Читать интересную книгу Пассажир последнего рейса - Роберт Штильмарк

— Наш.

— Все это, знаете ли, похоже на эдакие жесты безнадежного отчаяния. По моему разумению — нехорошо-с! Сеете ненависть, беду сами пожнете. Ни к чему благому не приведет!

— Это все дела минувшие. Сейчас надо вперед смотреть.

— А впереди, смею спросить, вы усматриваете маяк надежды?

— Судя по всему, помощь белому движению в России растет. Формируются новые армии. Тот запоздавший к июлю морской десант союзников все-таки высажен в Архангельске, хотя для нас и… несвоевременно. Все-таки 17 кораблей, армада! Эх, кабы мы тогда не опоздали — Москва уже пала бы!

— Желал бы, господин подпоручик, осведомиться, какова цель вашего визита ко мне. Наверно, не для обмена вчерашними новостями?

— Прибыл по заданию нашего командира капитана Павла Зурова.

— Вот как! Значит, Павел Георгиевич жив? Я-то полагал, что под рухнувшим кровом погребены оба, и отец и сын.

— Как и я, Павел Зуров случайно покинул дом перед взрывом. Отрядом, действия которого вам известны, командует он. Но мы сейчас прекращаем партизанские действия в тылу и выводим отряд в направлении Перми для соединения с главными силами Добровольческой армии.

— Прекрасно, но… я-то тут при чем?

— Капитан, покидая эти края, хотел бы все же иметь при себе юридические документы на свое поместье. За ними и прибыл к вам, Борис Сергеевич.

— Хм. Отнюдь не простая просьба. Вы же сами, подпоручик, деятельно участвовали в переоформлении документов на подставное лицо. Или забыли про Макария Владимирцева?

— Нет, конечно, не забыл. Но ведь это лишь прозрачная юридическая форма, а настоящим владельцем оставался…

— Позвольте! Операция была проведена дальновидными, профессиональными юристами. Всю недвижимость Георгия Павловича сразу после низложения монархии как бы ликвидировали из опасения конфискации указанного имущества у бывшего крупного жандармского чина. Дом в Ярославле продали поляку, имение переписали на Владимирцева, чтобы юристы могли далее продать Солнцево уже от имени Владимирцева и перевести деньги в швейцарский банк. Но случилась большевистская революция, продажа имения состояться уже не могла. Поместье было передано крестьянскому обществу. Если Советская власть не удержится, конфискация, возможно, будет отменена, но юридическим владельцем Солнцева является все-таки мой подопечный Макар.

— А нельзя задним числом… аннулировать эту сделку, поскольку она потеряла смысл?

— Все было исполнено в государственном порядке, и весь смысл передачи был именно в том, чтобы… не всякий догадался, какова цель операции. Все копии актов, подтверждающих права Владимирцева на Солнцево, находятся у нотариуса г-на Розеггера в Ярославле. Сам г-н Розеггер и его архив уцелели, я справлялся. Вас он хорошо знает. Обратитесь за бумагами туда.

— Ну а ваш… практический совет Павлу Зурову?

— Такой же, как был Зурову-отцу: держать этого юношу поближе к себе. Припугните его, будто красные рыщут по следу солнцевского помещика Владимирцева. Только… стоит ли сейчас овчинка выделки? Вы рискуете быть узнанным.

— Это уж моя печаль. Дело все же о четверти миллиона.

— Пока красные в силе, эта сумма весьма сомнительна. Кстати, где же сейчас дислоцируется зуровский отряд?

— О, вы хотите сразу выведать военную тайну! Вам-то я готов ее открыть! Понимаете, некий Иван Губанов, подъесаул…

— Хромой пулеметчик, что ли?

— Именно! Вот он и подсказал нам отличное укрытие. Понимаете — заволжские скиты! Губанов показал нам дорогу через непроходимое болото. Глушь страшная, полно волков, население реденькое, к богомольцам привычное. Среди скитов нашли один заброшенный, на отшибе. Стены — дуб, срублены на века, крепкий тын, по углам — пулеметы наши на турелях…

— Откуда же турели, подпоручик?

— Это для красного словца. Привязываем пулеметы к тележному колесу… Круговой обстрел.

— Что же там, одни мужчины спасаются?

— Сперва видели одних мужчин, потом оказалось, что в восьми верстах есть и женский скит. Тут даже некоторая опасность есть.

— Почему?

— Да появилась там недавно какая-то новоявленная святая. Только мы стали нашу крепость обживать — привозят к соседям эту чудотворицу. По всей округе разнеслось. Переправа через болота — самая тяжелая, тайная, а все равно тянутся туда к ней усердные богомольцы. Пришлось нам кое-каким камуфляжем заняться. Бородки отпустили, из крепости выходим в подрясниках и скуфейках, Зуров заставил монахов сшить для нас…

— Ну а взглянуть на эту святую не довелось вам?

