Читать интересную книгу Записки о Бухарском ханстве - П. Демезон

Кроме упомянутого содержания, получаемого войсками, при раздаче коего происходят величайшие беспорядки и злоупотребления, войско и в военное время не получает ничего, и каждый сам заботится о перевозке и доставке продовольствия своего. Фуража не отпускается вовсе, хотя он там, по бескормице, важнее всего и становится дороже, чем содержание человека. Приступая к городу, выступая противу неприятеля, войско перемогается несколько дней, неделю, много две, голодает, воины закладывают сбрую, одежду, оружие за хлеб и фураж и наконец возвращаются, изморив и себя и лошадей, восвояси. Орудий у хана всего около 18, но они в таком положении, что никуда не годны. Вывозят их на арбах, привязывают орудие непосредственно к арбе и стреляют. Есть одна пушка с именем императрицы Елисаветы Петровны и две русские мортиры, орудия эти завезены туда, как говорят, Надир-шахом. Кроме этого, у хана есть несколько фалконетов, прикрепляемых к седлам верблюдов. Фалконеты эти тонкостенны и, по-видимому, кованые; они, должно быть, вывезены из Персии и служат более игрушкой, нежели оружием.

Праздник Курбан-Байрам, следующий за подвижным постом Рамазан, празднуется в Бухаре с возможным великолепием; но все, что я видел, празднество это не стоит, по совести, описания. Все скудно, смешно, безобразно и походит на какой-то нищенский пир, в котором нет ничего, кроме бессмысленной толкотни шайки оборванцев.

Бухарцы по ночам, в ожидании Байрама, начинающегося с появлением луны, сидят на кровлях своих и пялят глаза на небо; кто первый увидит молодую луну, тот получает, если два свидетеля присягнут в добросовестности его, от хана подарок: халат. Утром весь народ, столпясь вокруг хана, отправляется на молитву, за город, на открытое место; хан едет в полном блеске, т. е. в суконном халате своем, на коем впереди пары две золотых кисточек, и перед ним ведут 9 аргамаков его, в числе коих была пара очень хороших. Кроме того предшествовала хану смешная игрушка: на одноколке, запряженной дрянною лошадью, которая была накрыта изношенным халатом, на одноколке этой стоял какой-то навес или шатер на четырех столбах, обвитый цветными и парчевыми лохмотьями. Посредине навеса висел род семигранного цилиндра, составленного из восьми небольших продолговатых зеркал. Игрушка эта качалась и повертывалась на тряской одноколке во все стороны» и народ давил друг друга насмерть, пробиваясь к этому диву. В толпе шли порознь — по два, по три — ханские воины, человек до 400, которые в самом жалком виде и вооружении выстроились за городом в две линии, пропустив хана в средине. Потом на этой же площади была борьба, шум и крик — ив этом состоял великолепный праздник.

Замечу, при этом случае, вообще, что рассказы Бернса, издавшего путешествие свое в Бухару, странно противуречили всему тому, что мне случалось тут видеть. Он созерцает все в каком-то блеске и сиянии, между тем как я видел одно только отвратительное, безобразное, жалкое и смешное. Или г. Берне с намерением представил Бухару в преувеличенном и разукрашенном виде, или он был расположен глядеть на все глазами самыми пристрастными.

Пленных персиан в Бухаре множество, значительная часть нынешнего населения Бухары даже происходит от смеси таджиков и узбеков с отпущенниками-персианами. Надобно впрочем заметить, что узбеки берут за себя дочерей таджиков и даже персиан, но своих им не отдают.

Русских пленников знал я в Бухаре до 25 человек. Большая часть их принадлежит хану, человек до 20. По ханству также русских немного; может быть, наберется еще до 50, и то старики, прежнего привоза. Ныне с Линии не увозят, а увозимые с моря все попадаются хивинцам.

Замечательнейшее лице между русскими пленниками — это некто Михальский. Он поляк, из-под Замостья, взят в 1812 году в плен и, будучи прислан в Оренбург за побег, находился до 1816 или 1817 года на Линии. Здесь хотели его наказать за то, что у него на охоте разорвало ружье и сильно поранило руку; подозревали, что он хотел сделать себя неспособным. Он бежал в степь, взят кайсаками и продан кушбегию в Бухару. Он сапожник, столяр, слесарь и все, что угодно. Он и татарин Исмаил произвели чеботарным ремеслом своим в Бухаре переворот: до них не умели здесь сшить сносную пару кауш-мессы, сапог с галошами. Он также отлил хану и пару пушек, о которых было сказано выше. Он женат на бухарке, принял, по наружности, мусульманство, имеет трех детей и часто поговаривал о том, что хотел бы бежать в Россию, плачет и раскаивается в побеге своем, но жалеет бросить детей. Настоящее имя его Фаддей, но он известен под именем Уста-Матвеи. Ему лет за 60. У него русские пленники все под командою.

