звездочет? Своим ходом с вышки притопал? — встретил его Тихон. — Плачут твои денежки.
— А что? Я готов! — бойко отозвался Евгений, хотя в голосе чувствовалось сожаление.
Николай вдруг заупрямился.
— Ладно. В другой раз купишь. Сейчас домой надо.
Колосова уговаривали остаться, но он настоял на своем.
— Опять в литейную, — вздохнул Савельев, глядя вслед удаляющемуся товарищу. — Прямо пропадает там. Колодки какие-то мастерит. Чего они ему дались? Не понимаю.
Тихон сердито проговорил:
— Тут понимать нечего. Колька — человек работящий.
Обратно Николай возвращался на трамвае. Не заходя в общежитие, направился в душевую, переоделся в спецовку и, захватив мешок с абразивами, заспешил в литейную. Там от шума вагранок ничего нельзя было услышать. Чтобы как-нибудь объясниться, люди кричали друг другу в самое ухо. Со стороны казалось, что они не имеют голосов, а шевелят одними губами. Николай разыскал знакомого вагранщика, тот, увидев Колосова, обрадовался.
— Пришел? — прокричал он Николаю в ухо. — Давай тут шуруй за меня. Ты уже специалист. А я пойду отдохну немного. Спина разболелась.
Несколько часов Николай разливал жидкий горячий чугун по формам. Литейщик так и не приходил. Николая злила его наглость. За себя заставил работать. Но делать нечего — иного выхода нет. Прогонит — негде будет производить опыты.
Наконец литейщик появился. Пришлось еще ждать, пока расплавится новая закладка чугуна.
Лишь под вечер, дождавшись плавки, Колосов сумел произвести заливку колодок с абразивами. Ждал удачи. Однако кусочки наждака плавились, растворялись в чугуне. Но появилась и надежда. Колосов замер, не веря своим глазам. Абразив сохранил форму, в то время, как чугун уже принял малиновую окраску. Подождав еще с полчаса, снял с колодки форму, обстукал ее молотком. Стоило молотку коснуться абразива, как тот рассыпался в порошок, а в колодке образовалась дыра. Николай вытер потный лоб и, поблагодарив литейщика, побрел к выходу.
В общежитие пришел усталым. Неудача не огорчила и на этот раз. Сегодня уверовал в то, что колодки будут отлиты обязательно.
Тихон сидел на диване и читал. Когда появился Колосов, положил книгу на стол.
— Как дела, солдат? Снова неудача?
— Неудача, — вздохнул Николай.
Тихон проследил, как Николай уселся на кровать, и поинтересовался:
— А выйдет у тебя с колодками? Может, это ерунда? Бросить затею к чертовой бабушке и все? А?
— Выйдет! — заверил Колосов и насторожился: — Тебе-то какое деле?
— Какое? Да никакого. По мне вкалывай до седьмого пота. Ребята поговаривают: тронулся парень, что ли?
— Пусть говорят, — и лег поперек койки на спину, уставился в потолок. Тихон подошел к нему.
— Вот что, Коля…
Николай удивленно поглядел на Торубарова. Впервые Тихон обратился к нему по имени, обычно звал солдатом.
— Давай-ка с тобой дружбу завяжем. Настоящую, морскую. Понимаешь? Чтоб душа в душу. Вот мы и будем: ты, я и Женька. Вдвоем с тобой мы его из зоринской грязи вытянем. Дай лапу.
Колосов поднялся. Теперь они стояли друг перед другом. Один высокий, широкоскулый, другой чуть пониже, но крепко сбитый, красивый, русоволосый.
Торубаров с чувством, но осторожно пожал Николаю руку, и оба как-то виновато улыбнулись. Неловко стало. Мужчины, а развели такую сентиментальность. Но на душе у каждого было светло.
«У меня тоже теперь есть друг! — растроганно думал Николай. — И замечательный друг!»
7
Савельев мог остановиться у любого дерева и погрузиться в созерцание чешуек на его коре, слушать, как тихо шелестят листья. Удовольствие, которое он испытывал при виде освещенного солнцем дерева, увеличивалось от сознания того, что он способен так тонко чувствовать. Любуясь деревом, замечал, что любуется самим собой.
«Вот ведь вижу в окружающем то, что другие не замечают, а свое место в жизни не могу найти. Двадцать три стукнуло. Пусть не судьба машинистом работать, но свет-то не сошелся клином? Мало других специальностей? Скоро вся бригада пятый разряд обмотчиков получит, в электровозное депо перейдет. Все довольны. Хорошо быть довольным. Эх, как хорошо! Пользу приносить и ощущать, что кому-то нужен, что без тебя не могут обойтись. Работа должна быть радостью в жизни. А так что: для зарплаты работать? Парторг посоветовал развивать способности в литературе. Взялся было за книги, хотел подготовиться в литературный институт. Но одно дело, когда читаешь по охоте, другое, когда надо заставлять себя. Там надоела книга, захлопнул ее — и баста. А тут хочешь, не хочешь — учи».
Старался заставить себя заниматься. Мало-помалу начал втягиваться в учебу. Однажды заглянул Валерий Зорин. Как всегда плотно закрыл за собой дверь и присел на кровать рядом с Евгением. С минуту Савельев слышал за спиной шумное дыхание пропитанного никотином человека, потом через плечо потянулась к книге рука. Она осторожно, но настойчиво взяла ее из рук Евгения.
— «Русская литература девятнадцатого века», — нараспев прочитал Валерий и насмешливо фыркнул. — Не в студенты ли собрался?
Савельев отобрал книгу и, загнув страницу, отложил ее в сторону.
— А что особенного?
В глазах Зорина тлел насмешливый огонек.
— Ничего особенного для других, а из тебя студента не выйдет. Терпения не хватит. Знаю я тебя.
— А вот возьму и поступлю!
Зорин неожиданно затревожился и встал с кровати.
— Ну-ну, не дури. Собирайся! Что я из-за тебя график должен ломать? Там все рассчитано. Книги, черт с ними, никуда не уйдут. Завтра выучишь.
И как ни странно Евгений, поупрямившись немного, стал собираться.
На другой день, вернувшись с работы, он снова застал у себя Зорина. Книги снова были надолго забыты.
По утрам болела голова. Савельев зарекался не ходить с Зориным, но вечером, словно влекомый какой-то силой, тащился к Валерию и не мог понять, что собственно между ними общего? В Зорине ему все не нравилось, а отказаться от него не мог. Со стороны даже казалось, что они крепко дружат. А на самом деле какая тут дружба? При первой же беде Зорин отшатнется от него. Это Савельев знал.
…Свежий ветерок упал с гор, прервал на время воспоминания. Он пошевелил Евгению волосы и, свежей струей обмыв лицо, пробрался за ворот рубашки. Савельев поежился: «Свежо стало». Солнце своим багряным краем касалось верхушек деревьев на горах. Савельев стоял посреди аллеи лесопосадки, защищавшей зимой железную дорогу от снега. Часто приходил сюда, когда хотелось побыть наедине со своими мыслями. Косые лучи закатного солнца освещали аллею насквозь. Молодые березки и топольки, посаженные четыре года назад, вытянулись в стройные деревца. Савельев вместе с комсомольцами тоже садил эту аллею. Здесь впервые и увидел Люсю. Тогда она копала ямку под дерево. Нажимала, туфелькой на лопату, но острое лезвие попадало на камешки, и лопата вывертывалась из рук. Смахнув