– Потому.
– Например? – притворно нахмурился Лёха. – Ты, нежная лань, что-то скрываешь от меня?
– Ничего не скрываю, – девушка слегка покраснела, но смелых серых глаз не отвела. – Просто… Просто, я немного смущаюсь. Девичья аристократичная трепетность, знаешь ли. Опять же, мы ещё не обвенчаны… Короче говоря, уматывай.
– Как же камеры видеонаблюдения? Ты их что, не стесняешься?
– Конечно, стесняюсь. Но это зло, с которым приходится мириться.
– А, я?
– Ты, милый, добро. Причём, добро, которое сейчас покорно, не возражая, проследует в ванную комнату. Иди уже, рыцарь печального образа…
Торопливо скинув на кафельный пол лагерную одёжку, он облачился в гражданскую.
– И, собственно, ничего особенного, – неуверенно пробормотал Лёха. – Классические семейные трусы в сине-красную полоску, тёмно-голубые шёлковые носки, белая майка без рукавов, сиреневая рубаха, тёмно-коричневый костюм непривычного фасона. Пиджак (может, камзол?), слегка жмёт в подмышках… Чёрные ботинки? Остроносые какие-то и слегка жестковатые. Видимо, новенькие, ещё не разношенные. Как бы кровавых мозолей – между делом – не натереть… Эй, любимая графиня! Мне уже можно вылезать?
– Выходи, – разрешил слегка смущённый голосок. – Поможешь мне молнию застегнуть… Ну, как я тебе?
– Как всегда – прекрасна и загадочна.
– Спасибо, конечно. Но я спрашивала про платье.
– Миленькое. Кружева и рюшечки везде. Но только – на мой изысканный вкус – излишне строгое. Отдаёт от него – за версту – каким-то…э-э-э, церковным Средневековьем. Всё интересное и приметное скрыто. Причём, наглухо. Я имею в виду – ноги, грудь и плечи…
– Да, никудышный из тебя, Алекс Петров, знаток и ценитель высокой женской моды, – огорчённо вздохнула Ванда и, поворачиваясь спиной, попросила: – Застегни, пожалуйста, молнию.
«Какая же у неё белоснежная кожа! – мысленно восхитился Лёха. – Неужели Ванда ни разу в жизни не загорала? Вполне возможно. Средневековая аристократка, всё-таки… Интересно, а какая у неё кожа – на ощупь? Наверно, бархатистая-бархатистая, нежная и очень тёплая… Или, наоборот, ледяная?»
Он, не сдержавшись, осторожно прикоснулся губами к узкой впадинке между женскими лопатками.
– Ой! – напряглась Ванда. – Что ты делаешь?
Лёха, естественно, промолчал, так как его губы, перепархивая с одной лопатки на другую, были заняты.
– Прекрати, пожалуйста! Прекрати! – взмолилась девушка. – Меня уже всю колотит – словно бы от озноба…
– Как скажешь, любимая, – послушно застёгивая молнию на платье, хриплым голосом заверил Лёха, а про себя подумал: – «В девице, очевидно, дремлет целое море необузданной страстности. Что же, разбудим, не вопрос. Дайте только срок…».
Тоненько заскрипели дверные петли, и в комнату вновь вошёл давешний Ангел в чёрном шлеме-маске.
– А стучаться в дверь тебя, служивый, не учили? – презрительным голосом спросила Ванда, после чего добавила: – Хам законченный.
– Что такое? – опешил Ангел. – Ты, переселенка, совсем обнаглела?
– А где это ты, братишка светло-серый, видишь переселенку? – недобро прищурился Лёха. – Или, к примеру, подлого переселенца? На нас что, одеты лагерные робы? Чего молчишь-то, чучело?
– Нет, лагерных шмоток, действительно, не наблюдаю, – задумчиво подтвердил Ангел.
– Правильно всё понимаешь. Раз мы одеты в цивильную одежду, значит, являемся полноправными гражданами вашего Мира. Правильно?
– Наверное, – равнодушно пожал плечами Ангел. – Следуйте за мной…, земляки…
– Часом, нас «в расход» не отправят? – пробормотал Лёха. – Выдали новую одёжку? Ничего не значит. Обычные коварные ухищрения, не более того. Сейчас поместят в жидкий азот, и все дела.
– Вообще-то, в Мире «церковников» переселенцев ценят, – шёпотом сообщила Ванда. – Я вчера в здешних толстых книжках вычитала. Коренные местные жители, они слегка изнеженные, привыкшие к бурной и насыщенной общественной жизни. То бишь, зачастую подвержены разнообразным «фобиям». В частности, не могут долго находиться в относительно-безлюдных местах. Например, на далёких заполярных островах. Впадают в серую и вязкую депрессию и – в конце концов – медленно сходят с ума… Так что, милый, мы с тобой являемся безусловно-ценными кадрами. Таких – без веских и уважительных на то причин – «в расход» не отправляют. Мол, не выгодно и глупо…
Они вошли в просторный, скромно обставленный кабинет.
«Вокруг наблюдается однозначный и ярко-выраженный аскетизм, – мысленно одобрил Лёха. – Такое помещение впору занимать старшему офицеру какой-нибудь секретной спецслужбы, фанатично преданному своему делу…»
За неприметным письменным столом сидел упитанный, седобородый и совершенно-лысый старикашка, облачённый в стандартный светло-серый комбинезон.
– Явились, голубки весенние и радостные? Белокрылые? Ну-ну, – язвительно усмехнулся старик. – Проходите. Садитесь вон на тот кожаный диванчик. А ты, – строго посмотрел на Ангела, – свободен. Отдыхай. Ежели что, слуга Божий, позову…
Лёха и Ванда, взявшись за руки, уселись на указанное место. Ангел послушно удалился. А старикан поднялся на ноги и, неторопливо проследовав в дальний торец кабинета, отомкнул – массивным бронзовым ключом – толстую стальную дверцу сейфа, вмурованного в стену.
Напевая под нос что-то мелодично-беззаботное, он достал из сейфа нарядную митру, украшенную крупными, искусно-огранёнными самоцветами, заученным движением водрузил её на круглую лысую голову и, плавно обернувшись, представился:
– Отец Джон, епископ. Старый друг уважаемого и почтенного Альберта, который является вашим искренним попечителем. Ангелом-хранителем, если так будет угодно.
– Здрасьте, – чуть слышно прошептала Ванда.
– Долгих лет жизни вам, отче! – дежурно пожелал Лёха.
– Спасибо – за добрые слова, – беззаботно улыбнулся епископ. – Значит, молодые люди, вы хотите обвенчаться? То бишь, заключить полноценный супружеский союз – по церковным католическим канонам?
– А разве – в вашем Мире – можно по-другому? – удивилась непосредственная Ванда.
– Нельзя, конечно. Но, тем не менее, я обязан, соблюдаю устоявшуюся веками процедуру, спросить. Итак… Молодой человек и юная барышня, вы, действительно, хотите обвенчаться?
– Очень хотим! Алекс, почему ты молчишь?
– Хотим, ясная зимняя зорька…
– Перехожу к следующим вопросам, – многообещающе усмехнулся старикашка. – Тебя, широкоплечий юноша, зовут – Алексей Петров? В своём Мире ты был…э-э-э, менеджером телеканала?
– Да, отче.
– Клянёшься в этом – Святой верой в Господа нашего?
– Клянусь!
– Тебя, честная девица, зовут – Ванда де Бюсси? В своём Мире ты была потомственной благородной бургундской графиней?