— Зуров ходил туда с неким ротмистром Сабуриным. Под видом монашествующих странников.

— Небось выдали себя?

— Нет, Зуров и Сабурин — оба недурными артистами оказались, умеют по-простонародному одеться и говорить. Так этот ротмистр Сабурин — уж на что цинический тип, но и то диву дался, как Анастасию-целительницу увидел. Оба решили, что целительница эта не шарлатанка, а просто страстная фанатичка, с большой силой воздействия на простые умы. Притом молода, красива и очень скромна. Держится подкупающе просто, но так строго — что не подступишься. Ей там чуть не звери лесные уже подчинились!

— М-да, прямо лесная сказка о деве Февронии… Чего только на матушке Руси не водится! Что ж, Мишель, рад был вас видеть, прошу передать сердечный привет капитану Зурову. Готов всецело помогать ему в деле с поместьем, но… исход этой внутренней распри в России мне далеко не ясен. Понимаете, Мишель, «народ отвык в нас видеть древнюю отрасль воинственных властителей своих», как сказано у Пушкина. Предложил бы вам гостеприимство, но сами изволите видеть, живем в чужой квартире… Милости просим и впредь заезжать!

Утром следующего зимнего дня к директору Единой советской трудовой школы, что занимала дом бывшей кинешемской реальной гимназии, явилась мать ученика Макария Владимирцева. Запинаясь, она объяснила директору, что сын вынужден прекратить на месяц занятия, не считая каникул.

— По какой причине? — спросил директор хмуро.

— Сестра у меня в Яшме… заболела…

Директор, из прежних учителей-реалистов, сидел в ватной шубе и меховой шапке, так холодно было в кабинете. Да и собирался он на совещание в роно. Стал обматывать голову поверх шапки толстым шарфом, прижал к груди портфель. Мимоходом буркнул секретарю:

— Анна Григорьевна, выдайте гражданке Владимирцевой справку: сын ее Макарий освобождается от занятий на месяц по семейным обстоятельствам…

…В тот же вечер из сеней невзрачного домика на Нижней улице вышли два путника с котомками. Сильно подмораживало, в пустых фабричных окнах Кинешмы пылала оранжевая заря. Город дымил печными трубами, зажигал скупые керосиновые огни. Люди затыкали все щелочки, сберегая домашнее тепло перед зимней ночью.

Один путник, бородатый, в папахе, зашагал вдоль железнодорожного пути к станции, окруженной высокими елями. Там отправлялся поезд на Нерехту. На одной из товарных платформ стояло орудие под чехлом. Красноармеец в шлеме, тулупе и с винтовкой охрип, осаживая мешочников, что пробовали лезть на платформу.

— Браток, помоги! Ополченец я, в Ярославль надобно, в свою часть!.. А этих мы вдвоем живо спихнем!

И бородатый ополченец с котомкой заорал страшным простуженным голосом:

— Осади назад! Видишь, груз воинский! Давай отселе!

Так он и отбыл на воинской платформе, прицепленной к поезду — максиму, а на станции Ермолино его поставили на котловое довольствие части…

Другой же путник, покинувший дом на Нижней улице, был невесел. Черная шапка сползала ему на лоб, валенки пришлись не по росту. Вышла проводить его пожилая женщина в платке, наброшенном на плечи. Потеряв подростка из виду, она вернулась в опустевшую горницу и прилегла на постель, словно еще хранившую тепло того, кто ушел…

Долго без слез и молитвы, словно в оцепенении, следила она взглядом за последним лучом заката, медленно угасавшим в обледенелом оконце. Что-то говорило ее материнскому сердцу, что сын покинул этот дом навсегда.

Глава девятая

«Лихой привет»

1

По дороге из Кинешмы в Яшму, у села Лугового, обогнал Макария Владимирцева обоз яшемских мужиков. Они возвращались домой с городскими покупками к рождеству, кто-то из обозников узнал попова племянника и мужики взяли Макара с собой.

Двигались не спеша — все трактиры и чайные остались позади. До самой Яшмы шагал Макар рядом с нагруженными санями, изредка присаживался на мешки и свертки, но скоро замерзал в своей шубенке и снова топал по снегу.

Утром, на зорьке, увидел он кресты яшемских монастырских храмов и сельских церквей в непривычном зимнем уборе из снега и морозного инея. Под куполами, на карнизах, присыпанных снежком, сидели нахохленные галки, и снизу, казалось, что на церковные главы накинута пушистая горностаевая мантия с черными точечками-хвостиками.