Трофим Андреев, известный под именем Махмуда, трубач Орского батальона, бежавший в 1832-м году. Кайсаки его поймали и повезли продавать в Бухару; тут он сказался татарином; отец его действительно татарин, он же вырос в отделении кантонистов [89], и сам не знает, крещен или нет. Бухарцы сначала не решались его покупать, но когда кайсаки стали отдавать его за 7 тилла, то один бухарец его купил. Трошка божился и клялся, что он мусульманин, тягался с хозяином своим, ходил к кази-каляну, к самому хану, но без успеха. Наконец, по случаю ханского фирмана, о коем упомянуто было выше, бежал он от хозяина, явился к хану и ныне записан в войска. Он также сапожник и плотник и ныне, под начальством Ивана, собирается строить лафеты; поговаривает, однако, что хочет бежать с другими в Шагер-Сабс, и упрашивал меня взять его в Россию, с тем чтобы он был избавлен от заслуженного наказания. Разумеется, что я ему этого обещать не мог.

Иван, господский человек, проживавший в Астрахани, взят на Каспийском море, был 3 года в Хиве, бежал в Бухару и плотничает ныне у хана. Он-то, собственно, по вызову хана, взялся сделать к орудиям лафеты, но требует на то колесы из-под старой коляски Гавердовского, о чем в мое время еще шли переговоры. Иван этот — самый порядочный и толковый человек из всех тамошних пленников.

Коломенский мещанин Егор, известный под именем Московского, славится удальством своим и буйством. Он также бежал из Хивы, где жил у хана, и говорит, что не раз уже собирался раскроить хану лоб мотыгою, которою работает в саду ханском, но не решился предать себя после на истязания, которые его неминуемо ожидали, и поэтому бежал в Бухару.

Артиллериею управляет у бухарского хана бежавший с женою из Сибирского казачьего войска, из конной артиллерии, рядовой. Имени его не помню. Он живет уже давно в Бухаре, называется мусульманом [90], ходит в алой шапке и имеет нож за поясом, что уже почитается большим отличием. Но собственно топчибаши, начальник артиллерии, природный узбек.

Есть еще какая-то майорская дочь, увезенная с Линии, когда ей было лет 15; теперь ей уже за 50. Она уже на воле, преимущественно занимается промыслом наших сведен, прислужничает и навязывается всем новоприезжим.

Беглых татар наших в Бухаре, как уже было упомянуто, великое множество; и немало их, говорят, в Кокане, в Ташкенте и по всему Турану; только в Хиве их почти нет. В степи, подалее от Линии, во всяком ауле два-три человека. Через Бухару проходят также нередко бежавшие из Сибири ссыльные закавказские татары, армяне, грузины, черкесы и греки. Беглых вообще из Сибири очень много. Татары наши в степи учат грамоте, шьют сапоги, ездят воровать, иные торгуют. Похождения одного из этих бродяг, которого я знал в Бухаре, довольно занимательны. Он уроженец города Оренбурга, где жив и поныне отец его, служил в каком-то пехотном полку во время Турецкой войны; передался туркам, был взят в плен вместе с гарнизоном Исакчинским, узнан, прошел сквозь строй и отправлен в Литовский корпус. При открытии Польской войны передался он мятежникам; был в шайке Матусевича, потом, когда кавказские линейцы Матусевича разбили, попал к Станевичу, который соединился с Гельгудом; перешел вместе с шайкой его в Пруссию, воротился и стал разбойничать по лесам, когда же стали преследовать строго разбойников, то пробрался в Вильно, явился и сказался вышедшим из плену башкирцем 9 Кантона, приняв имя убитого им лично башкирца, которого он взял в плен, будучи еще в шайке Матусевича. В Вильно он, в ожидании справки, прислуживал плац-адъютанту. По получении из Оренбурга удостоверения, что такой-то башкирец действительно находился в полку и взят в плен, отправили его, татарина, в Оренбург; на пути бежал он из Черноречья, скрывался у отца в Оренбурге с неделю, украл на Линии у калмыков добрую лошадь и ушел в степь. Там жил он у дюрткаринца Тляулия, но поссорился с сыном его из-за лошади, которую тот хотел у него отнять, и сын Тляулия выдал его султану Юсупу, а этот препроводил его в Оренбург. Здесь он сказался беглым солдатом, был прогнан сквозь строй и отправлен в Финляндский корпус. Дорогою, сколько он ни собирался бежать, не было к тому случая; ослабив кандалы и выжидая время, пришел он наконец в С.-Петербург.