердный», значит! Наполовину ирландец и полностью англичанин. Хуже не бывает!
— Что может быть хуже смерти? — удивился я.
— Скоро узнаем, — пробурчал священник.
— Джентльмены!
Раздался голос. Толпа повернулась.
Стряпчий Клемент, стоя на краю могилы, достал из-под мышки портфель, открыл и извлек украшенный гербами, перевязанный лентами документ, красота которого резала глаз и удручала сердце.
— Перед погребением, перед тем как отец Келли скажет свое прощальное слово, я должен довести до вас одно сообщение — это условие из завещания лорда Килготтена, которое я сейчас зачитаю вслух.
— Наверняка одиннадцатая заповедь, — пробормотал священник, потупив глаза.
— Что же она гласит, эта одиннадцатая заповедь? — угрюмо сказал Дун.
— Например, «заткнись и слушай», — сказал священник. — Ш-ш.
Стряпчий уже начал читать документ с лентами, и его голос плыл в горячем летнем воздухе:
— «Мои вина лучшие…»
— Это уж точно, — прошептал я.
— «Мои подвалы забиты винами самых изысканных в мире марок, а горожане Килкока не ценят этого, а предпочитают… гм… что-либо покрепче…»
— С чего он взял?! — закричал Дун.
— Назад, в свою канаву, — предупредил священник сквозь зубы.
— «Сим я провозглашаю и объявляю, — читал стряпчий, сияя от удовольствия, — что вопреки старинному изречению человек действительно может унести с собой то, что ему принадлежит. Итак, я распоряжаюсь, составляю и подписываю настоящее условие моей последней воли и наказа, быть может, в последний месяц моей жизни». Подпись: Уильям, лорд Килготтен.
Стряпчий закончил читать, сложил лист и стоял с закрытыми глазами в ожидании грома аплодисментов, которые должны были грянуть.
— Это как же понимать? — спросил Дун с гримасой боли на лице. — Выходит, лорд собирается…
Кто-то откупорил бутылку. Словно раздался поразивший всех выстрел.
На самом деле, конечно, это добрый стряпчий Клемент, на краю чертовой могилы, доставал пробку из бутылки «Ля Вьель Фарм» сорок девятого года!
— Так что же это, поминки? — нервно засмеялся Дун.
— Нет, не поминки, — скорбно сказал священник.
С улыбкой летней беззаботности стряпчий Клемент вылил булькающее вино в могилу на гроб из винных ящиков, в который были упрятаны жаждущие кости лорда Килготтена.
— Остановите его! Он спятил! Отберите бутылку! Нет!
Раздался взрыв, какой исторгает из глоток толпа, на глазах которой посреди поля убивают ее футбольного чемпиона!
— Постой! Черт!
— Быстро. Позовите лорда!
— Идиот, — пробормотал Финн. — Его светлость в этом ящике, а его вино в этой могиле!
Оцепеневшие от этого непостижимого бедствия, все, и я в том числе, могли только наблюдать, как последние капли из первой бутылки выливаются в освященную землю.
Клемент передал бутылку Дуну и достал пробку из второй.
— А ну, повремените малость! — раздался глас Судного дня.
И это, конечно, был отец Келли, который вышел вперед как представитель высшего закона.
— Вы хотите сказать, — закричал священник с горящими от яркого солнца щеками и глазами, — что собираетесь вылить все это в могилу Килготтена?
— Именно это я и намерен сделать, — сказал стряпчий.
Он принялся выливать вино из второй бутылки. Но священник схватил его за руку, заставив поднять бутылку вверх.
— И вы думаете, что мы будем просто стоять и смотреть на ваше богохульство?!
— На поминках так и приличествует.
Стряпчий хотел было продолжать.
— Стойте и не двигайтесь! — Священник огляделся по сторонам, вверх, вниз, на своих друзей из паба, на Финна, их духовного лидера, на небо, где прятался Господь, на землю, в которой лежал Килготтен, играя в молчанку, и, наконец, на стряпчего Клемента и его проклятый документ с ленточками.
— Берегитесь. Вы провоцируете беспорядки!
— Да-а! — взревели все, кулаки по бокам сжимали и разжимали невидимые камни.
— Да-а! — Я услышал, как отозвался мой голос.
— Какого года это вино?
Не обращая внимания на них, Клемент спокойно взглянул на этикетку:
— «Ле Кортон, тысяча девятьсот тридцать восьмой». Лучшее вино, лучшего года. Превосходно.
Он отошел от священника и вылил содержимое бутылки.
— Да сделайте что-нибудь! — заорал Дун. — У вас нет подходящего проклятия?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});