Аскольд кивает охранникам, через некоторое время они приносят добротную сковороду, вероятно с титановым покрытием.
— Зачем? — Аскольд присаживается рядом с мужичком. — Я ещё могу понять, нож, топор… но сковородка?!
— Ксюха о ней мечтала, — сквозь слёзы прорыдал мужчина, — обещала стать моей женой… если принесу ей именно эту сковородку, совсем замучилась на палочках готовить.
— Гони такую прочь, — с брезгливостью говорит Аскольд. — Но тебе, дорогой, придётся с месяц посидеть в пещере.
— Я не могу, у меня клаустрофобия, — уныло мямлит мужчина с лицом сельского учителя.
— Тогда пойдёшь добровольцем лес рубить для забора.
— Лучше к медведю, чем сидеть в темноте целый месяц, — закатывает глаза несчастный.
— Дурак, — пожимает плечами Аскольд, — я б посидел, отдохнул малость, дни такие сумасшедшие, совсем продуху нет.
Вновь наш заготовительный отряд валит лес, мужичонок старается из всех сил, но через час приходится отстранять его от работы и заниматься перевязкой, он до крови стёр себе ладони.
— Ты кем был раньше? — обрабатывая его раны, спрашиваю я.
— Учителем в селе Приветливом.
— Сельским учителем? — переспрашиваю я. Вот так да, оказывается, моё мнение о нём сложилось правильное.
Мужчина истолковал моё удивление по-своему: — Да мне самому было противно красть… но я здесь один, никого нет, а тут Ксюха… такая ладная.
— Козёл ты, — не выдерживаю я и заканчиваю перевязку. — Займись обрубкой тонких сучьев.
— Попробую, — взмах и топор падает на землю, едва не отрубив ему пальцы на ногах.
— И что мне с тобой делать? — я в нерешительности развожу руками.
— Пускай работает! — зло прошипел один из братьев.
— Он потащит ствол, — распоряжаюсь я.
— Это мы все и так делаем. А сейчас он, что, отдыхать будет, когда правильные пацаны лес рубят?
— Будет отдыхать, — я с раздражением сплёвываю и подскакиваю к сибирякам, помогая направить дерево в нужную сторону.
Я совсем забыл о сельском учителе, мы до изнеможения обрубаем ветви, затем принимаемся за другое дерево — стоит треск, ругань, летят в стороны листья и сучья. Несколько часов непрерывной титанической работы, но вот, ещё шесть брёвен лежат в сочной траве, до вечера нужно их перетащить в лагерь.
Отдыхаем, в глазах мелькают мухи, я с ужасом думаю, что такой темп нужно выдержать ещё дня два, а от учителя толку никакого. Аскольду говорить не буду, а то придумает для бедолаги другое наказание. А, кстати, где он? Я выглянул из наваленных веток — все на месте: отдельно от нас — два брата, сибиряки расположились рядом со мной, а учителя нет.
— Куда он делся? — я с усилием поднимаюсь. Один из братьев злобно ухмыляется: — Я ему пообещал помощь, — с угрозой произносит он, — а тот, возьми, да и прыснул в заросли.
— Что сделал, прыснул, сбежал, что ли? — не понял я. — Куда, в лагерь?
— Дёрнул в сторону тех гор, — хохотнули братья.
— И вы его не остановили? Ну, я вами ещё займусь, подъём! — заорал я.
Сибиряки вскакивают, хватаются за копья, братья откровенно ржут.
— Что случилось? — звучат встревоженные голоса.
— Учитель пошёл в сторону логова медведя! — я с силой вгоняю остриё копья в ствол дерева.
— Тише! — один из мужчин касается пальцем губ.
Мы замерли, даже братья утихли. Внезапно раздаётся далёкий рёв и крики, полные страдания и боли, но всё быстро смолкает, вновь тишина, лишь чирикнула птица, и прогудел шмель.
— Отмучился, — мужчина с лицом морёного дуба, я его знаю по прозвищу, Прелый, перекрестился. — Никчемный был парнишка, но не злой… жалко.
Братья заржали, но слышится хлёсткий удар и кто-то из них обиженно заскулил. Мне хочется их убить, просто зуд, какой, с ненавистью смотрю в их наглые лица, они пытаются кривляться, показывая этим свою значимость, но встретившись с моим взглядом, бледнеют.
— Вот что я думаю, а не послать ли вас к арктодусу? У меня зреет ощущение, что от вас толку как от козлов молоко. Зачем мне лишние проблемы? — я оборачиваюсь к сибирякам. Самый старший в их группе мужчина, Арсений Николаевич, он почти старик, но до сих пор крепкий и моложаво выглядящий, одобрительно кивает, в его глазах мрак, он с удовольствием поглаживает огромное копьё, мне кажется, едва сдерживается, чтобы не запустить его в подонков.
Тот, у которого выбиты передние зубы, напрягается, бросает вороватый взгляд на людей, слышит насмешки, оборачивается к брату, тот вжимает голову в плечи, с опаской глянул в степь и словно дёргается в конвульсиях: — Это не по закону, — проскулил он.
— По какому такому закону? — я откровенно потешаюсь. — Мы ещё их не составили, князю Аскольду всё некогда.
— Это неправильно, оценивать нас как того доходягу, — сплёвывает беззубый, — мы правильные пацаны…
— Меня тошнит от вашего жаргона! — резко перебиваю я его. Братья расценили мой взрыв по-своему, переглянулись, и неожиданно бросились в лес.
— Стойте, придурки! Да никто вас не собирается гнать к медведю… я пошутил! — запоздало выкрикиваю я.
— Набегаются, сами приползут, — с брезгливостью произносит молодой парень.
— Идиоты, они побежали в сторону, где живёт то членистоногое, — я в замешательстве и чувствую, что совершил преступление, ведь там, их ждёт верная смерть.
— Ну, и ладненько, хлопот меньше, — успокоился Прелый.
— Их необходимо остановить, — ощущая вину, говорю я.
Арсений Николаевич с уважением смотрит на меня, но в глазах не соглашается: — Ты ещё совсем молод, Великий князь Никита, быть добрым, это хорошо… но не всегда, сам не поймёшь, как на шею сядут, и не сбросишь уже никогда. Если так распорядилась ситуация, зачем рвать жо…у. Что касаемо меня, я и раньше не видел в них людей, а сейчас и подавно.
— Но они люди, ведь так? — подавленно произношу я.
— Не знаю, — брезгливо кривит губы Арсений Николаевич. — Ох, Великий князь, не обтрепала тебя ещё жизнь, — с заботой и участием говорит он и мне становится стыдно: — Ну, и ладненько, — как и Прелый говорю я, — набегаются, бог даст, приползут.
— Вот это по-нашему! — хлопает меня по спине мозолистой рукой Арсений Николаевич.
Странно, но брёвна мы таскали как обычно, даже не так устали, когда с нами были два брата, вероятно, они больше косили, чем работали… а хрен с ними!
Народ занимается забором, смотрю с гордостью на людей, с каким воодушевлением работают, слышится ругань, но и шутки и смех — здорово, всё налаживается.
— Никита Васильевич, — я слышу робкий женский голос, оборачиваюсь, встречаюсь с требовательным взглядом полногрудой девицы, — я Ксения, — она замолкает, опускает взгляд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});