Читать интересную книгу Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь - Михаил Шкаровский

Правда, это свидетельство также не совсем точное. Разработка в РМО основополагающего закона о религиозной свободе на занятых восточных территориях началась в октябре 1941 г. Подготовкой его занимались два главных отдела: центрального управления (I) и политики (II). Новый закон был рассчитан на большой пропагандистский эффект. Поэтому в первой же его статье намечалось торжественно провозгласить полную свободу религиозной веры для всех жителей, в противовес советской власти, которая до начала войны преследовала Церковь. Согласно служебной заметке II главного отдела 25 ноября 1941 г. с самого начала планировалось, что в законе речь будет идти только об общих формальных рамках регулирования религиозных занятий, а механизм этого регулирования найдет отражение в особых распоряжениях рейхскомиссаров[279]. Первый проект закона был готов в конце октября — начале ноября 1941 г.

В дальнейшем он неоднократно перерабатывался в рамках РМО с учетом мнения различных отделов. Например, как говорилось в служебной заметке от 17 декабря 1941 г. руководитель общего отдела министериалдиректор Рунте в то время полагал, что религиозную свободу надо провозгласить не в самом тексте закона, а в специальном предисловии[280]. Он безуспешно пытался убедить в этом и министра.

8 января 1941 г. после обсуждения текстов Розенбергом с Рунте были составлены не только очередной вариант закона, но и первый проект прилагаемых к нему разъяснительных распоряжений рейхскомиссаров. Их переслали во II главный отдел как основное подразделение, которому было поручено ведение дела для окончательной доработки. Оба документа министр хотел взять с собой 12 января для утверждения в ставке фюрера. Состоялось ли их обсуждение, не ясно, но новый доклад у Гитлера об этих проектах был намечен на 13 февраля.

27 января под председательством генерального консула Бройтигама прошли межведомственные переговоры о законе, на которых был выработан его точный текст, одобренный министром. После этого в текст, согласно служебной заметке от 10 февраля 1942 г., «в принципе не могли быть внесены изменения»[281]. «Окончательный» проект был значительно сокращен. Из закона убрали все, что говорило о регулировании религиозной жизни германскими властями и, таким образом, могло снизить пропагандистский эффект.

Оставшийся текст гласил: «1. На занятых восточных территориях всем жителям гарантирована свобода религиозной веры. 2. Лица одинаковой религиозной веры получают право объединяться в религиозные сообщества верующих. 3. Предписания по проведению [указа] будут изданы рейхсминистром занятых восточных территорий»[282].

Относительно же разъяснительных распоряжений к закону от имени рейхскомиссаров даже внутри РМО существовали серьезные разногласия. Они получились очень обширными (21 параграф) и чрезмерно детальными, тщательно регулируя и регламентируя все виды деятельности религиозных организаций и само их существование. В своем отзыве по поводу распоряжений от 13 февраля Рунте писал, что они издаются слишком рано и позднее их придется изменить: «Представление, которое мы в настоящее время имеем о религиозных объединениях на занятых восточных территориях, еще очень неполное. Разъяснения еще содержат некоторые сомнительные моменты, которые станут ясными только после получения практического опыта… Нужно избежать того, чтобы пропагандистский эффект, который будет достигнут законом о свободе религиозной веры, не был уничтожен этими разъяснениями, на практике сильно ограничивающими сам закон многими обязательными условиями… Эту правовую ситуацию можно на несколько месяцев оставить в подвешенном состоянии. После получения сведений, которые будут собраны заданное время, можно издать разъяснения, относительно неуязвимые для критики»[283].

Утверждение проектов документов фюрером в феврале 1942 г. вновь не состоялось. В дело активно вмешался руководитель Партийной канцелярии рейхслейтер Борман, занимавший резко выраженную антицерковную и антихристианскую позицию. Он критически отнесся к закону и прилагаемым разъяснениям и 1 марта отправил их проекты подчиненным ему службам для детальной проработки. Только через месяц — 3 апреля Борман прислал свои соображения и замечания Розенбергу, который между тем в конце марта вновь безуспешно пытался добиться утверждения фюрером своих документов и с этой целью 25 марта переслал проект закона шефу Рейхсканцелярии Ламмерсу[284].

