Абдалла хорошо выбрал место. Позади лагеря и по обеим его сторонам земля поднималась уступами, и оттуда прямых подходов к крепости не было. Перед ней же открытое пространство спускалось к реке, достаточно мелкой, чтобы ее можно было перейти вброд. На другом берегу пологий склон поднимался к невысокому хребту – там-то Маниакес и расположил свою ставку, лицом к сарацинам. И там я стал очевидцем, как военный гений Маниакеса обратил явные преимущества Абдаллы против него.
Объяснение происходящему я получал от Никифора. Обнаружив механика в этом походе, я пришел в недоумение, ибо его тяжелое снаряжение было слишком громоздким, чтобы его можно было унести на себе. Когда я сказал ему об этом, Никифор усмехнулся и бодро ответил:
– То, что понадобится для дела, мы как-нибудь отыщем на месте.
И вот, стоя в ожидании у шатра Маниакеса, я увидел, что механик работает за столом, и подошел посмотреть, чем он занят. Он изготовил изображение лагеря Абдаллы и окружающей его местности из мягкой глины на песчаной площадке.
– Привет, Торгильс, – поздоровался он со мной. – Как видишь, я не всегда разрушаю, могу кое-что и построить, но обычно в миниатюре. Вот здесь наш стратег даст сражение.
– Ты и Тирдат – одного поля ягоды, – усмехнулся я. – В Святой Земле Тирдат дольше рассматривал модель Золотого храма, чем сам храм.
– Нет, нет, я говорю серьезно. Победа на поле боя часто зависит от правильного выбора времени и места, особенно, когда враг столь любезен, что заперся и позволяет нам действовать по нашему усмотрению. Видишь эти маленькие цветные пометки? Они изображают наши силы. Серые метки – легкая пехота, оранжевые – лучники и пращники, желтые – тяжелая пехота, а красные – катафракты, наша конница в доспехах. Обрати внимание, половина красных меток расположена в этой низине, там, где их не видно с сарацинских наблюдательных постов. Потом, когда мы добудем побольше сведений, я добавлю метки и для сарацинских войск.
– Как же это возможно? Ведь войска сарацин находятся за стенами?
Никифор подмигнул.
– Надолго от нас не спрячешься. Это всего лишь деревянный палисад, а не высокая городская стена. Обернись.
Я повернулся и увидел, что из земли растет какое-то необыкновенное сооружение. Похожее на корабельную мачту, только много, много выше любой мачты, какую можно вообразить. Мачту эту удерживала сложная сеть веревок и шестов.
– Сделано на скорую руку, – признался Никифор. – Видны стыки там, где моим людям пришлось скреплять части. Но работать будет. Представь себе, что это огромная уда для рыбной ловли, только вылавливать ею мы будем сведения.
– Как это называется? – спросил я.
– Разведочный шест, – сказал он, – но это всего лишь нижняя часть. Верхушку мы поднимем потом и укрепим ее растяжками из скрученного конского волоса. Наверху будет колесо, и мы сможем поднять туда нашего наблюдателя. Разумеется, не самого тяжелого человека в войске. Но он должен знать сигнальную книгу и, хорошенько оглядев лагерь сарацин, сигналами передать нам сообщения. Наши лазутчики уже сообщили, что Абдалла ожидает удара спереди. Его люди утыкали землю перед главными воротами шипами, надеясь, что наша конница охромеет. Он знает, что катафракты – наша главная сила.
Следующие четыре дня мы провели в ожидании перед лагерем сарацин, а Никифор с помощниками размещали новые цветные метки на песчаном столе в соответствии со сведениями, полученными от наблюдателей. Каждый раз, когда они это делали, Маниакес со своими советниками пересматривал планы. Они двигали метки взад-вперед, обсуждали различные варианты передвижения и выслушивали донесения от лазутчиков. Дважды в день начальники полков получали свежие сведения о противнике, и, глядя на них, столпившихся у стола, я вскоре стал различать их самих. Пехотинцы – в хлопчатобумажных стеганых кафтанах до колен и железных наголенниках, а конники – в кольчугах либо в кожаных куртках с нашитыми на них железными пластинами. Знаками отличия служили ленты из золота, серебра или меди, носимые на обеих руках. Имперские полки набирались из множества разных стран и говорили по меньшей мере на стольких же языках, но все были обучены по единому военному образцу. Полководцы внимательно следили за передвижениями значков, и было ясно, что каждый в точности понимает, чего от него ждут. Я же думал о том, какой беспорядочной и своевольной по сравнению с ними должна казаться наша норвежская рать, и понял, почему Харальда с его людьми поставили на то место, где они будут под прямым присмотром самого стратега.
На пятый день Абдалла первым вызвал нас на битву. Наверное, понадеялся на свое численное превосходство и, может быть, все еще полагал, что нашу конницу покалечат железные шипы, воткнутые на поле боя. И не знал того, что под покровом темноты наши лазутчики выдернули эти острия и что половина тяжелой конницы Маниакеса скрыта за хребтом, где армейские кузнецы заново подковали всех лошадей плоскими железными пластинами, дабы защитить копыта. И не было у эмира преимущества внезапности. За несколько часов до того, как армия сарацин начала выходить из стен, наш наблюдатель с разведочного шеста дал флажком предупредительный знак, и имперская легкая конница приготовилась помешать сарацинам выстроиться.
Стоя рядом с шатром Маниакеса в ожидании приказа, каковой я должен передать Харальду и варягам, я видел, как наши скорпионы – так называл их Никифор – начали метать камни и железные болты в ряды противника. Эти скорпионы были малыми метательными орудиями – стоящие на треножниках и бьющие на большое расстояние самострелы, достаточно легкие для того, чтобы их нести на походе. В промежутках между совершаемыми всеми одновременно выстрелами волна за волной вперед выходила легкая конница. Один отряд за другим легким галопом подъезжал к противнику на расстояние выстрела, потом все разом дважды выпускали тучу стрел, после чего отряд разворачивался, и напоследок всадники, повернувшись в седлах, выстреливали в третий раз.
– Наша армия научилась этому приему много поколений тому назад, на восточной границе, воюя с персами. Таким образом число выпущенных стрел утраивается, – заметил Никифор.
На мой взгляд, это больше походило на военную игру, чем на серьезную битву, но в рядах сарацин люди падали, когда их настигал очередной ливень стрел, и я видел, что строй их стал рушиться.
– Гляди, Торгильс, – добавил Никифор, – и ты увидишь, что одна треть легкой конницы наседает на противника, другая готовится к новой атаке, и еще одна треть в тылу занимается ранеными либо отдыхает.
В пятидесяти шагах позади каждого конного отряда ехали восемь человек. У них не было никакого оружия, кроме коротких мечей. Как только они видели упавшего с лошади всадника, один из них пускал лошадь во весь опор, дабы подобрать упавшего, и тот, протянув руку, хватался за предплечье всадника, одновременно ставя ногу в третье стремя, висящее позади седла спасателя. Одним четким движением упавшего конника поднимали с земли, и два человека мчались обратно в тыл, где всадник получал новую лошадь. Это мне понравилось, ибо из пяти всадников, потерявших скакунов, коих поразили сарацинские стрелы, четверо успевали вернуться в свой отряд прежде, чем тот вновь выдвигался вперед. За исключением, разумеется, тех, кто сам был ранен. Однако их не бросали. Их отвозили туда, где врачи армии Маниакеса развернули походную больницу, за хребтом, где противник не мог их видеть.