— Или они понятия не имеют, где выходит туннель, — шепчет Солана. — Как я и надеялась.
Надежда.
Прямо сейчас я пытаюсь не чувствовать ее. Более безопасно быть реалистом.
Мы собираемся прокрасться в логово врага… это такая вещь, которая требует модных гаджетов, движений суперагентов и музыки из фильма Миссия Невыполнима.
Но у нас нет самоуничтожающихся сообщений, чтобы направлять, и я, определенно, не Том Круз. И мы были слишком глупы, чтобы взять анемометр Ареллы, прежде чем она ушла, который хоть бы предупредил нас, если бы там были Буреносцы. Так что наши шансы провернуть все это…
— Ты слушаешь меня? — спрашивает Солана, перебивая мои мысли.
— Нет. Прости. Что?
— Я говорю, что думаю, что мы — молодцы. Но я поднимусь первая и скажу тебе, чисто ли там.
— А если не чисто?
— Тогда я все расчищу.
— Но что если…
— Вейн, — перебивает она, ожидая, когда я посмотрю ей в глаза. — Это то, ради чего мы здесь.
Она права.
Так и есть.
Время пришло.
Или мы сделаем это, или…
Вероятно, мне лучше не заканчивать предложение.
Не то, чтобы я волнуюсь по поводу себя.
Ладно, хорошо, волнуюсь немного.
Много.
Но я гораздо больше волнуюсь о Гасе и Одри.
Я старался не думать о всех тех способах, которыми Райден мог причинить им боль…
Если это на самом деле произошло, я должен буду увидеть это… и я не знаю, как я справлюсь с этим.
— Давай сделаем это, — шепчет Солана, касаясь люка.
Она улыбается мне, выглядя удивительно уверенной, учитывая, что мы — два раненых подростка, которые не спали несколько дней, нарушили границы, вслепую пробравшись по лабиринту в крепость военачальника… и он знает, что мы здесь.
— Ладно, шепчет она, — если воспоминания моего отца верны, этот люк должен вести в небольшую кладовку. Но где бы мы ни оказались, мы должны будем пробиться к турбине. Если же встретимся в Буреносцами, то должны будем тихо убрать их.
— И под «убрать» ты имеешь в виду…
— Мы или они, Вейн. Попытайся не забыть это. И помни, что любой из них, возможно, сделал что-то, чтобы причинить боль Гасу или Одри. Они — враги. Единственное, в чем мы должны убедиться, что мы не оставим следов. Я надеюсь, что большинство Буреносцев по-прежнему гоняются за Астоном и Ареллой, или пытаются открыть люк, через который мы сюда попали. Но с этого момента ни слова, если это не чрезвычайная ситуация… либо мы знаем, что в безопасности. Иначе, общаться только с помощью жестов.
Она прижимает ладони к потолку и придвигается поближе, чтобы прошептать пароль.
Я не могу поверить, что она настолько спокойна и уверена. Это заставляет меня особенно радоваться, что она не ушла, когда я пытался отослать домой ее.
А это напоминает мне…
— В тебе нет сохраненных ветров, верно? — шепчу я. — Помни слова Астона о том, что может произойти.
— Единственные оставшиеся ветры те, которые уже сломаны, — обещает она. — Я приберегла их для этого.
— Ты планируешь использовать силу боли?
— Я планирую сделать все, чтобы нам остаться в живых. Готов?
Нет. Но я, так или иначе, киваю.
Она делает три медленных вздоха. Потом шепчет люку.
Дверь распахивается, издавая лишь крошечная скрип… но это также может быть клаксон.
Мы замираем и задерживаем дыхание.
Ничего не происходит.
Или мы действительно одни, или они ждут, что мы попадем глубже в их ловушку.
Солана глядит на меня, прежде чем подняться на другую ступеньку лестницы и заглянуть в комнату.
Никто не срубает ее голову, таким образом, я принимаю это в качестве хорошего знака.
Она поднимается на другую ступеньку и скользит в темноту. Я считаю секунды после того, как она вышла, понимая, что мы должны были придумать систему на случай чрезвычайной ситуации… специальный свист или, по крайней мере, график времени, таким образом, я знаю, когда начинать волноваться.
Проходят тридцать секунд.
Шестьдесят.
Девяносто.
Через еще двадцать секунд мои ноги несут меня на лестницу.
Я поднимаюсь на несколько ступеней и отмечаю двести.
Еще шаг на триста пятьдесят.
Когда представляю сколько прошло времени, я оказываюсь на вершине лестницы.
Солана сказала мне ждать ее сигнала… но что, если я нужен ей?
В моих мыслях идет спор, когда лицо Соланы появляется из тени, и я едва успеваю удержаться от крика.
Она скользит ближе, прижимая губы к моему уху.
— Здесь полностью пусто. Тут никого не было в течение многих лет. Это все еще складское помещение, но не то, что я ожидала.
— Это трупы? — шепчу я. — О таком нужно предупреждать.
— Это не трупы. Это… ты сам должен посмотреть.
Не похоже, что я должен радоваться тому, что следую за ней в темноту. Но мне все-равно, и я нахожу…
— Куча пыльных сундуков?
— Открой один, — говорит мне Солана, — но тихо.
Я аккуратно открываю один сундук, радуясь, когда он не скрипит.
— Игрушки? — шепчу я, глядя на вертушки, свирели, бумажных змеев и флюгеры, все аккуратно уложено внутри.
— Игрушки Райдена, — исправляет Солана. — Посмотри на это.
Я ползу туда, где она открыла сундук, наполненный вещами, которые я могу только описать как «детские вещи». Погремушки и одежда в бледно-желтых и голубых тонах, и пара любимых плюшевых птичек. Завернутый в одеяла лежит глиняный отпечаток с инициалами Р. С., вырезанными прописными буквами.
— С? — спрашиваю я.
— Должно быть его фамилия. Он — Северный, но я знаю его только как Райдена.
И я.
Я никогда не думал, что у Райдена была фамилия.
Или детство.
Или милые, крошечные ручки.
Я знаю, как глупо это звучит… очевидно, он не родился злым диктатором. Но странно видеть доказательство этому.
Когда-то давно он был просто ребенком с пухлыми пальчиками, запускающим бумажных змеев, обнимающим плюшевых птичек и живущим с семьей.
— Что случилось с его родителями? — спрашиваю я. — У него есть братья или сестры?
— Понятия не имею.
— Разве мы не должны знать?
Мы все были так сосредоточены на том, чтобы остановить его, что даже не потрудились узнать о нем.
Интересно, было ли это ошибкой?
Не поэтому ли существует поговорка «знай своего врага»?
Мне жаль, что мы не откроем каждый сундук и не попытаемся собрать воедино историю его жизни. Так как мы не делаем это, я сую глиняный отпечаток руки в карман пальто… и пока я здесь, я хватаю старый флюгер в виде утки из другого сундука. Надеюсь, Утка-вертушка была его любимой.
Солана не заметила моего воровства, когда она закрывает люк, через который мы пришли, и отползает к стене, где нити света обрисовывают тяжелую дверь.