Читать интересную книгу Вынос мозга - Андрей Ломачинский

На самом деле «одни бабки» такое дело практикуют крайне редко, и даже их консультативно-методическая помощь зачастую оказывается совершенно не такой, как говорит молва. Молодая женщина от этих старушек куда чаще слышит: «Да рожала бы ты, милая, не бери грех на душу, не губи ребятёночка...»

Исторически, конечно, мы вполне допускаем, что во времена Ивана Грозного «одни бабки» только этим и занимались, в перерывах между нормальной повитушьей деятельностью и снятием порчи. Но в наше время «одни бабки» полностью переквалифицировались в мирных пенсионерок, озабоченных уничтожением колорадского жука на огородах, а не человеческих зародышей в матках.

Хотя кое-какие носительницы этого средневекового ремесла всё ещё живы.

Это был труп молодой женщины. Если не смотреть на striae gravidarum — специфические растяжки кожи на животе, говорящие о перенесённой беременности больших сроков, то можно сказать, что это была девушка: ей шел всего двадцать четвёртый год, а выглядела она и того моложе. Эти белесые зигзагообразные линии сформировались около двух лет назад и к данному делу никакого отношения не имели. Зато на вскрытии обнаружился весьма интересный синдром тромбоза печёночных вен, или синдром Budd-Chiari. Печень при этом напоминает мускатный орех — у того похожий рисунок на срезе. Вообще-то, этот синдром — идиопатическая редкость, то есть причину тромбоза установить невозможно, однако в этом случае причина была, хотя и не совсем обычная по теориям патогенеза. Причиной тромбоза стал едва начавшийся вое-, ходящий из малого таза перитонит, или воспаление брюшины, а вот первопричиной этого воспаления явился криминальный аборт, неудачно выполненный Одной Бабкой.

...Тамара вышла замуж три года назад за мужчину весьма старше себя. В их селе Василия прозвали Кулаком. В свои тридцать пять он умудрился отгрохать, единственный здесь двухэтажный дом, всегда имел относительно новую машину, вёл солидное хозяйство. К удивлению и зависти селян он занимался «цветочной выгонкой», чрезвычайно трудоёмким и кропотливым делом: ездил на юга за тюльпанной луковицей» скупал её мешками от пяти до пятнадцати копеек за штуку, а потом по несколько раз в год к нужному празднику «выгонял» в своей теплице разом по несколько тысяч тюльпанов. Маленькая луковка дарила людям прекрасный цветок, который тут же перепродавался цветочникам-лоточникам из Ленинграда по цене от полтинника до полутора рублей за штуку. Ну а те ставили от рубля до трёх. Цепочка производитель — продавец считалась в Союзе абсолютно нелегальной, но была при этом абсолютно непреследуемой: «частники» обеспечивали, наверное, 99% цветочного рынка.

Числился Василий колхозным сторожем. Наверное, зарплату за него получал председатель колхоза. Не нуждался Кулак в казённой копейке, ему и своих рублей хватало.

Понятно, что в колхозе Василий был мужиком видным, но не в плане внешности: маленький, щуплый, веснушчатый и белобрысый, с большими залысинами и серыми, казавшимися прозрачными глазами, на звание первого парня на деревне он явно не тянул. Однако будучи холостым, непьющим и самым богатым, становился весьма завидным женихом. Мать Василия пилила его почти ежедневно: кому он это всё строит, на что деньги копит, если ни семьи, ни детей у него... Жениться надо! Жить по-людски надо, счастливо и весело, а не одними трудами. Что ей толку от соседской зависти, если стала уж вон какой старой, отца его, мужа своего схоронила, а тот и внуков не увидел. Наверное, и сама уже такого счастья не дождётся... Василий у неё был единственный сын: давным-давно она сильно застудилась, и детей у неё больше не было. Оттого так и хотелось внучат...

Наконец Василий сказал долгожданное: «Ладно, мать». В их колхозе были одинокие женщины его возраста или чуть моложе: в основном или оставшиеся в девках дурнухи, или женщины с детьми, «овдовевшие» из-за постоянных отсидок своих экс-мужей на зонах. Мужики туда залетали частенько, в основном из-за глупых преступлений по пьяной лавочке. Брать разведённую или дурнуху ему не хотелось. Тут-то и сосватали молодую Тамару. До этого момента Тамарка сама смотрела на свою перспективу весьма мрачно: оставшись работать птичницей в своей деревне, она ежедневно крутилась среди баб, мужиков вокруг было немного, а свободных и достойных претендентов не было совсем. Дельные парни предпочитали после армии подаваться на жительство в города. Деревня пустела и «старела». Тамара не пошла бы за Василия из-за денег, если бы у неё была хоть какая-то другая любовь. Но любви не было и не предвиделось.

