Читать интересную книгу Малыш 44 - Том Смит

Лев знал, что им могли предложить взять с собой вещи только для того, чтобы избежать эмоционального взрыва, паники или сопротивления, которым они могли ответить, если бы знали, что их увозят на расстрел. С людьми всегда справиться легче, если они цепляются за соломинку надежды, какой бы призрачной она ни была. Впрочем, что ему оставалось делать? Сдаться? Или бороться? Он лихорадочно размышлял. Придется потратить и без того маленькое свободное пространство на «Справочник пропагандиста» и «Краткий курс ВКП(б)». Если он оставит хотя бы одну из этих книг, это будет расценено как политическая неблагонадежность. В их положении подобное безрассудство было бы равносильно самоубийству. Он взял книги с полки и положил их в чемоданчик — они стали первыми вещами, которые он взял с собой. Молоденький охранник внимательно наблюдал за ними, подмечая, что они складывают внутрь и на чем останавливают свой выбор. Лев коснулся локтя Раисы.

— Не забудь обувь. Возьми самую лучшую и крепкую пару.

Хорошая обувь была редкостью, ее можно было обменять или продать.

Лев взял кое-что из одежды, ценные вещи и фотографии: их свадебные снимки, фото его родителей, Степана и Анны. Фотографий родителей Раисы у них не было. Они погибли во время Великой Отечественной войны, их деревня была буквально стерта с лица земли. Тогда она лишилась всего и осталась, в чем была. Уложив вещи в чемоданчик, Лев взглянул на вырезку из газеты, висевшую в рамочке на стене: на ней был запечатлен он сам, герой войны, истребитель танков, освободитель своей страны. Но его прошлое ровным счетом ничего не значило для его конвоиров: с подписанием ордера на арест все героические поступки и акты самопожертвования теряли всякий смысл. Лев вынул вырезку из рамочки. После того как он бережно хранил ее долгие годы, будто икону на стене, сейчас он небрежно сложил ее пополам и швырнул в чемодан.

Их время вышло. Лев закрыл крышку чемодана. Раиса сделала то же со своим. Он мельком подумал, а увидят ли они когда-нибудь свою квартиру снова. Вряд ли.

В сопровождении конвоиров они вышли в коридор и с трудом втиснулись в маленькую кабину лифта. Внизу их ждала машина. Двое офицеров сели впереди. Третий разместился сзади, между Львом и Раисой. Изо рта у него мерзко пахло перегаром.

— Я бы хотел повидать своих родителей. Попрощаться с ними.

— Никаких разговоров!

* * *

В пять часов утра зал ожидания был уже полон. Здесь были солдаты, штатские пассажиры и станционные рабочие — все они ожидали отправления Транссибирского экспресса. На боку локомотива, все еще закованного в листовую броню, оставшуюся после войны, красовался лозунг: «СЛАВА КОММУНИЗМУ!» Пока пассажиры садились в поезд, Лев и Раиса стояли в конце перрона, держа в руках чемоданчики, в окружении своих конвоиров. К ним никто не подходил, словно они были прокаженными, оставаясь отдельным островком в бушующем вокруг людском море. Им никто ничего не объяснил, да Лев и не требовал никаких объяснений. Он понятия не имел, куда они направляются или кого ждут. По-прежнему существовала вероятность, что их отправят в разные лагеря и они больше никогда не увидятся. Однако же поезд был явно пассажирским, и в нем не было красных вагонов-теплушек для перевозки заключенных, именуемых зэками. Неужели им сохранят жизнь? Пока что, без сомнения, им сказочно везло. Они все еще живы, все еще вместе, а это было намного больше того, на что надеялся Лев.

После дачи свидетельских показаний Льва поместили под домашний арест до принятия окончательного решения. Он ожидал, что это займет не более одного дня. Поднимаясь к себе в квартиру, на площадку четырнадцатого этажа, Лев вдруг вспомнил, что до сих пор носит в кармане пустотелую монету, и выкинул ее через перила. Василий ее подбросил или нет — это более не имело значения. Когда из школы вернулась домой Раиса, у дверей она обнаружила двух вооруженных офицеров; ее обыскали и приказали не выходить из квартиры. Лев подробно объяснил ей, в каком положении они оказались: о выдвинутых против нее обвинениях, о том, что ему поручили провести свое расследование, и о том, что он считает ее невиновной. Ему не нужно было растолковывать ей, что их шансы выжить практически равны нулю. Пока он говорил, она, не перебивая, выслушала его с непроницаемым выражением лица. Но, когда он закончил, ее ответ застал его врасплох.

— Было бы наивно думать, что с нами этого не случится.

