Читать интересную книгу Вынос мозга - Андрей Ломачинский

Потом Лариска поскакала в ванну, Толик поплёлся за ней ополоснуть свое хозяйство под краном. Он засунул руку за очередную свадебноподобную портьеру, где изысканная капроновая тюль удачно скрывала простую клеёнку, и перекрыл воду. Потом скомкал белых лебедей и отодвинул занавеску. Лариска стояла перед ним, такая маленькая, голая и беззащитная. Покрывая свою рубаху тёмными разводами капель, Толик прильнул к ней начал целовать Ларискино голое тело. Целовал он быстро-быстро и так же быстро тараторил: «Люблю-люблю-люблю...»

Потом они оделись и пошли гулять на Неву, потом в какое-то скучное и дурацкое кино. Кино они не смотрели. Сидели на самом заднем ряду и тихо целовались весь сеанс. Затем забрели в простенькое кафе и проели там почти все деньги. Домой решили идти пешком. Со скульптур Летнего сада уже сняли деревянные «тулупы», и за решеткой снова блистали Аполлоны и Афродиты, а не убогие будки, похожие на сельские туалеты. Они зашли в эту мекку всех ленинградских влюбленных. Там Толик вдруг рухнул на одно колено и громко сказал:

— Лариса вот тебе моя рука! И мое сердце!

Прохожие шарахнулись и захихикали. Как-то манерно и слишком театрально, не шутит ли? Лариска галантно взяла Толикову руку и тихо ответила, смущаясь назойливых зрителей:

— Толя, а я согласна. Я ведь тебя тоже люблю, ты ведь знаешь...

Толька вскочил и как-то по-гусарски поклонился. Они ещё с минуту под ручку шли по алее, пока не наткнулись на первую попавшуюся свободную лавочку. Толик попросил его не перебивать и заговорил о свадьбе, — свадьбу предстояло сыграть сразу после последнего звонка в школе. Это ничего, он всё равно сумеет поступить в университет. Пусть будет трудно, но он подготовится. Лариске надо будет пойти к маме в ателье, потом она тоже сможет стать настоящим мастером подвенечного платья. Плюс её зарплата и его стипендия, на двоих хватит! Но только на двоих... Не на троих. Да, я понимаю, деды и бабки у нас молодые будут, помогут, никуда не денутся. Но Ведь Толику учиться надо. Не получится это с ребёнком. Вот курсе на третьем — тогда без проблем! Такой вот подход и называется планированием семьи. Ларискины глаза погрустнели.

— Я не пойду на аборт, — сказала она похолодевшим голосом. — Я себе платье подвенечное уже давно придумала. Я его в альбоме нарисовала. Мама смотрела, кое-что подправила и сказала, что сошьёт. Там фасон такой, что и с животом можно...

— Господи, Лариска! Да не надо на аборт! Я тебе завтра четыре таблетки дам. Ты их выпьешь. Если у тебя там ребёнок здоровый, то ничего не будет, а если какой урод, то его сам твой материнский организм отторгнет! А если не отторгнет — шей себе платье с животом!

— Нельзя беременным таблетки... Мне так мама говорила.

— Ой, Ларис, ну чего ты такая наивная! Вон твоя сестра импортную палочку, ну тот тест на беременность, за какие деньги покупала у валютчиков-спекулянтов? Ну, пусть не за деньги, пусть мамкины клиенты в благодарность за платья подарили. Это не важно! Они-то всё равно такое за валюту или по переплате доставали. Важен импортный тест! Тебе вот охота ребёнка-урода? Нет! И мне неохота. Это специальные французские тест-таблетки — они только здоровых детей оставляют. Я у Гарика-валютчика доллары купил, а на них эти таблетки одному морячку специально для тебя заказывал! Да не бойся ты, они вроде как витамины, их в Америке и Европе всем школьницам раз в месяц дают, сам по «голосам» слышал. Ну чё ты, Лариска, такая необразованная!

— Ну если только один раз... — неуверенно согласилась Лариса.

Наутро перед школой Толик дожидался Лариску у подъезда. Едва она вышла, как он схватил её, увлек обратно в парадную, где зажал в объятиях со страстным поцелуем. Лариска затараторила, что пора идти, а то они на алгебру опоздают, Толик не спеша открыл портфель и достал... бутылку молока. Он сунул бутылку в Ларискину руку, а затем быстро извлек что-то из кармана. На протянутой руке лежали четыре белых овальных капсулы.

— Пей их быстро, одну за одной.

Толик всё рассчитал. Он пятнадцать минут будет с ней идти в школу. Он постарается немного опоздать, и времени забежать в туалет у Лариски точно не будет. Значит, не выблюет. Потом алгебра, сорок пять минут, — в той умной книжке про лекарства, какую читали с Митьком-Кухарычем, было написано, что всасывание в желудке в течение часа. Вот мы час и обеспечим!

До школы дошли без приключений, и едва все сели, как они оказались перед дверью класса. Глаза

Сан-Сюзаны удивлённо расширились, чего-чего, а увидеть Толика и Лариску вместе, да ещё и за ручку, она никак не ожидала. Кивком головы предложила пойти сесть на свои места. Даже не стала метать свои гневные речи по поводу опоздания. Опоздавших она не любила, и поэтому к ней опаздывали редко. У А.А. лучше прогулять, чем опоздать.

