Читать интересную книгу Пассажир последнего рейса - Роберт Штильмарк

Мальчика he радовала эта рождественская праздничная краса. Он часто озирался назад, не скачут ли следом чекисты поймать и засадить в тюрьму солнцевского помещика Макара, еще к тому же и бывшего кадета. Как страшно говорил давеча про чекистов подпоручик Стельцов! Спасение в бегстве. Поэтому Макар в дороге. Через неделю заедет за ним к тетушке Серафиме сам подпоручик Стельцов. Вместе тронутся дальше, в леса, к белым партизанам…

Обозники выехали из лесу, пустили коней рысью. Миновали пасеку, кладбище и длинную монастырскую стену. Укатанная дорога с разлету выбежала на простор торговой площади и сразу потерялась в ней, как речка в озере.

Вмиг обоза не стало: подводы удалялись во все стороны, исчезали в улочках и прогонах. Остался серед площади один Макарка, продрогший, голодный и несчастный. Уныло побрел к Волге. Вот и откос.

Макарка глянул вниз, ожидая увидеть ту же снежную пустыню, что и в Кинешме, но, к немалому удивлению, увидел нечто совсем другое!

На Волге, вдоль берега, тянулась расчищенная от снега ледяная дорожка, похожая на конькобежную. На дорожке было людно и шумно. Множество яшемских школьников работали там лопатами и метлами. Немало было на льду и взрослых яшемцев. Макарка узнал учительницу Елену Кондратьевну, ее мужа, капитана Дементьева, сельского коммуниста Жилина, милиционера Петра Ивановича и кое-кого из слободских мужиков. По концам дорожки воткнуты были шесты, на них натянуты кумачовые плакаты: «Даешь красное рождество», «Привет агитэскадрилье».

Не успел Макарка оправиться от изумления, как снизу, с реки, раздались еще и звуки веселой музыки. Ребятишки так тесно обступили музыкантов, что их трудно было и узнать в толпе. Но Макарка глядел на ту толпу сверху и мог различить, что играют трое: матрос Клим растягивает мехи русской гармоники, Михаил Жилин дует в трубу и еще какой-то парень в шинели бьет правой рукой в барабан, а в левой держит железную палочку и позванивает о медную тарелку, приделанную к барабану. Лучше, чем на летней ярмарке, это зимой-то!

Все тоскливые мысли как метлой вымело из Макаркиной головы. Он узнавал товарищей летних игр. Вылетели из головы чекисты, дядя Стельцов, забылись холод и усталость. Он завопил: «Ребятки! И я с вами!» — и рванулся вниз по стремянке. Пролетел мимо попова домика, даже и не глянув на него.

Этот бег-полет по стремянке напомнил Макару, как летом, в дни ярмарки, он помог приезжему летчику поспеть на «Князя Пожарского».

— К нам, к нам, Макарушка! — кричали две девочки из группы Елены Кондратьевны. — У нас мальчиков мало!

Им возражали школьники младшего возраста:

— Ишь хитрые! Сами-то какие здоровущие! Вам легко расчищать, а каково нам большие лопаты ворочать? Иди к нам!

Внизу Макар сбросил котомку на снежный отвал, схватил большую лопату, от которой вкусно пахло чуть прихваченной морозцем осиной. За расчистку он принялся так рьяно, что вскоре рядом с Макаровой котомкой лежала и Макарова шубейка. От мальчика валил пар. Наконец Жилин отложил трубу:

— Хватит, ребята! Сколько летчики просили — мы им расчистили. Даже с запасом. Роздых всей команде!

Ребята угостили Макара пирожком с луком. Две молодки притащили из чайной большой самовар. От него шел дымный и парной дух, как от парохода. Прямо на льду молодки стали поить народ горячим медовым сбитнем. Макар еще и в очередь за кружкой стать не успел, как из-за откоса будто налетела снежная буря, и прямо над толпой простерли бело-голубые крылья две искусственные птицы.

До этого дня Макар еще не видел аэропланов — в Ярославле он их проспал, здесь же их отроду не бывало. Аэропланы сделали круг над излучиной Волги и столпившимся народом, потом головной самолет чуть-чуть набрал высоту и пошел на второй круг, а задний устремился прямо на расчищенную дорожку…

От страха Макар зажмурился и заткнул уши, потому что ждал крушения… Когда же отважился глянуть, не превратился ли аппарат в груду обломков и не проваливается ли под ним лед, аэроплан успел уже пробежать треть ледяной дорожки, и летчик в шлеме махал с борта рукой. Сквозь треск и хлопки мотора стали вновь слышны звуки гармоники, трубы и барабана. Толпа запела песню, которую Макар учил в школе: «Вставай, проклятьем заклейменный…» Самолет развернулся и отрулил на боковую площадку. Скоро оба аэроплана стали на ней рядышком. Четверо летчиков в кожаных костюмах, меховых сапогах и огромных рукавицах спрыгнули на лед. Школьники и взрослые сгрудились около аппаратов.

