Читать интересную книгу Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного - Александр Прозоров

Боярин Умильный сидел в раздумьях довольно долго, потом решительно поднялся, вышел из светелки, спустился по лестнице, пересек двор, поднялся на стену и решительно распахнул дверь в терем.

— Здравствуй, Илья Федотович. — Подобранный в степи стрелец сидел на тюфяке и старательно обстругивал обломок оглобли. — Стучаться вас никогда не учили?

— Здоров и ты будь, служивый. — Помещик придвинул к себе табурет, сел на него. — Сказывали мне о храбрости твоей при татарском набеге. Благодарность прими мою за помощь.

— Да чего там, — пожал плечами Андрей. — Не за что.

— И про то сказывали, как ты из тюфяка по смердам моим стрелял…

По спине сержанта пополз неприятный холодок. Зачастую очень трудно объяснить людям, что война — жестокая штука и что на ней не существует морали и справедливости. Матях отложил недоделанный шомпол и наклонился вперед, сложив руки на груди.

— Стрелял, — кивнул он. — Стрелял по смердам, что вперемешку с татарами бежали. И даже, думаю, ранил человек пять. Да только выстрелы эти спугнули «чехов», отогнали как раз тогда, когда сын твой уже ворота собрался запирать. Не рань я этих пятерых, за воротами остались бы все. И порубили бы татары не пятерых, а пятьдесят. Всех до единого, как миленьких.

— Я не про то спрашиваю, служивый. — На губах боярина появилась странная улыбка. — Странно мне, как ты вдруг с зельем огненным справно сладился. Вроде не помнил досель ничего?

— Не знаю, — пожал плечами Андрей. — То не я, то руки вспомнили. Как пушку увидел, так вроде все само собой получаться стало.

— Занятно. Видать, и вправду стрелец ты государев, — покачал головой Илья Федотович и неожиданно обнажил саблю. — А ну, это в руку возьми. Может, опять чего вспомнишь?

Матях принял оружие, несколько раз взмахнул легким клинком. Сабля летала в руках, как пушинка. Не меч — игрушка детская.

— Как? — с жадным интересом спросил боярин.

— Не то, — качнул головой Андрей, возвращая клинок. — Больно легкая. Странно.

— Легкая, баешь? — приподнял брови Илья Федотович. — Так то можно исправить. Пойдем.

Уже вдвоем они вышли из терема, поднялись в дом и повернули в обширную комнату, что располагалась за кухней, у задней стены постоянно горячей печи. Илья Федотович самолично отпер висячий замок, пропустил гостя внутрь. Здесь было тепло и сухо, и ржа не могла причинить вреда собранному железу. А железа имелось немало. Вдоль стен стояли копья, рогатины, совни на длинных древках. Отдельно, на чистых тряпицах, лежали длинные плоские ножи и граненые стилеты. Чуть дальше, на узких полочках, покоились сабли, за ними — несколько прадедовских прямых обоюдоострых мечей. Имелись здесь и топорики, и бердыши, серебристыми кучками лежали кольчуги, шлемы, непонятные комплекты из стальных пластин, пучки стрел, луки. А что покоилось в шести больших сундуках — оставалось только догадываться.

— Ну, смотри, служивый. Что по руке станет?

Андрей двинулся по оружейной комнате, осматривая собранное богатство. Копья — это оружие боя на дальней дистанции, в тесной стычке от них пользы мало. Прямой меч? Матях на мгновение остановился, но тут же отрицательно покачал головой: мечом, как и ножом, нужно уметь работать. Тем более что по боевым качествам он уступает сабле — недаром на Руси кривые клинки еще в незапамятные времена мечи вытеснили. А саблю он уже пробовал. Еще шаг — и рука сержанта невольно потянулась к бердышу. Заканчивающийся стальным острием подток,[94] острый кончик длинного лезвия. Значит, наносить удар можно обеими сторонами. Сам клинок изогнутый, как сабля, но длинный — в половину роста. Им и рубить удобно, и прикрыться, как щитом, можно. Дерешься на дальней дистанции — берись за древко внизу, и у тебя копье. Сошлись ближе — перехватывай за середину, где под косицей как раз оставлено защищенное лезвием место для руки. И вот уже у тебя обоюдоострый боевой шест. Еще ближе сошлись — так кривым лезвием и в упор резаться сподручно. А по весу всего чуть тяжелее, нежели «Калашников». В руку ложится легко и приятно. Чувствуется не былинка, а оружие прочное и надежное.