Лариска сидела от Толика довольно далеко, через ряд. Хрупкая и маленькая, она никогда не вылезала с первых парт, а вот рослый Толик всегда сидел на «Камчатке». Однако если подвинуться на нужную позицию, то Лариску хорошо видно между застывших голов одноклассников. Первую половину урока она что-то там писала в своей тетрадке, наклонялась за линейкой в портфель и иногда грызла ручку. А вот потом...

Потом минут десять она сидела неподвижно, а после её скрутило. Она положила руки на живот и грудью оперлась о парту. Очкастая Алка Фёдорова, дебелая бабища, что сидела от Лариски через ряд прямо перед учительским столом из-за своего плохого зрения, небрежно швырнула на Ларискину парту какую-то конвалютку с таблетками. По серебристой фольге похоже на баралгин, Толику мать такие от зубной боли давала. Любят бабы друг друга от месячки лечить. Лариса отрицательно помотала головой и передала таблетки назад Фёдоровой. Движение её руки показалось Толику каким-то слабым. Потом Лариса подняла руку и сконфуженным голосом произнесла:

— Извините, Александра Александровна, я выйду...

Вставала Лариса как-то медленно и излишне долго — уже весь класс вперил в неё глаза. Сан-Сюзана нервно подскочила к полускорченной Лариске и уставилась ей в лицо своими колючими рентгеновскими глазами. Затем заговорила привычным властным голосом:

— Немедля иди на первый этаж в медпункт! Сама дойдёшь или пусть тебе Фёдорова поможет?

— Сама, сама. Спасибо, мне уже лучше.

Стараясь выглядеть бодрой и по своей привычке закусив криво губы, Лариска вышла из класса. Математика на втором этаже — до медпунка один лестничный пролёт. На первой ступеньке с Лариской неожиданно что-то случилось — в глазах не то внезапно потемнело, не то страшно посветлело, в ушах раздался нестерпимый звон, переходящий в высокочастотный писк, после чего её мышцы полностью ослабли, и она отключилась. Всё случилось так внезапно, за такие доли секунды, что Лариса не успела даже сесть на ступеньку — так и грохнулась на лестнице. Всё, что она успела, это лишь чуть-чуть развернуться, поэтому хоть и полетела строго вниз, но удар о край бетонной ступеньки пришёлся не в лицо, а за ухом.

Техничка Ивановна, что мыла вестибюль, услышала страшный хлюп с хрустом — очень характерный звук разбиваемого черепа. На её вопли прибежала медичка и А.А., потом завуч, потом Крючок — трудовик, его мастерские на первом этаже рядом... Потом вообще все кому не лень. Когда Лариску занесли в медпункт, она не дышала. Хотя она и на лестнице уже не дышала. «Скорая» приехала. Два больших дядьки с носилками, ящиком и каким-то аппаратом бегут в медпункт. Торчат там минут двадцать, потом один устало выходит перекурить. Появляются менты, начинают ходить вверх-вниз, чего-то мерять. Наконец Лариску несут на выход под белой простынёй вперёд ногами.

Толик это видит, и ему страшно. Первый раз по-настоящему страшно. Нет, Лариска блядь и её не жалко, но ведь впереди жизнь, институт... Нет, надо молчать, молчать и молчать! Тогда ничего не будет. На переменке Толик запирается в туалетной кабинке и спускает оставшиеся таблетки в унитаз. Потом выходит на школьный двор, прячется за старой ёлкой и нервно прикуривает сигарету. Тут же сжигает коробочку и оставшуюся пустую конвалюту. Всё, следов нет. Ничего не знаю. Будут менты чего спрашивать, скажу, что любил. Скажу, жениться хотел, а что беременная, не знал...

* * *

Прозектор Серёга тронул меня за плечо:

— Шеф, там, похоже, токса с черепной травмой. По вашей части вроде, может, глянете? Габриэлян просит, его труп.

— Ладно, а что о теле у нас почитать есть? Не густо: писульки «скорой» со слов уборщицы. Ну, пошли проведаем Габриэляна с его мадам.

Да, похоже токса налицо. В желудке четыре полупереварившиеся белые капсулы. Мозг и печень малокровны, а вены и артерии малого таза расширены до предела. Я тут особо и не нужен, Габриэлян и сам дока, меня позвал больше из вежливости, хотя, может, чего ему надо... Все пробы крови и других биожидкостей, печени, сальника и, разумеется, желудочного содержимого он уже взял. Остатки капсулок лежат по отдельным пробиркам. С головой всё ясно — на черепе громадный перелом, трещина проходит через основание. Так, Велозиев круг, это серьёзно, латеральный синус, ерунда. А вот и вклинение продолговатого мозга — ясно, это и есть непосредственная смерть. Теперь копнём на шажок в сторону — что ещё интересного? О, матка беременная, стенки сжавшиеся. Плодное яйцо почти из зева вышло. Аборт в ходу.