В своем письме Борман сообщал Розенбергу, что оба документа вызывают вопросы. В частности, по его мнению, предложенный вариант второго закона делает невозможным внесение новых положений в сам закон или разъяснения. И вообще редакция параграфов должна иметь сугубо прагматический характер, а не «производить впечатление либеральной государственной конституции и не инициировать дарование основных государственных прав личности». Также он предлагал убрать выражение «сообщество верующих» — из-за его «явного национал-социалистического значения» и слово «вера» — из-за не чисто конфессионального значения. Борман написал свою редакцию двух первых главных параграфов указа в прагматическом, а не либерально-пропагандистском духе. Особенно резкую критику рейхслейтера вызывали разъяснения к закону. Его критические рассуждения заняли 10 страниц (больше чем сам документ!). Суть их сводилась к установлению еще более полного, почти тотального контроля за всей деятельностью религиозных организаций. Так, Борман считал, что министр занятых восточных территорий лично должен принимать решения не только о допущении вновь образованных конфессиональных организаций, но и о разрешении существования уже имеющихся, «даже мельчайшего вида». В конце письма рейхсляйтер советовал учесть его аргументы при разработке новых проектов и после их создания предоставить ему возможность для дальнейшего высказывания мнения. При этом он ссылался на указ фюрера о должности руководителя Партийной канцелярии от 16 января 1942 г., что делало невозможным избежать его повторный контроль. Борман предлагал в ближайшее время провести переговоры для урегулирования спорных моментов с разработками этого дела в его ведомстве[285].

Желая во что бы то ни стало добиться выхода закона, работники РМО, по существу, капитулировали. В ходе состоявшихся 22 апреля переговоров с представителями Партийной канцелярии они дословно приняли вариант, написанный Борманом. Сильные изменения претерпели разъяснительные распоряжения — из 21 параграфа в них осталось только 7. Исчезли все относительно либеральные пункты, как, например, параграф 17 — «Религиозные объединения могут получить от рейхсминистра разрешение на подготовку смены духовенства, то есть основывать и содержать образовательные учреждения»[286]. Некоторые решения, которые согласно первоначальному проекту должны были принимать генерал-комиссары, теперь могли исходить только от рейхскомиссаров и т. д.

Но уступки, сделанные руководителю Партийной канцелярии, не помогли. Пик переговоров о законе пришелся на весну 1942 г. К этому времени религиозный подъем заставил особенно серьезно заняться церковным вопросом в России. Следует отметить, что религиозными проблемами вплотную занимался и считал одними из важнейших в деле «управления покоренными народами» А. Гитлер. 11 апреля 1942 г. в кругу приближенных он изложил свое видение религиозной политики: насильственное дробление церквей, принудительное изменение характера верований населения оккупированных районов, запрещение «устройства единых Церквей для сколько-нибудь значительных русских территорий». «Нашим интересам, — говорил Гитлер, — соответствовало бы такое положение, при котором каждая деревня имела бы собственную секту, где развивались бы свои особые представления о боге. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американо-индейским, то мы могли бы это только приветствовать, ибо это лишь увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы»[287].

Точка зрения А. Гитлера о поощрении в России всякой формы разъединения и раскола получила законченную форму во время посещения 8 мая 1942 г. А. Розенбергом ставки фюрера. Историки В.И. Алексеев и Ф.Г. Ставру даже считают этот день главной вехой в определении официальной политики оккупационных властей в отношении Русской Церкви. Сохранилось свидетельство самого А. Розенберга о его переговорах 8 мая с А. Гитлером и М. Борманом. На них отмечалось, что на занятых территориях России уже возникают «сами собой» большие религиозные объединения, которые необходимо использовать и контролировать. Было решено не издавать закон о религиозной свободе в восточных областях из-за возможности его нежелательного влияния на Церковь в самой Германии, а лишь поручить рейхскомиссарам «Остланда» и «Украины» выпустить от своего имени указы о правовых отношениях религиозных организаций. Вероятно, свою роль сыграло и то, что на май — лето 1942 г. приходился период наибольших успехов вермахта на Восточном фронте. Нацистскому руководству казалось, что крушение советского государства и окончательная победа близки, и поэтому можно особенно не считаться с настроением населения на оккупированных территориях, тем более связывать себя какими-либо законами. Ведь еще в октябре 1941 г. начала замышляться полная ликвидация Православной Церкви в России и замена ее новой псевдорелигией, очищенной от «еврейских догматов». На переговорах 8 мая Гитлер прямо указал, «что после войны он предпримет соответствующие меры против Церкви. Он верит, что своим авторитетом сможет сделать то, что другим позже трудно будет осуществить»[288]. В итоге последний восемнадцатый проект закона о религиозной свободе был отвергнут.