— И впрямь стрелец, — с некоторым разочарованием вздохнул Илья Федотович. Он надеялся обнаружить в раненом воине более родовитого гостя. И все-таки… Нет, не станет стрелец, пусть он и слуга государев и токмо перед ним ответ держит, так уверенно с боярином родовитым разговаривать. Спорить не рискнет, дела свои, как несмышленышу, растолковывать. Для этого куда более родовитая кость нужна. И боярин Умильный решился еще на одну проверку. — Хотя… Давай еще одно мастерство опробуем. Вот, лук мой возьми. Стрельцу его нипочем не натянуть, это не зельем огненным плеваться. Тут навык и сила богатырская нужны. Держи. А вот наперсток мой.

Наперстком оказалось широкое костяное кольцо, которое боярин надел Матяху на большой палец правой руки. В левую сержант принял лук — размером немногим больше метра, обтянутый тонкой кожей. И легкий — килограмма не будет. Андрей широко расставил ноги, зацепил кольцом тетиву, коротко выдохнул и растянул лук на всю ширину. От натуги что-то захрустело промеж лопаток, кровью налилось лицо, заныл большой палец. Матях подумал о том, что штангу, пожалуй, держать легче, и, не дожидаясь отмашки, расслабился. Протянул оружие владельцу.

— Надо же, натянул. — На лице боярина читалось подлинное изумление. — Нет, служивый, ты не стрелец.

Сержант молча пожал плечами.

— Нет, не стрелец, — повторил Илья Федотович, задумчиво поглаживая бороду. — Потому, Андрей, не помнящий своего рода, хочу предложить тебе дело, чести твоей не роняющее ни в коем разе. Иди, служивый, ко мне в боярские дети. Дам я тебе на прокорм деревню Порез, снаряжу честь по чести. Броню дам знатную, коней, клинки, какие захочешь. Холопов тебе определю. Коли род свой, дом упомнишь, так вернешь мне долг за оснастку воинскую, и дело с концом. Я слово сдержу. В Москву тебя возьму, дабы друзья узнать могли. В Разрядный приказ съездим. А пока и честь сохранишь, и дом свой заимеешь. Что скажешь, служивый?

Матях молчал, пытаясь переварить услышанное. Как это — ему дают «на прокорм» целую деревню? Что он с ней будет делать? И как за это расплачиваться? Хотя, с другой стороны — мог ли он когда в жизни представить, что станет хозяином целой деревни?

— Ты не думай, — по-своему воспринял его молчание Илья Федотович, — в служении боярам Умильным стыда нет и ни для кого быть не может. Род наш на Руси один из древнейших, мы с любыми князьями вровень держимся. Кем бы ты ни был по отцу с матерью, краснеть не придется… Или не желаешь более животом рисковать? К покою стремишься? Землю пахать, тягло платить, голову под татарскую саблю не подставлять? Так ты скажи, я пойму. Всякое повидал. Надел дам хороший, пяток лошадей, соху, топор, скарб какой на первое время, подъемных рублей пять заплачу, от оброка освобожу на три года. О чем мыслишь, служивый?

— Нет, — покачал головой Матях, — вот уж чего я точно не хочу, так это пахать землю сохой на лошадях. Уж лучше в боярские дети.

— То всякий сам для себя считает. — Боярин принял от Андрея лук, повесил его на стену, на торчащие деревянные штырьки. — Так что скажешь, служивый? Согласен ко мне на службу пойти али отгостевался, пойдешь кров родной искать?

— Ну, в общем, да, — пожал плечами сержант, прекрасно понимая, что никакой иной возможности устроиться в новом мире для него не существует. Программисты здесь точно не нужны, сельское хозяйство для него и в двадцатом веке тайной за семью печатями было, строить или торговать он тоже не учился. А воевать… Воевать в России каждый мужчина умеет, государство позаботилось. Срочную почти всю оттрубил, какой-никакой, а навык есть. — Мне что теперь, нужно колено преклонить и руку поцеловать?

— Да ты, никак, глумишься, служивый?! — неожиданно залился краской хозяин и схватился за рукоять лежащего на ближнем сундуке меча. — Али род мой недостойным считаешь?!

— Помилуй, Илья Федотович, — попятился Матях. — И в мыслях не было! Просто не знаю я, как поступать нужно в таком случае. Забыл же я все, Илья Федотович! Не знаю! И род твой не могу никаким считать, потому как не знаю о нем ничего…

— Неужели про род бояр Умильных ничего не знаешь? — Подобное заявление настолько удивило хозяина, что он вмиг растерял свой гнев, хотя меча из рук все еще не выпустил.

— Да я своего роду-племени не помню, Илья Федотович! Куда уж мне про чужие знать? И как поступать, тоже не помню. То ли кланяться положено, то ли «ура» кричать.

— Это уже я запамятовал, служивый, прости, — окончательно успокоившись, положил оружие на место боярин. — А русский человек колени токмо пред Богом преклоняет, это ты по-любому помнить должен. Али и вправду готов был унижение принять?

— Не принял же, — довольно улыбнулся Андрей.