из Приходько больше.
– Паша что-нибудь говорил об отце Маши? – спросила она, когда Шапиро перестал браниться.
Приходько стрельнул глазами в профессора и пожал плечами.
– Это означает да или нет? – настаивала Маня. – Вы с ним говорили про Максима, Машиного отца?
– Я… это… пойду пробы досниму, – пробормотал Приходько. – А то там… высохнет всё.
И сиганул через ограждение.
– Какой отец? – вслед ему пробормотал Шапиро. – Какой Маши?…
– Маша и есть трагическая любовь Паши, – сообщила Маня. – Помните, вы рассказывали, что у него была как раз такая? Максим – её отец, этой самой трагической любви. Именно в её семье он работал садовником. Для того, чтобы видеться с Машей. А её услали в Москву. Всё как положено.
– Какие подробности, – удивился Шапиро.
Маня думала о том, что от Приходько она тоже ничего не добилась, и дело не двигается с места, и где прячется влюблённый и напуганный мальчишка, по-прежнему неизвестно.
И – самый худший вариант! – этот самый мальчишка может оказаться убийцей!
Ну, это в том случае, если Шекспир прав – «конец таких страстей бывает страшен»!
И предстоящий ужин не добавлял Мане никакого оптимизма! Даже переодеться она не успеет – мчаться в заповедник и обратно у неё уже не оставалось времени.
Попрощавшись с Шапиро, Маня побрела по улице – просто так, куда-то, – остановилась перед зеркальной витриной магазина и посмотрела на себя.
…Да уж. Щеки красные, лоб влажный, волосы торчат в разные стороны, как у Иванушки-дурачка из старой сказки. Очки скособочены на одну сторону. Рубаха вся измята и несвежа: уж такое у них свойство, у белых рубах, через пять минут становиться мятыми и несвежими!
Маня поправила очки и немного пригладила волосы. Лучше не стало. Она вздохнула, вытащила телефон и посмотрела навигатор.
Ходу до гостиницы «Палас-Роял» было всего-ничего, здесь, в Беловодске, всё близко!..
Маня опять вздохнула.
…Эх, как славно она провела бы вечер, если б не Анна!.. Вернулась бы в Щеглово – наверняка Лёля наготовила вкусного. Особенно хороши были Лёлины рубленые котлеты. Маня таких не делала: ленилась, слишком много возни. А прилежная Лёля никогда не ленилась!.. Всю жизнь она прожила одна, тащила на себе дочку Марфу со сложной болезнью нервной системы, Маня никогда не могла запомнить, как называется болезнь, какой-то синдром! По сравнению со всеми остальными усилиями, которые Лёле приходилось прикладывать к жизни, изготовление рубленых котлет было отдыхом и баловством!
Итак, наверняка Лёля наготовила вкусного. Маня обнялась бы с Волькой, потрясла его за лапы, сказала ему, что он «смиренный аббат». Потом нацепила бы безразмерные цветастые штаны и такую же кофтёнку – летний костюм. Маня обожала странные одежды! И они уселись бы на террасе ужинать и пить чай, рассказывать друг другу, как прошёл день. Чего лучше!..
А потом она долго думала бы о своём расследовании – должно же оно продвинуться!.. Ну, хоть куда-то!
Маня шла всё медленнее: ноги сами как-то постепенно останавливались и наконец совсем остановились.
Нужно позвонить Раневскому, вот что. Может, он нашёл Пашу Кондратьева.
– Мария Алексеевна, я вас жду в девять на платформе, – объявил следователь, когда она спросила про Пашу. – Вы помните?
– Да помню я, – ответила Маня с досадой. – Но вы же понимаете сами, что я никуда не поеду!.. И вообще! Явился мой издатель, я с ним ужинаю.
– А-а-а, – протянул Раневский после паузы и добавил непонятно, – ну, тогда сами разбирайтесь.
Маня не обратила внимания.
– Дима, вы видели какие-нибудь документы Максима? Бумаги? Что-нибудь?
– А в чём дело?
– Вам не попадалось описание или счёт за украшения?
– Какие украшения?
– Жемчуг с изумрудами и бриллиантами, колье и серьги. На вид страшно дорогие!..
– Ничего мне не попадалось, никаких украшений! Мария Алексеевна, если вам что-то известно, вы обязаны сообщить следствию, то есть мне!
– Следствию, то есть вам, я уже сообщила, что Никита работает в заповеднике, а Паша Кондратьев пропал! Если вы его найдёте, позвоните мне обязательно, Дима!
И Маня нажала отбой, не дожидаясь, когда он заорёт.
«Палас-Роял», самая роскошная гостиница Беловодска, располагался то ли в купеческом, то ли в дворянском особняке на набережной, не слишком далеко от той самой «Регионстальконструкции», хозяином которой был убитый Максим.
Тяжёлую дверь с начищенной медной перекладиной отворял ливрейный швейцар.
Маня вошла, сразу ссутулила плечи, повесила голову и приняла виноватый вид – на тот случай, если Анна уже внизу и наблюдает за ней.
Гостиница начиналась великолепной мраморной лестницей, полого поднимавшейся между зеркал и бронзовых светильников в партер. Маня терпеть не могла лестниц. Она всегда на них падала.
По такой полагалось не подниматься, а восходить, но Маня даже не поднималась, а лезла!..
На последней ступеньке – у-уф, слава богу, одолела! – она зацепилась за край ковра, повалилась вперёд, на колени, взвизгнула от боли, проткнувшей мозг и глаза. Глаза вылезли из орбит. Дыхания не стало. Кажется, Маня на секунду потеряла сознание.
– Женщина, да что ж вы так! Аккуратней надо!
Кто-то подскочил и стал тянуть её за руку, встать она не могла – невозможно поднять куль с мякиной, если тянуть его за соломинку! Маня мотала головой и шарила руками, пытаюсь нащупать на ступеньке очки.
– Поднимайтесь! У вас всё в порядке?
– Да, – выдавила писательница хрипло. – В полном.
Очки нашлись – сломанные. Падая, Маня раздавила их локтем. По рукаву рубахи растекалось кровавое пятно.
Подошёл ещё кто-то, и вдвоём эти добрые люди подняли её на ноги и кое-как отволокли в кресла.
Маня тут же наклонилась вперёд и стала изо всех сил тереть колено – чтоб как-то загладить, заглушить боль, отвлечься, перетерпеть.
Слёзы набегали на глаза, Маня мотала головой, чтобы остановить их, но они не останавливались.
– Вон там её сумка, подберите! Давайте сюда! – командовал кто-то. – Вам плохо? Может, воды? Принесите воды, ей плохо!..
– Мне хорошо, – проскрежетала Маня.
– У неё кровь идёт! «Скорую» нужно вызывать.
Мане было больно, неловко, стыдно до ужаса!.. Да ещё портфель! Кто-то из сердобольных аккуратно положил в соседнее кресло её раззявленный портфель, откуда торчали всякие интимности: пакетик с прокладкой, облатки от таблеток, расчёска, бумажки, потрёпанный клетчатый медвежонок, давнишний подарок Алекса.
…И так ей стало жалко себя – уродину, недотёпу, неумеху!.. По лестнице подняться не может – падает! Выставляет себя на посмешище, обременяет людей.
Господи, какой ужас, какой стыд!..
Маня манжетой вытерла глаза, очень решительно, мельком взглянула на кровавое пятно на белой ткани рубахи, закатала рукав, чтоб было не видно, потянулась и застегнула портфель.
– Всё в порядке, – объявила она толпившимся вокруг. – Спасибо большое.
Оказывается, она сидела в раззолоченной зале