наглядеться на тебя. — Верю, Женя, — сказала она спустя минуту. — Только весь ты у меня какой-то несобранный. Ждала я, когда остепенишься. Думала, пройдет со временем. А последнее время бояться стала, как бы не потерять тебя. Нет, не допущу. Не отдам тебя никому! Никому!
Они долго сидели в горнице, не зажигая света. Не хотелось двигаться. Казалось, стоит шевельнуться — все хорошее улетучится и не вернется, как недосмотренный сон.
8
Из электровозного депо с практики до трамвайной остановки шли все вместе. Не всем надо было ехать на трамвае, некоторые проходили мимо своих домов, но провожать товарищей стало традицией бригады. Дорогой обсуждали вопросы, на которые не хватило времени днем, уточняли, что нужно сделать завтра.
Вдруг из-за поворота улицы показалась толпа народа. Мужчины и женщины с вымазанными сажей и красной помадой лицами были наряжены в вывернутые наизнанку шубы. У каждого хвосты из красной материи. На ходу наряженные плясали, с залихватским свистом стучали в ведра и печные заслонки. Впереди вышагивал парень с приколотым на груди бантом. Прикусив губу, он с остервенением рвал меха гармошки.
— Узнаете гармониста? — спросил Хламов, когда толпа прошла мимо. — Коршунов! Бравый парень!
Торубаров повернул было обратно.
— Ты куда?
— Гармошку об дорогу…
Хламов удержал его за руки.
— Не дури, Тихон.
К ним подошла отставшая от свадьбы женщина с ведром бражки, в котором гремел объемистый черпак. Остановилась напротив ребят, провела по наведенным усам и зачерпнула черпаком коричневую жижу.
— Пейте. Молочко из-под бешеной коровки. Пейте, гуляйте. Эх!
Тихон покосился на женщину, тяжело задышал. Опасаясь за него, Хламов положил ему на плечо руку. Между женщиной и Торубаровым встал Избяков.
— Идите, гражданка, своей дорогой.
Женщина подняла вверх широкие, наведенные углем брови.
— Не хотите за здоровье молодых выпить? Брезгуете? — Она осуждающе покачала головой, в пьяных глазах появились слезы. — Думаете мы дикари какие? А это наш уральский обычай. Прадеды его еще завели.
Избяков растерялся: черпак женщина протягивала ему. Оглянулся на ребят, ища поддержки. Помог Савельев.
— А мы, мать, этой кулагой не балуемся, — сказал он. — Слабовата она для нас.
Женщина выплеснула бражку на дорогу и, подобрав полы полушубка, пустилась догонять своих.
Встреча со свадьбой возбудила ребят. Нельзя сказать, что раньше не видели свадебные шествия. Просто сегодня на это взглянули другими глазами.
— Жених-то, наверное, наш парень. Токарь или составитель, — задумчиво произнес Хламов. — Может, даже комсомолец. А так — будто махновский вожак свадьбу справляет. Муть одна.
— Куда только горсовет смотрит? — возмущался Торубаров. — Пожарную машину бы да из брандспойта их. Мигом бы дурь вылетела.
В черных глазах Анатолия горели, будто раздутые ветром синеватые злые огоньки.
— Слушай, Торубаров, откуда у тебя пришибеевские замашки? Разойдись! Больше трех не собираться! А ты слышал, что сказала эта женщина? Она хотя и пьяная, но права. Свадебные обычаи на Урале поколениями складывались. А ты пожарным брандспойтом хочешь их пресечь.
Возбуждение Торубарова, как часто с ним случалось, погасло. Он притих, низко опустил большую, со спутанными волосами голову.
Избяков заметил это и, усмехнувшись, сбавил тон:
— Мне, брат, тоже не нравятся такие гулянки. И я согласен: изживать их надо, только не твоим методом. Как ты себе представляешь современную свадьбу? Расписался в загсе, перевез к себе невесту и живи? Так, что ли? Нет, брат! Это слишком постно, следа не останется. Свадьба должна быть необычной, торжественной, веселой, чтоб до самой старости запомнилась.
