— Как ты можешь так говорить? — возмутилась девушка. — В Джоне нет ничего показного — он самый скромный человек в мире!
— До сих пор ему и показывать было нечего, кроме смазливой физиономии, — отреагировала мать. — Зато теперь отыграется вовсю! Он никак не мог проехать переулком и через задний двор — кто бы тогда его приветствовал? Даже самый маленький успех, Мэри, кружит человеку голову. Джон уже не тот, что прежде. Через полгода он, чего доброго, ударится в политику.
— Он никогда не изменится! — воскликнула девушка. — Джон простой, добрый и честный, и ты отлично это знаешь!
— Вот как? — усмехнулась миссис Уилсон. — Ну так он скоро станет простым, честным и мертвым, если не уберется отсюда подальше! Я готова биться об заклад хоть на последний доллар, что Пасьянс его прикончит.
Дочь испуганно посмотрела на мать.
— Не строй из себя несмышленыша, — посоветовала ей миссис Уилсон, стараясь нахмуриться и преуспев в этом намерении. — Если ты думаешь, что Сэксон по-прежнему простой и честный, спроси его сама, и ты убедишься, что многие вещи ему нравятся куда больше тебя.
— Ты действительно так считаешь? — жалобно промолвила Мэри.
— Только не будь половой тряпкой! — прикрикнула на нее мать. — От нытья нет никакого толку. Лучше пораскинь мозгами. Человек, который возится с сажей, быстро пачкает руки. А Джон Сэксон именно этим и занимается.
— Он дважды рисковал жизнью, пытаясь разделаться с самым отчаянным грабителем и убийцей! — напомнила девушка.
Миссис Уилсон горько усмехнулась, словно располагая какими-то сведениями, известными только ей одной.
— Определить, хорош ли пудинг, можно, лишь попробовав его, — отчеканила она. — Ты, очевидно, думаешь, будто твой Джонни готов ради тебя на все, верно?
— Верно, — серьезно ответила Мэри.
— Тогда просто скажи ему, что ты умираешь от страха и просишь его покинуть Блувотер и не возвращаться до тех пор, пока Пасьянс не уберется отсюда, или найти место, куда ты бы могла приехать к нему.
— Он тут же согласится! — уверенно произнесла девушка.
— Ты думаешь? Ну так спроси его, чтобы убедиться, — подстрекнула ее мать.
— И спрошу, не сомневайся! — пообещала Мэри. Однако она унаследовала определенную долю материнского скепсиса, поэтому, когда на крыльце послышались шаги и в дверь постучали, к ее обычной радости от предстоящей встречи с Джоном примешались и иные, не столь радужные, ощущения.
Закрыв за собой дверь, Сэксон наклонился, чтобы поцеловать девушку, но она слегка отстранилась:
— Я тряслась от страха, Джон, когда смотрела, как ты едешь по улице. Мне казалось, что вот-вот раздастся выстрел. Ты должен уехать из Блувотера, Джон, уехать далеко, где будешь недосягаемым для Пасьянса и его головорезов! Обещай мне это!
Лицо Сэксона сразу же омрачилось. Похолодев от гнева и стыда, Мэри вспомнила слова матери и поняла, что в них есть изрядная доля истины.
— Я бы хотел уехать, но не могу, — сказал Джон.
— Почему? — удивилась девушка.
— Не могу — и все. Ты сама понимаешь — я не могу убегать.
— Даже ради меня, ради нас обоих? — воскликнула Мэри. — И все потому, что ты боишься, как бы не стали говорить, будто ты испугался Пасьянса? Неужели то, что будут болтать люди, для тебя важнее моей любви, Джон?
— Так нельзя ставить вопрос, — смущенно пробормотал Сэксон.
— Только так и можно! — возразила она. — Выходит, какие-то сплетни значат для тебя больше, чем я?
— Погоди! — прервал ее Сэксон. — Дело не в том. У меня есть работа, которую я должен закончить…
— Вот и занимайся на здоровье своей обычной работой, Джон, чтобы мы поскорее смогли пожениться! Только брось эту ужасную жизнь, которую ты ведешь теперь! Зачем тебе становиться шерифом? Пожалуйста, Джон, уезжай из Блувотера! Хочешь, я встану перед тобой на колени?
Он удержал ее — Мэри и впрямь собиралась опуститься на колени. Однако в ней говорила не только любовь и покорность, но и неукротимая гордость истинной американки, а предупреждения матери отзывались в ее голове тревожным набатом.
— Я боюсь Пасьянса не меньше, чем другие, — снова заговорил Сэксон. — Но бежать от него не могу. Люди надеются на меня…
— Люди! — воскликнула девушка. — Ты говоришь мне о людях, Джон, а я говорю тебе о нас двоих! Неужели ты собираешься отказаться от всех наших шансов на счастье только потому, что тебе нравится, когда толпа следует за тобой по улице?
Обвинение болезненно кольнуло парня, тем более что он почувствовал в нем определенную долю справедливости. Единственным средством защиты оставался гнев. А ведь он ожидал, что Мэри будет приветствовать его радостнее всех прочих!
— Ты не имеешь права так говорить! — сердито заявил Сэксон. — Сегодня утром ты сама не своя. Лучше я уйду и дам тебе немного остыть.
— Ну и уходи! — отозвалась девушка. — Я этого ожидала! Иди на улицу, слушай крики и приветствия! Тебе они нужнее, чем моя любовь!
— Вовсе нет… — начал оправдываться Сэксон, но не выдержал и закричал: — Да что с тобой, в конце концов? Ты хочешь с ума меня свести?
— Я прошу тебя поступать как подобает честному и разумному человеку, а ты говоришь, что я хочу свести тебя с ума! — заплакала Мэри.
— Тысяча чертей! — простонал Джон.
— Ругай меня сколько хочешь! Меня это не удивляет!
— Да я не тебя ругаю! Я просто…
— Ты в самом деле изменился! Ты не тот, каким был раньше!
— Кто говорит, что я изменился? — осведомился Сэксон.
— Все говорят!
— Кто — все?
— Все говорят, что тебя не интересует ничего, кроме оружия и перестрелок!
— Ну, если бы только я мог схватить этих «всех» за горло…
— Вот-вот! — печально кивнула девушка. — Тому Джону Сэксону, которого я знала, никогда бы не пришло в голову хватать кого-то за горло!
— Я ухожу! — решительно сказал Сэксон. — Больше не могу этого выносить! — И он захлопнул за собой входную дверь, прежде чем Мэри успела собраться с мыслями. Она побежала за ним, но только взялась за дверную ручку, как сзади послышался голос Элизабет Уилсон:
— Я предупреждала тебя, что это произойдет. Не вздумай бежать за ним как жалкая дурочка! Когда девушка начинает вешаться мужчине на шею, она в итоге оказывается у него под каблуком — уж я-то знаю!
Мэри Уилсон беспомощно огляделась вокруг, опустилась в кресло и зарыдала.
Глава 27
Единственным желанием Джона, когда он вышел из дома Уилсонов, было кого-нибудь убить. Безразлично кого — лишь бы чем-нибудь занять руки. Впрочем, женщины не годятся даже для того — ими можно занять только глаза и уши! Все-таки они чудовищно несправедливы и бестолковы — с ними никогда нельзя поговорить по душам. Даже с Мэри, хотя она, конечно, поумнее других. Как только у нее язык повернулся сказать, будто ему нравятся крики толпы?