Прибежал и Макарка, с наслаждением вдыхая упоительную волнующую примесь бензина к морозному воздуху. Один из пилотов поднялся на крыло аэроплана, как на трибуну, и стал говорить речь. Он поздравил крестьян села Яшма с добрым начинанием — красным рождеством и стал передавать привезенные подарки — книги для сельских школьников. Пришло, мол, то желанное время, о котором мечтал великий поэт Волги Некрасов, и вот сегодня мужики понесут домой с ледяного аэродрома «не Блюхера и не Милорда глупого», а книги Белинского и Гоголя…

Голос летчика показался Макару знакомым. Теперь он смог разглядеть его в лицо. Да, это был тот человек, кому Макарка показал в дни ярмарки дорогу на пристань, к пароходу…

Летчик попросил минуту тишины и объявил, что сейчас оба аэроплана покатают самых лучших учеников здешней школы. Их по одному, а маленьких по двое поднимут в воздух. На задних сиденьях.

Макарку сразу оттеснили. Он и не пытался протискиваться вперед, не смея и мечтать о таком счастье, как полет. Макар отдал бы за это полжизни, но сам понимал, что двум летчикам едва ли удастся покатать даже всех первых учеников…

И вдруг случилось чудо. Летчик спросил:

— Ребятки! Не знает ли кто из вас Макария Владимирова?

Мальчик остолбенел. Но его тотчас подхватили под руки и потащили к самолетам. Он совсем близко увидел и натянутые струны расчалок, и красный пропеллер, и дутые шины колес, как у мотоциклета, и… лицо пилота в вырезе кожаного шлема.

— Здорово, друг! — услышал он будто сквозь сон. — Что же это ты, брат, даже без пальтишка? Видно, хорошо поработал лопатой на расчистке? Наверху холодно, простыть можешь. Этого парня, ребята, я первым подниму в небо. Я не забыл услуги, которую Макар Владимирцев оказал мне осенью. Помогите-ка ему потеплее одеться. Не забоишься, а Макар?

Нет, Макар, робкий тихоня среди сверстников, сейчас ничуть не боялся. Он воспрянул духом, волновался, но не от страха, от радости!.. Вмиг оказалась на нем шубенка. Учительница укутывала его и теплым шарфом, а милиционер Петр Иванович держал наготове меховой тулупчик, чтобы завернуть в него первого воздушного пассажира-яшемца. Кругом звенели, галдели ребячьи голоса. И вдруг что-то тревожное уловил Макар в этом веселом шуме. Всем существом своим он почувствовал, что над его безмерным счастьем нависает угроза… Она исходит от привычного Макару, но такого ненужного сейчас слова:

— Попадья! Попадья!

И беда грянула! Резкий голос Серафимы Петровны прозвучал совсем близко, покрывая детский галдеж. Из расступившейся толпы шла к Макару, раскинув руки будто для материнского объятия, попадья Серафима Златогорская. Взор ее пылал гневом, способным испепелить крылатых гостей.

— Сейчас же отпустите ребенка, гражданин летатель! Что это вы за моду взяли, детей от родителей увозить? Макарушка, домой! Сию же минуту!

Кругом сделалось тихо. Серафима Петровна уже вцепилась в Макаркино плечо, рванула с него чужую шаль и прихватила при этом шапку с головы.

— Вы можете простудить ребенка, гражданка! — спокойно сказал один из летчиков. — Что ж это вы его на морозе раздели?

— Молчал бы лучше, разбойник! — потеряла остатки спокойствия Серафима Петровна. У нее срывался голос от негодования. — Думаете, мы не понимаем, что затеяно? Ступай, Макарушка, вон и батюшка наш, отец Николай, сам поспешает на выручку тебе. Иди, миленький, иди домой, не позволим мы этим летателям увезти тебя, сердечного.

— Граждане! — обернулся летчик к толпе. — Кто она ему, скажите?

Отец Николай, супруг Серафимы, уже протеснился к аппаратам.

— Кто она ему, — сказал он мягко, — сие не столь важно, ибо она — близкая родственница. И на ней лежит ответственность за ребенка в отсутствие матери. А против желания родственников никому не дозволено вовлекать несовершеннолетнего в неразумные и опасные предприятия.

— Макар! — крикнул летчик мальчику. — Да сам-то ты чего молчишь? Если тебе хочется полетать, скажи это гражданину служителю культа.

Но Макар уже понял, что все погибло. Бледный, неподвижный, с опущенной головою, стоял он без шапки у крыла аэроплана. Слова летчика он понял, но даже не пошевелился и головы не повернул.

— Уведи отрока, Серафима! — отец Николай уже покидал поле боя как победитель.

— Шапку-то ему хоть наденьте, заботливые пастыри! — вслед им бросил летчик.