На сватовство подрядилась Игнатьевна — известная деревенская сплетница и сводня. Она мало уделяла внимания своему хозяйству, и муж её, дед Карасик, тоже предпочитал сельскому труду рыбалку и возлияния. Сажали они меньше чем пол-огорода картошки. Другая половина была покрыта многолетним девственным бурьяном и высокими кустами бузины. Свиньи у них часто дохли от недосмотра, зато Игнатьевна умудрялась за день оббегать кучу дворов, собирая и разнося «новости». О решении Василия она узнала от его матери первой и тут же подключила свой конструктив в виде предложения взять Тамарку. Через час она уже была на птичнике с бутылочкой своей бражки. Такое предложение для Тамары оказалось полной неожиданностью. Нет, никаких сватов не надо, дай месячишко подумать, да и лучше бы было, если бы он сам пришёл... Как-то уж отвыкли от такого посредничества, не крепостное же право на дворе, ей-богу. Так вот ему и передай!

Игнатьевна передала, добавив от себя, что девка, мол, не спит, не ест, так Василия любит и о свадьбе мечтает. Был май, самое затишье в цветочных делах, давно уже пошёл тюльпан с открытого грунта, и тепличникам можно было немного отдохнуть. В ближайшую субботу Василий отмыл до блеска свой «жигуль» и предложил Тамаре съездить с ним в Ленинград. Просто так, без цели, прогуляться, отдохнуть. Она согласилась, отстирала свои единственные джинсы и новую ветровку, импортную, яркую. Рано утром они поехали.

Сходили в Эрмитаж, потом прошлись по магазинам Невского. В переходе Гостиного Двора какой-то спекулянт, опознав селян из глубинки по одежде, предложил импортные сапоги за двести рублей. Зарплата птичницы была около сотни. Она уже была готова протестно замахать руками, но тут вступил Василий. Зашли в боковой коридор Гостинки, где Тамара сунула ногу в сапог — он подходил. Спекулянт стал умолять поторопиться, оглядываясь по сторонам, нет ли ментов... Нет, продолжения не было. Василий без всяких комплексов спросил: «Ты фарца или кидала? Второй-то сапог при тебе?» Фарцовщик достал из коробки второй сапог, а Василий из кармана — две коричневые бумажки с Лениным. Торг совершился, и Тамара стала обладательницей вещи, о которой и мечтать не могла. На танцах в клубе все девчонки помрут от зависти! Пообедали в простой кафешке, выкидывать деньги на рестораны Василий считал глупостью: наедаешься так же, а дерут вчетверо. К вечеру купили ещё красивую кофту для Тамаркиной мамы и спиннинг для отца. Похоже, дело серьёзное, раз прям так сразу подарки родителям.

Приехали домой поздно, уставшие, но довольные. Родители не спали, и подарки пришлось вручать тут же. Выслушав благодарности и получив приглашение к завтрему на обед, но отказавшись от чарки на посошок, Василий поехал домой. А на следующий день к трём часам, в новой белой рубашке и добротной кожаной куртке, он снова пришёл к ним в дом. Будущий тесть не обычный самогон поставил, а достал «беленькой казёнки», бутылку водки. Василий признался, что пьянеет быстро и пить особо не любит, но под уговоры потенциальных родственников бутылка вскорости опустела. Под пельмени появилась вторая и тоже быстро опустела. А тогда уже самогон.

Через минуту после самогонной стопки Василий вылетел во двор, на свежий воздух. Земля крутилась, его тошнило. Будущего зятя бережно подхватили под руки и повели в дом на кровать. Но как только он принял горизонтальное положение, головокружение усилилось, к горлу подкатил комок, и через секунду Василий громко блевал фонтаном в заботливо подставленный тазик. Официальное знакомство с семьёй состоялось.

Ему было так плохо, что домой он не пошёл, с благодарностью приняв предложение полежать до утра. Утром неистово болела голова, хотелось пить и было страшно открыть глаза. Но вот появился будущий тесть со стаканом «самгарита». Самогонка показалась сладковатой — признак перепоя, однако подействовала; головная боль утихла, а на старые дрожжи быстро развезло до умеренно пьяного состояния. На поговорку тестя «Один день пить что воду рубить», прозвучавшую как команда к продолжению банкета, Василий ответил решительным отказом и отправился наконец домой. На все вопросы матери ответил одной-единственной фразой: «В тот дом ходить нельзя, если сдохнуть не хочешь», — и снова завалился спать.

В понедельник, окончательно отойдя от пьянки, Василий подъехал к Тамаре на птичник, встретил её и отвёз к себе домой. Старушка-мать старомодно спросила, знают ли Тамаркины родители, что она здесь, а то чего люди скажут... Василий обнял её и просто сказал, что его меньше всего волнует, о чём говорят люди.