Они оставались в квартире, ожидая, что в любую минуту за ними придут сотрудники МГБ. Никто из них не озаботился тем, чтобы приготовить что-нибудь поесть, хотя это был бы самый разумный поступок в их положении, учитывая неизвестность, которая ждала их впереди. Они не стали раздеваться, чтобы лечь отдохнуть, они даже не вставали из-за кухонного стола. Они сидели в молчании — и ждали. Учитывая, что они могли больше никогда не увидеться, Лев подумал было о том, чтобы поговорить с женой: сказать ей то, чего никогда не говорил. Но он так и не смог найти нужные слова. По мере того как шли часы, он вдруг понял, что впервые они просто сидят рядом, лицом к лицу, и им никто не мешает. Но оба не знали, как теперь себя вести и что делать.

В ту ночь в дверь так и не постучали. Шел пятый час утра, а ареста все не было. На следующий день, ближе к полудню, Лев приготовил завтрак, удивляясь про себя, почему они тянут. Когда раздался первый стук в дверь, они с Раисой встали, тяжело дыша, ожидая, что пришел конец, что явились офицеры, чтобы разлучить их и развести по разным камерам на допрос. Но это оказалась какая-то ерунда: сменился караул, офицер попросил разрешения воспользоваться их ванной и поинтересовался, не нужно ли им купить что-либо из продуктов. Может быть, они не сумели найти нужных доказательств, может, с них сняли подозрения и дело против них рассыпалось? Но Лев лишь на мгновение позволил подобным мыслям увлечь себя: обвинения никогда не снимали из-за недостатка улик. Но, как бы там ни было, за первым днем прошел второй, а за ним — третий и четвертый.

На исходе недели их заключения в квартиру вошел караульный. На нем лица не было. Увидев его, Лев решил, что все, пришло их время, но лишь услышал, как офицер срывающимся от волнения голосом сообщил о смерти их вождя, Сталина. И только тогда Лев впервые позволил себе всерьез задуматься о том, что они могут и уцелеть.

Стараясь узнать хоть какие-нибудь подробности о кончине вождя — газеты бились в истерике, равно как и охранники, — Лев сумел понять лишь, что Сталин мирно скончался в своей постели. Последние его слова, как сообщалось, были об их великой стране и о том великом будущем, которое ее ожидало. Лев ни на секунду в них не поверил; он слишком долго жил под властью паранойи и всемирных заговоров, чтобы не увидеть, что вся история шита белыми нитками. От коллег по работе он знал, что совсем недавно Сталин распорядился арестовать наиболее известных врачей в стране, тех самых врачей, которые выбивались из последних сил, чтобы сохранить ему жизнь и здоровье. Это была так называемая чистка, призванная избавить государство от видных евреев. Ему показалось символичным, что Сталин умер естественной смертью в то самое время, когда рядом не оказалось специалистов, способных диагностировать природу его внезапной болезни. Оставив в стороне моральный аспект дела, великий вождь допустил тактическую ошибку, приказав начать чистку. Он оказался беззащитным. Лев понятия не имел, убили Сталина или нет. Учитывая, что доктора находились в застенках, у возможного убийцы были развязаны руки, причем он мог просто сидеть и смотреть, как умирает лидер, прекрасно сознавая, что те, кто мог бы остановить его, угодили за решетку. Вполне могло случиться, что, когда Сталин заболел, никто не осмелился отменить его распоряжение и освободить врачей. Если бы Сталин выжил, их могли бы обвинить в неподчинении приказу.

Подобная трусость, впрочем, уже не волновала Льва. Главное заключалось в том, что этот человек умер. Люди лишились ощущения порядка и уверенности в завтрашнем дне. Кто станет преемником Сталина? Кто будет руководить страной? Какие решения он — или они — примут? Какие офицеры взлетят на самый верх, а какие, напротив, попадут в немилость? То, что казалось привычным и приемлемым при Сталине, вполне могло оказаться невозможным при новом правителе. Отсутствие лидера означало временный паралич. Никто не хотел принимать решения, если не был уверен в том, что они будут одобрены. Долгие десятилетия в своих действиях все руководствовались не понятиями добра и зла, не своими убеждениями о том, что правильно, а что нет, а тем, как бы угодить своему лидеру. Люди жили и умирали в зависимости от того, какие отметки он ставил на полях: галочка означала жизнь, ее отсутствие — смерть. В этом и состояло правосудие — есть галочка или нет. Закрыв глаза, Лев представил себе, какая паника царит сейчас в коридорах Лубянки. Нравственный компас чекистов так долго пребывал без дела, что сейчас стрелка его вращалась по кругу, путая север с югом, а запад с востоком. Сотрудники госбезопасности больше не знали, что правильно, а что нет. Они давно забыли, как принимать решения. В такие смутные времена наилучшим выходом было бездействие.