— Ты что предлагаешь? — спросил Хламов.
— Дело говорит бригадир! — вмешался Савельев. — Справить свадьбу во Дворце культуры, как праздник. А что, в других городах делают!
Торубаров подозрительно покосился на Савельева, думая, что сейчас он сведет свою мысль в шутку. Но на этот раз Евгений шутить не собирался.
— Эх, можно такую свадьбу закатить! Народу соберется больше, чем на концерт Клавдии Шульженко. Самодеятельность — раз, стихи прочитать — два, маленькую постановку — три.
— И пиво! — весело вставил кто-то.
— А что, и пиво тоже! — не унимался Савельев. — Можно и шампанское. Я согласен и на водку. Когда молодые будут расписываться, кому-нибудь из начальства речугу толкнуть и сразу тут же ключи от квартиры вручить. Вот это бы на всю жизнь.
— Женька научился говорить умные речи! — воскликнул Торубаров. — Приятно удивлен. Я конкретно предлагаю: давайте вернемся в депо и с Данилюком об этом посоветуемся. А?
— Успеется, — остудил его пыл Избяков, останавливаясь около трамвайной линии. — А с Коршуновым что будем делать? Он же, сукин сын, отпросился на два дня с работы, дом строить, а сам…
Борис Хламов что-то вспомнил и хлопнул себя полбу:
— Чуть не забыл. У Коршунова в воскресенье «помочь».
— Это еще что такое?
— Тоже народный обычай, — пояснил Хламов. — Собирают родных и знакомых и всем скопом строят дом. За это вечером выкатывается на улицу бочонок бражки. И, как говорил Кирилл Ждаркин: «Пей-гуляй, однова живем!»
— Бражка, говоришь, будет? — Савельев лукаво улыбнулся. — Дело стоящее!
Но встретившись с сердитым взглядом Торубарова, осекся, буркнул в оправдание:
— Чего ты на меня косишься? Как только рот раскрою, так косишься? Я тебе дорогу переехал, да?
— У тебя голова черт знает чем начинена… — отозвался Торубаров. Но его перебил Избяков.
— Хватит, пожалуй, опять Савельев прав. На эту «помочь» нам следует сходить. Как считаете ребята? Стоит?
Никто не возражал.
9
Степан Коршунов просеивал гравий для бетона. Куча под прислоненным к столбу железным решетом росла раздражающе медленно. Руки отяжелели, с трудом поднимали полную лопату. Степан хотел до прихода «помочи» перетаскать из сарая мешки с цементом, чтоб все было под рукой. Как назло, после вчерашнего болела голова. Съел пачку цитрамона — не помогла.
На «помочь» люди обещали в два часа. Сегодня Коршунов рассчитывал управиться со стенами, а там останутся отделочные работы. С постройкой надо торопиться — в землянке больше зимовать нельзя.
Ольга — жена Степана, — скрипя колодезным воротом, доставала воду и заполняла кадки. Движения ее были скупы и расчетливы. Она, опрокидывая ведро в кадушку, подталкивала его со дна коленом. На потемневших от пыли щеках, на переносье оспинками блестел пот, застилал глаза, лез в рот. Женщина то и дело облизывала пересохшие, соленые губы. Иногда вытирала лицо фартуком и снова крутила отшлифованную до зеркального блеска рукоятку колодезного ворота.
Степан остановился, со стороны посмотрел на жену и неожиданно залюбовался ею. Ольгу освещало яркое солнце, и даже грубая рабочая одежда не могла спрятать округлостей ее по-девичьи ладной фигуры. «Не подумаешь, что у нее трое детей, — с гордостью подумал Степан. — Хорошая у меня жена».
Вчера утром они поссорились и до сих пор не разговаривали. Из-за свадьбы. Сосед